Вопли приближались, и вот из-за кустов выскочил собственной персоной Дугал Горманстон. Встрепанный, с листьями в волосах, исцарапанным лицом и в порванной рубашке. Он не сразу меня заметил, а когда сделал это, его стеклянный взгляд обрел тоскливое выражение.

— Что ты здесь делаешь? — просвистел он, пытаясь восстановить дыхание.

— Пришел дать тебе пинка за порчу священного дерева. Ди предлагала снять с тебя кожу, но я сегодня добрый.

Это я все сказал, загораживая тропу — а что, рядом бежать?

Горманстон взвился, насколько позволила ему усталость. Судя по виду, кто-то гонял его по окрестностям уже несколько часов:

— Он сейчас нас обоих сожрет, придурок! Пусти!

— Сам такой, кто… — и тут я увидел. Из кустов, деловито перебирая ремнями-ножками выкатился чемодан.

— Вот эта скотина на колесиках с клыками! — взвыл Горманстон, пытаясь отобрать у меня багет. — Ты что, решил воевать булкой?!

Чемодан приподнял переднюю часть, раскрылся и зашипел, показывая два ряда мелких острых зубов. Наверное так выглядела бы хищная доисторическая жаба.

— Лучше булкой, чем воплями, — я бросил в чемодан багетом, тот подпрыгнул и с лязгом захлопнул коричневые челюсти, из которых брызнули крошки, — а теперь…

Но Горманстон не стал меня слушать и припустил по дорожке в лес. Чемодан ловко приподнялся на лапках-ремешках и рванулся за ним. У меня не осталось выбора. Вторые полбатона скрылись в зубастой пасти, а я понесся следом за этим городским недоумком.

— Стой! Стой, тебе говорят. Остановись и спроси его имя! Тогда он начнет тебя слушаться!

Мама сказала бы “станет твоим другом”, но дружить с клыкастым чемоданом не хотелось.

— Тебе надо, ты и спрашивай! — крикнул Горманстон

— Я не могу, это же твой кошмар! Да остановись ты, все равно не убежишь! Я знаю, и папа тоже говорил…

— Все они говорят, а потом уходят! С чемоданом!

— Ага, а чемоданы возвращаются?

Я своего добился, Горманстон остановился, развернулся и врезал мне кулаком в скулу. Лучше бы он так со своим хищным багажом сражался!

Чемодан, почуяв кровь, снова зашипел и стал подкрадываться. Кошмар не мой, но меня он, признаюсь, закошмарил знатно.

— Имя! — взвыл я, потирая скулу.

.

Ярость придала Дугалу Горманстону решительности. Он свел брови, сжал кулаки и заорал:

— Как тебя зовут, скотина?!

Чемодан подпрыгнул на месте, клацнул пастью и, кажется, покосился на меня с серьезными жральными намерениями. Когда у врага нет глаз, сложно понять, что он думает. Я хотел отступить, но было неловко. Скажут ведь, что оставил Горманстона на съедение дикому чемодану, отравил редкий вид ядовитым горожанином…

— Догадайсссяаааа… — послышалось со стороны бешеного багажа. Он перебирал ножками-ремешками, но прыгать не торопился. Видно, здесь все как в легенде. Сначала проиграй, потом съедят.

— И что теперь? — отозвался Горманстон. Злость спадала, и в его голосе звенела паника.

— Ну вспомни, ты ему в детстве ручку не отрывал? Может, написал на боку что?

— Нет. Его нельзя было трогать. Там была всего одна надпись. Кожаная бирка с тиснением. Чарльз Гарольд Горманстон.

Чемодан склонился вперед, как кланяются лошади, поджав передние лапки.

— Прррррррррррррравильно! Ссссссслушаю, хозяин!

— Я тебе не хозяин! — осмелел Горманстон. — Проваливай к тому, чьи пожитки таскал!

— Ссссслушаю! — чемодан мгновенно развернулся и потрусил прочь в сторону леса.

Дугал Горманстон повернулся ко мне. Несмотря на прохладу он достал из кармана чистый платок и вытер лоб. Вот ведь хмырь, даже растрепанный с платком ходит!

— Что, блин, это было?!

— Твой кошмар, я ж сказал. Мы сейчас в междумирье. Здесь обитает всякая дрянь, которую выбросило из нашего мира и из мира ши. Кошмары, иллюзии, злобные маги, которые натворили чухни…

— То есть, мы в огромной магической помойке? — вздохнул он, морщась, а потом достал еще один платок и протянул мне. — Кровь вытри, я тебе разбил немного. А то на нее еще какая-нибудь пакость сбежится. Я такое в ужастике видел.

Кажется, они с Ди нашли бы общий язык.

— Ладно. Вернемся к дубу. Тебе надо перед ним извиниться, а то нас обратно не выпустят.

Горманстон вздохнул:

— Я думал, это просто дерево. Я злой был.

— А на экскурсии в телефон смотрел, да? Про ферн и дерево, растущее в трех мирах — сказал я папиным профессорским тоном, — обязательно рассказывают.

— Смотрел. Я вообще не хотел сюда ехать, эти поездки с классом скукотища. Но у вас здесь ничего так развлечения. Покруче, чем в парке аттракционов, — он все еще косился на кусты, куда убежал чемодан.

— Это еще что. А вот если моему папе сказать, что ши не существует, будет страшнее чемодана, он тебя просто заболтает до смерти! А то модно стало сомневаться…

— Давай уберемся отсюда, а? Про ши снаружи дорасскажешь. Что там, говоришь, надо сделать с дубом? Я готов даже поцеловать.

Я боролся с желанием навешать ему на уши лапши и посмотреть, как Горманстон будет три круга ползать на четвереньках вокруг дуба и повторять «я баран», но шутить с ферном не хотелось. Да и Горманстон вроде как искренне раскаивался. Поэтому мы просто встали рядом, положили каждый правую руку на кору, и он сказал, что никогда больше не будет вырезать что-то на живых деревьях, и чтоб ему провалиться, если врет.

Вокруг были все те же сумерки, и ничего не происходило.

Я предложил закрыть глаза, ничего больше не спрашивать и петь про желтую подводную лодку. Горманстон посмотрел на меня как на психа, но я запел, и он честно старался подпевать. Потом земля на мгновение ушла из-под ног, и я заорал, плюхнулся, открыл глаза и выплюнул длинную горькую травину.

Вокруг были темнеющие сумерки, сероватые тонкие деревья и мох. А с таким трудом спасенный Горманстон полз на животе куда-то вперед.

И только тогда я понял, что не так. Рядом раздавалось жалобное повизгивание, и никто из нас точно так голосить не мог. Впереди барахтался увязший в болотной грязи щенок с одним висячим ухом. Как он вообще тут оказался?

Пока я поднимался, Горманстон успел доползти до собаки, но сам увяз, и теперь они оба, один визжа, а другой ругаясь, превращались в грязевых монстров. Я огляделся в поисках палки и нашел сухой остов мелкой елки. С трудом открутив его от корня окончательно и вспоминая все, что знал про болота, протянул вперед. Мои кроссовки уже нахлебались мутной жижи, но пока мох с чавканьем их отпускал. Видно, топь начиналась чуть дальше.

Горманстон пыхтел, почему-то чихал и явно старался не говорить все, что думает о моей меткости и попытке ткнуть ему елкой в лицо. Когда они наконец подобрались ко мне, это были два комка грязи, немного напоминавшие собаку и человека.

— Спасибо, — выдохнул Горманстон, все еще сжимая щенка, тот дрожал и не хотел никуда убегать. — Слушай, возьми его. У меня аллергия на шерсть. Чхи.

— Да не за что. Ты мне нужен. Ты должен в полиции сказать, что я тебя не убивал.

— Что?!

— То. Чтобы меня на соревнования допустили.

— А если не скажу?

— Тогда я тебя обратно убью!

Горманстон завис, а потом расхохотался. И его даже стукнуть расхотелось.

— Это уже не междумирье. Слышишь, идет кто-то? — сказал я. Хрустели ветки и слышались голоса.

Щенок узнал меня и принялся лизать руки, но чище их грязной мордой не сделал.

— Надеюсь, не чемодан, — ответил Горманстон, все еще всхрюкивая от смеха — Но если он — пусть ест. Сил нет бегать.

Он вытянулся на земле лицом вверх и закрыл глаза.

К нам бежали Флай и Ди. Лица у них были ошалелые.

А еще минут через пять прямо на нас вышли поисковики и обрадовались так, словно мы все были пропавшими, причем их близкими и любимыми родственниками. Нас поили чаем из термоса и кормили шоколадом, и щенок тоже съел батончик, хотя ему вообще-то нельзя, но он же не знал, что нельзя.