– Давай поженимся, Санечка? – нежно прошептал Рубакин ей на ухо, когда дыхание у обоих выровнялось, и дикий заряд страсти сменился ленивой нежностью.

– Что? – переспросила Александра, решив, что ослышалась.

– За-муж! – громко и по складам сказал Рубакин, словно она была глухой или умственно отсталой. – Ты выйдешь за меня?

– Надо подумать, – деланно равнодушно сказала Сашка. – Дай мне время.

– Мы вместе уже четыре года и семь месяцев, – прорычал Сергей, наваливаясь сверху и прижимая ее спиной к подушкам дивана. – Какого… времени тебе еще нужно? И что тебе думать, а?

– Нууу, не знаю,– протянула Александра, выводя пальчиком узоры на плечах любимого. – Ты же думал. Теперь я буду. Может, месяц, два или полгода. А ты пока кольцо купишь.

– Ничего я покупать не буду, – упрямо сказал он, насупившись.

Сергей отстранился и, пошарив в кармане джинсов, которые он даже не удосужился полностью снять, выудил что-то.

– На! Это тебе! Бабкино кольцо. – Сказал, как отрезал, словно заранее был уверен в ответе.

На длинной рубакинской ладони лежало самое прекрасное в мире кольцо. Просто идеальное. Небольшой квадратный бриллиант в окружении мелких изумрудов.

Александра неуверенно потянулась к Сережкиной руке.

Но прежде чем она успела взять кольцо, пальцы любимого сжались в кулак, закрывая заветный приз.

– Нет, дорогая, я сам, – сказал Сергей и бережно надел кольцо на Сашкину руку. Потом поцеловал каждый палец.

Александра силилась не разреветься. Не получилось. Глаза наполнились слезами-предательницами. Она уткнулась лицом в Сережкино плечо и затихла. Словно боялась спугнуть свое счастье.

Сергей бережно погладил ее по голове. Потом Сашка ощутила легкий поцелуй в темечко.

– Я люблю тебя, – выдохнул Рубакин. – Очень люблю, Санечка!

Зазвонил домашний телефон.

– Пусть Вальтер возьмет трубку, – пробурчал Сергей, не давая Сашке подскочить ответить.

Она лежала в его объятиях, даже двигаться не хотелось, только плотно прижиматься к любимому. А Сергей смотрел на нее, и становилось так радостно, словно исполнилось его самое заветное желание. Душа ликовала!

Он наклонился к своей женщине и начал ее целовать, медленно и настойчиво, раздвигая языком мягкие податливые губы. Когда поцелуй закончился, Рубакин, перебирая огненные шелковые пряди волос, пожаловался деланно страдальческим голосом.

– А согласия на брак я так и не услышал.

Заканчивался ноябрь. За окном лил дождь, но уже в воздухе чувствовался морозец.

Александра прислушалась к шуму капель, барабанящих по крыше соседнего балкона, и потянулась к вазочке со смородиновым вареньем.

– Завтра гололед будет, – сказала она соседке Ираиде Васильевне, накладывая ей в розетку рубиновое желе.

Та отхлебнула горячий чай из маленькой чашки, синей с золотыми цветами.

– Значит, завтра никуда не пойдем, – сказала она. – В такую погоду нам с тобою на улице делать нечего.

Александра кивнула, погладив себя по животу, выпирающему из-под толстовки. Потом перевела взгляд на стену, где в разнообразных рамках висело множество фотографий. В основном, свадебные: розовые и желтые розы украшали белый шатер, подружки невесты в одинаковых длинных платьях цвета берлинской лазури, а шаферы в красных галстуках–«бабочках». Один из них толстый и важный, был запечатлен рядом с женихом и невестой. Причем фотограф намеренно навел объектив именно на шафера, сидевшего посредине, сделав фигуры виновников торжества слегка размытыми. Взгляд печальных глаз направлен строго в фотокамеру. Вальяжный, с «бабочкой», пристегнутой к ошейнику, Вальтер позировал, прекрасно осознавая, что именно ему обязаны молодожены своим счастьем. И безымянной кошке в парке, которую так и не удалось догнать.

Метафора любви

Гийом заглянул в полуоткрытую дверь, посмотрел на сгорбленную фигуру хозяина, сидящего в кресле напротив эркера, перевел взгляд на освещенный со всех сторон витраж. Изображение притягивало, казалось живым, а сюжет странным. Ни страстей Христовых, ни орнаментов. Двое играют в шахматы. Он и она. Красавица, одетая по моде пятидесятилетней давности, на голове рогатый атур. Знатная дама. И мужчина, этакий молодой щеголь. Слуга, засмотревшись, слегка толкнул дверь. Заскрипели петли, выдавая любопытного парнишку.

- Это ты, Гийом? – окликнул резкий и скрипучий голос.

- Не угодно ли чего, сир? – сразу нашелся слуга.

- Принеси мне глинтвейна! - сварливо потребовал сюзерен. - Только скажи кухарке, пусть положит больше кардамона. Она знает, как я люблю. - Хозяин смерил взглядом паренька и добавил: - И закрой дверь поплотнее. От этих сквозняков у меня обостряется подагра.

Когда за дерзким мальчишкой закрылась дверь, граф де Биссе тяжело поднялся и подошел к центральной части эркера, которую занимал витраж. Коснулся рукой края стеклянного платья, провел рукой по изящной ножке, скрытой длинным подолом. Вспомнил, как ступня в тонкой бархатной туфле коснулась его ноги невзначай. Потом прошлась по голени, отвлекая от игры. А в этот момент сама госпожа Жанна сделала ход ладьей и слегка дотронулась проворными пальцами до пышного рукава его камзола. Лиса! Граф отчетливо помнил, что больше играть уже не мог, а только смотрел зачарованно на любимую женщину.

- Ну что же ты, Франсуа? – осведомилась красавица, слегка наклонив голову. - Продолжим игру, и я через два хода объявлю тебе шах. - Жанна, слегка наморщив выбритый лоб, принялась рассматривать фигуры, оставшиеся на шахматной доске.

- Сдаюсь, моя госпожа! Я весь в твоей власти, - прохрипел граф, тогда еще просто Франсуа, младший брат графа де Биссе.

Женщина расхохоталась:

- Нет, играем дальше! Не смей сдаваться, Франсуа, и удача повернется к тебе!

- Продолжим, госпожа, - согласился он, довольно улыбаясь. - Шахматы называют метафорой любви, и в эту игру я готов бесконечно играть с тобой. – Франсуа посмотрел прямо в глаза своей возлюбленной, давая понять, какой жар снедает его изнутри. – Я хочу заказать картину Ван Эйку. Пусть нарисует, как мы играем в шахматы.

- Пустое, Франсуа, - пробормотала Жанна, отмахнувшись. Она будто замялась, подбирая слова. Франсуа недовольно фыркнул.

- А что скажет твой брат? – живо поинтересовалась Жанна. – Он частенько в письмах называет тебя транжирой.

- Мне, конечно, влетело за те рубины, что подарил тебе на Рождество, но Анри отходчив, и все-таки я его любимый младший брат. – Франсуа засмеялся и счел за благо перевести тему. – А какие вести от Ги, вашего высокородного супруга?

- Он еще при дворе в Нидерландах. Пишет, что Филипп Добрый пока не собирается возвращаться в Бургундию. – Жанна взмахнула рукой, давая понять, что разговор о супруге ей не по нраву.

Франсуа не стал донимать любимую вопросами и радостно воскликнул:

- Да продлит Господь дни герцога Бургундского! - Он приподнял королеву и внимательно посмотрел в глаза возлюбленной. - Мат, моя дорогая.

Жанна удивленно воззрилась на него. И снова ее ступня заскользила по его ноге.

- Сдавайся, любовь моя! - прошептал Франсуа, прекрасно понимая, чего добивалась плутовка, и чего хотел он сам.

Граф уткнулся морщинистым лбом в холодное стекло, искореженные артритом пальцы прошлись по золоченому переплету, сделанному из меди. Пусть Жанна и возражала, но он, пылкий влюбленный, все равно отнес эскиз молодому, но смышленому мастеру. Заказал витраж вместо картины. Вышло дешевле. Да и на работу Ван Эйка у него не хватило бы денег. А когда через пару недель слег с лихорадкой старший брат, Франсуа пришлось нестись сломя голову в Вильфранш, надеясь застать Анри живым. Покидая Дижон, он успел чиркнуть лишь пару слов и передать Жанне записку с Гийомом, дедом нынешнего слуги-пройдохи. Через месяц, похоронив Анри, Франсуа вступил в наследство и получил титул. Став графом де Биссе, он сразу помчался в пригород Дижона, в твердой уверенности объясниться с Ги и увезти Жанну с собой.