Гермиона тяжело дышала, с хрипами пропуская через себя воздух, тело трясло, будто в лихорадке, а внутри бушевало что-то темное и страшное. Гермиона знала, что ей нельзя впадать в панику, знала, что ее хватится Рон — милый Рон, что нужно продержаться, поискать свою палочку — хотя бы взглядом.

Но рядом с ней, загораживая обзор, стоял Кэрроу, перебирал пальцами свою волшебную палочку и кошмарно улыбался. Его правый уголок рта был опущен вниз, и Гермионе показалось, будто это не Кэрроу, а какое-то чудовище, натянувшее человеческое обличье.

— Ну как? Понравилось? — она вздрогнула от вопроса и подавила в себе желание заплакать.

А потом поняла, что бессмысленно — она и так уже плачет.

— Отпустите, я никому не расскажу, пожалуйста…

На его лице медленно проступило удовольствие, и Гермиона пожалела, что произнесла вслух эту фразу. Никто ее не отпустит, она останется тут, пока…

Пока ее не найдет Рон. А найдет ли? Гермиона сама заблудилась среди одинаковых улиц, а теперь и подавно не найдет дорогу, даже если выберется.

Яркой вспышкой полыхнула мысль об аппарации, но палочки — такой сейчас нужной — у нее не было. И почему Гермиона не сообразила аппарировать, когда поняла, что потеряла ориентиры?

Идиотка.

Она останется здесь, пока ее тело не вынесут под тяжелым взглядом Рона.

А Гарри будет винить себя, ведь это он попросил их сюда приехать.

— А она умерла, понимаешь? Она служила нашему Лорду и умерла! — Гермиона вся сжалась под негодующим голосом Кэрроу. — Она учила грязнокворок… грязнокровок их месту в мире. Вы — вы все, тащите нас в помойную яму, предлагаете дружить с грязными магглами, ездите на их… автобусах…

Кэрроу заговаривался и терял нить своих рассуждений, Гермионе даже показалось, что он вымучивает из себя слова, что на самом деле ему и сказать-то нечего. Но, наверное, пытать без слов не так приятно.

— Кциору, грязнокровка!

Гермиона смотрела на него, широко распахнув глаза от страха и непонимания.

— Тьфу, драный Мерлин, круцио!

Вместо боли в пыльную, пустую комнату ворвался серебристый терьер и сердитым голосом Рона осведомился:

«Ты где?»

И исчез под вновь покатившиеся из глаз слезы Гермионы.

Наступила тишина, шуршащая по углам лапками маленьких паучков, а Кэрроу все так же странно улыбался — на половину лица. Вторая половина улыбнулась чуть позже.

— Это твой дружок, да? Ждет тебя, ищет, да? Хочешь к муне?

Гермиону трясло, и она не могла оторвать взгляд от Кэрроу. Его лицо так страшно перекосило, что он стал похож на безумца.

— Ч... что? Что хочу?

— К дружку! — рявкнул он. — Круцио, грязнокворка!

На этот раз заклинание сработало, и иглы вновь впились в ее тело, Гермиона завыла, задергалась в путах, закричала, срывая горло от нестерпимой боли. Ей казалось, что с нее сдирают кожу и — вытягивают жилы — медленно, чтобы она успела прочувствовать каждый грамм боли. Мед-лен-но. Еще мед-лен-не-е.

Она потеряла сознание.

А когда очнулась — трясущаяся, он все еще стоял над ней и безумно улыбался на половину лица, вторая половина, кажется, выражала брезгливость.

— Хошеч к своему дружку? Я могу отпустить тебя. Империо!

И покачнулся, чуть не подмяв под себя враз опустошенную Гермиону.

Внезапная легкость и даже эйфория полностью захватили сознание Гермионы. Боли не осталось, желания сопротивляться отвратительному, мерзко улыбающемуся Кэрроу — тоже.

— Чей это был Патронус? — проскрипел голос Кэрроу.

— Рона Уизли, — послушно ответила Гермиона каким-то чужим, отрешенным тоном.

Кэрроу разразился надсадным хриплым смехом, задрав голову вверх.

— Встань на ноги и к двери! — прозвучала команда, и веревки мягко спали с ее рук.

Она тяжело поднялась на ноги и неуверенной пошатывающейся походкой направилась к входной двери, которую, словно издеваясь, уже открыл и теперь придерживал Кэрроу. В голове эхом звучал его хриплый голос: «Ты должна привести сюда Уизли, грязнокровка. И смотри не заблудись снова. Сейчас ты пойдешь прямо, через два дома — налево, пройдешь еще четыре дома, повернешь направо, затем через один дом еще направо, и еще через полмили окажешься на главной улице около зеленого дома. Найдешь своего дружка и той же дорогой вернешься обратно. Я жду с нетерпением вашего возвращения. Тебе понравится, как я буду убивать Уизли, обещаю».

Выйдя на улицу и сделав после затхлого и невероятно тяжелого воздуха старого дома, в котором ее держал Кэрроу, глоток свежего воздуха, Гермиона почувствовала, как к ней постепенно возвращаются силы. Она делала шаг за шагом, ровно так, как ей указал Кэрроу, вполголоса повторяя себе:

— Прямо, налево, потом направо… Надо найти и привести Рона. Мне понравится.

Следовать указаниям было легко и приятно, это доставляло настоящую радость. И только где-то на задворках сознания тонким, едва слышным шепотом звучало что-то странно неприятное для Гермионы: «Рон умрет. Ты приведешь его на смерть. Нельзя!». Она мотала головой, отгоняя эту мысль, и возвращалась к проговариванию вслух своего маршрута.

«Тебе понравится, как я буду убивать Уизли, обещаю», — снова эхом отдалось в голове, и снова эти слова резанули по сердцу, как ножом по коже.

«Мне не понравится, это мой родной Рон, он не должен умирать», — опять появилась мысль, не принесшая ни капли радости и эйфории. Это сбивало и едва не заставляло остановиться и никуда не идти.

«Ты должна привести сюда Уизли, грязнокровка», — звучал голос Кэрроу в ушах, и Гермиона еще стремительнее шагала вперед, не забывая считать дома, чтобы не ошибиться поворотом.

От быстрой ходьбы начало сбиваться дыхание — никакая эйфория не могла полностью убрать усталость и слабость после пережитого ужаса. Легкость постепенно начала исчезать из сознания, голова казалась очень тяжелой, и мысли стали тягучими и липкими, словно патока.

— Привести Рона... Туда, откуда пришла, — повторяла Гермиона шепотом, продолжая шагать. Впереди уже показался просвет между домами, и было видно, что там просторная и светлая улица. Это придало дополнительных сил — все шло так, как и должно было.

«Рон не должен умереть!» — одновременно с этим кричало подсознание, снова сбивая с толку.

«...Буду убивать Уизли!» — хриплый голос Кэрроу звучал теперь словно на отдалении. Радости становилось все меньше.

Гермиона тем временем вышла на главную магическую улицу Парижа. Здесь слышался гомон голосов и бродило множество магов.

— Нужно найти Рона, — прошептала Гермиона, на мгновение остановившись и вглядываясь в лица прохожих. — Кэрроу хочет его убить. Я должна привести Рона к Кэрроу.

«Нет!» — слишком громко закричало подсознание, и Гермиона поморщилась, закрыв уши руками и присев от боли, острой иглой впившейся в голову.

— Нет-нет-нет… — уже вслух забормотала она. — Рон, где ты? Я люблю тебя, — жалобно проговорила Гермиона. И добавила уже решительнее: — Я должна его найти. Кэрроу!

Она поднялась на ноги и, сжав руки в кулаки, пошла вперед, туда, где они виделись с Роном в последний раз. Дорога, казалось, никогда не закончится, хотя Гермиона и спешила, как могла. Но к ее разочарованию, Рона на месте не оказалось.

Едва не заплакав от бессилия и совершенно не представляя, куда идти дальше, она прислонилась к стене дома, около которого сейчас оказалась, и закрыла лицо руками.

— ...миона, — послышалось откуда-то, но Гермиона решила, что это просто ветер донес обрывки чьих-то слов до нее.

— Гермиона! — раздалось уже ближе и гораздо отчетливее, и едва она успела отнять руки от лица и посмотреть в ту сторону, откуда донесся такой знакомый и родной голос, как сильные руки схватили ее в охапку и крепко-крепко обняли.

— Где ты была? Я всюду тебя искал! Что случилось? Ты ранена? Что-то болит? — посыпался на нее град вопросов. Рон был так взволнован, что его голос дрожал.

Теплые руки крепко прижимали Гермиону, такой родной аромат мяты, шедший от одежды Рона, вскружил голову, мысли все больше прояснялись.