— У нас еще два часа до начала мероприятия, и я хочу прогуляться до местного магазина метел. Ты со мной?

— Нет, — отказалась Гермиона. — Я, пожалуй, прогуляюсь по маггловскому Парижу, давно здесь не бывала.

— Как знаешь, — пожал плечами Рон. — Встречаемся здесь же через час, — сказал он и, не дожидаясь ответа, быстро зашагал прочь.

— Хорошо, — в спину ему ответила Гермиона и еще долго смотрела на удаляющийся силуэт.

Ей стало ужасно грустно, что они с Роном потеряли, казалось, способность найти общий язык. Что-то в их жизнях пошло не так, но она не могла понять, что послужило виной этому: рутина ли, слишком большая занятость работой или еще что-то.

Гермиона дождалась, пока Рон скрылся из виду, и пошла в противоположную сторону к выходу в маггловский Париж. На этой магической улице она была всего дважды, поэтому не сразу поняла, что свернула не в тот переулочек.

Она задумалась и шла совсем бесцельно, не обращая внимания, куда сворачивает, так что обнаружила, что заблудилась, Гермиона только спустя какое-то время. Переулок, в котором она оказалась, был почти безлюден, только несколько человек в неопрятных серых одеждах сидели у двери обветшалого дома. Они смотрели на Гермиону враждебно, что-то недовольно бормоча себе под нос, а в руках одного из них появилась немного изогнутая волшебная палочка. И Гермиона, решив не связываться с ними, попятилась назад, нащупывая во внутреннем кармане мантии свою палочку. Вернувшись назад на несколько шагов, она все же развернулась и поспешила в обратную сторону. Но уже через минуту, остановившись у развилки и не вспомнив, куда ей нужно, Гермиона поняла, что безбожно заблудилась.

Двери здешних домов были заперты, так что она даже не имела возможности спросить дорогу, хотя в некоторые мгновения ей казалось, что за ней кто-то наблюдает.

Попытавшись найти в окружающей обстановке хоть что-то знакомое, Гермиона все же свернула направо и, мысленно обругав себя за излишнюю задумчивость и рассеянность, поспешила вперед. Спустя какое-то время стало понятно, что эта дорога привела ее в тупик — там сходились два высоких дома без окон. Липкая тревога и жгучее раздражение затопили сознание, и Гермионе стало совсем не по себе. Постояв несколько минут, она пошла обратно, все так же сжимая в руке свою волшебную палочку.

Старые, мрачные дома угнетали, на небо, как назло, набежали темные тучи, грозя пролиться холодным весенним дождем.

Гермиона все шла и шла. Дорога то и дело разветвлялась, предлагая все новые пути, и Гермионе казалось, что она попала в какой-то лабиринт, из которого нет выхода. Она остановилась, вздохнула и устало огляделась по сторонам. Рядом с ней был одноэтажный покосившийся домик с частично провалившейся крышей. Она бы никогда не подумала, что в магическом квартале Парижа есть место таким развалинам. Впереди виднелась очередная развилка, но переулок, уходивший левее, явно дальше расширялся, кроме того, оттуда слышались чьи-то приглушенные голоса, поэтому Гермиона почти бегом направилась на звуки, но как только она отошла от покосившегося дома, раздался резкий окрик. Обернувшись на хриплый мужской голос, она увидела только яркую вспышку заклинания, потом почувствовала резкий толчок, удар, острую боль где-то в левой лопатке, а затем мир перед ее глазами померк, и все погрузилось во мрак.

* * *

Пробуждение было болезненным и неприятным. Все тело ныло от боли, ужасно болела голова, и Гермиона с трудом смогла открыть глаза. Руки и ноги оказались связаны, так что даже пошевелиться было практически невозможно.

Когда перед глазами рассеялся туман, а стучавшая набатом в голове боль утихла, она смогла оглядеться.

Обшарпанный, со свисающими клочьями извести потолок подпирали белые стены. Покосившийся деревянный стол, видавший виды стул и гора лохмотьев на грязном полу, а у единственного крошечного незанавешенного окна стоял невысокий коренастый человек. Гермиона разглядывала его, мучительно пытаясь понять или вспомнить, кто во Франции может желать ей зла. Ведь не могли же ее схватить, чтобы ограбить?

За стенами — на улице — кто-то негромко вскрикнул, а потом по-французски выругался. Не выдержав напряжения, Гермиона вздрогнула и вздохнула слишком сильно и глубоко.

Человек у окна медленно повернулся, и едва знакомое лицо всколыхнуло в Гермионе нежеланные, тяжелые воспоминания. Обезображенный Невилл, Лаванда вся в крови, Люпин — такой знакомый и мертвый, вина в глазах Гарри, несчастный Рон…

Если Амикус Кэрроу и изменился со дня падения Темного Лорда, то Гермиона все равно не могла бы это заметить. Но не запомнить его было сложно, потому что его лицо врезалось в память, как и всех тех, кто убивал в тот день в Хогвартсе.

Страх липкой, ужасающей волной накрыл Гермиону, словно полиэтиленовым пакетом. Она вдохнула воздух и тут же закашлялась, когда часть его попала не в то горло.

Амикус чему-то ухмыльнулся — грязно, и на глаза Гермионы навернулись слезы. Она кашляла, пытаясь вернуть порядок горлу, а он медленно к ней подходил — шаг за шагом. И хоть шаги были короткими, подошел он слишком быстро, а ведь Гермиона видела каждый сантиметр пола.

Кэрроу поднял руку.

И постучал по спине.

— Какой сегодня чудесный день, — сказал он. — Он подарил мне грязнокровку.

И засмеялся — хрипло, словно больной туберкулезом, а потом схватился за голову и стоял несколько минут без движения.

Гермиона попыталась высвободить руки из плетения веревки, но смогла только пошевелить пальцами. Веревка держала надежно, и бестолковая непонятливость сменилась ужасом.

Что с ней теперь будет? Где ее палочка?

Боже, что же он с ней сделает теперь?

— Слышь, разыскиваемое лицо номер какой-то, думала, что Поттер твой победил Темного Лорда, так можно разгуливать везде? А вот нет! — Амикус очнулся и повернул к ней голову. Растянутая на губах ухмылка выглядела жутко.

Он смотрел на Гермиону брезгливо, и руку, которой к ней прикасался, вытирал о штаны, и мысль о том, что это грязное чудовище не будет к ней лезть под юбку, ее не то чтобы успокоила, но, несомненно, дала небольшое облегчение.

— Но… Азкабан, — пискнула Гермиона и стройная фраза в голове превратилась в набор слов. — Вы же там!

— Чо?

А потом Гермиона вспомнила, что не было в послевоенных новостях ничего о суде над Амикусом Кэрроу. Были о его сестре Алекто — ныне мертвой, убитой при попытке побега. Было о какой-то стычке на пути в Азкабан.

— А, ты, грязнокровка, думаешь, я сидел в Азканабе… Азкабане? Ну нет… Амикус Кэрроу не дурак, он знает, когда надо делать ноги! А вот ты не знаешь.

Он достал из кармана палочку и покрутил ее в руках, словно фокусник на детском представлении. Только вот вокруг было запустение, а на Гермиону неожиданно дохнуло близкой смертью.

— Нет ничего сложного, чтобы прикинуться идиотом и, ха-ха, отвлечь пару ублюдков, когда есть время. А вот сестру мою убили.

Его лицо вдруг стало отстраненным — на миг, а потом некрасивой краской пролилась злость.

— Убили! Слышь, это была моя сестра! А ее!

— Что вы хотите от меня? — пискнула Гермиона. — Меня ведь будут искать! Я же не одна!

Но Кэрроу будто не слушал.

— И скоро уже ведь шестая годовщина ей будет, а ее крик до сих в ушах зудит, как проклятый Филч! А я сижу тут один, без нее. И смотрю, ты идешь, маггловское отродье, и ведь даже не боишься! Думала, тебя везде защищать будут? Думала, кто-то спасет? А я смотрю, идешь, каблуки нацепила! И думаю, а ну-ка развлекусь, все равно помирать скоро. Но да зато устрою твоим дружкам подарок!

— Меня будут искать! Пожалуйста!

Боль тысячами игл впилась в тело с удовольствием крысы, пирующей на свежем трупе, разрывала тело Гермионы на маленькие кусочки снова и снова. Она выла и кричала, но чары хорошо хранили молчание дома, оставляя ее один на один с чудовищной пыткой и жадными глазами Кэрроу, масляно блестевшими на безобразном лице. Голова Гермионы вот-вот должна была взорваться от напряжения. Но боль отступила, схлынула волной облегчения.