Когда они поднялись на крышу одного из старых домов в центре Петербурга, город расстилался перед ними, словно ожившая открытка. Тысячи огней отражались в водах Невы, машины текли мерцающими ручейками по проспектам, фонари бросали мягкий свет на мостовые, а окна домов светились тёплыми, почти домашними отблесками. Вдалеке доносилась музыка, чей-то смех, редкие крики ночных гуляк. Петербург жил, дышал, переливался светом, и в этом была своя магия.

Но ещё больше волшебства ждало на самой крыше. Здесь всё было подготовлено заранее: над просторной подвесной кроватью-гамаком, оплетённой гирляндами, лениво колыхался на ветру полупрозрачный навес, в воздухе витал лёгкий аромат ванили и сандала от зажжённых в прозрачных колбах свечей. На мягких подушках лежал плед, а рядом, на небольшая деревянная подставка, видимо, для бокалов.

Полина на мгновение просто замерла, оглядываясь, а потом повернулась к Сергею, подняв брови.

— Это всё… ты организовал?

— Есть у меня один хороший знакомый, он иногда сдаёт это место под мероприятия. Но вообще, — он наклонился к ней чуть ближе, — я просто хотел, чтобы этот вечер был особенным.

Она улыбнулась, медленно покачав головой, и тихо сказала:

— Ты определённо преуспел.

Сергей молча протянул ей бокал, ловко открыл бутылку и наполнил второй. Вино было прохладным, с терпким ягодным ароматом, лёгким, но с долгим, тёплым послевкусием. Полина сделала маленький глоток, закрыла глаза, наслаждаясь моментом, а когда снова открыла их, Сергей всё ещё смотрел на неё.

— Ты действительно подумал обо всём, — с улыбкой заметила она, устраиваясь поудобнее среди подушек.

— Я стараюсь, — его голос был спокойным, но в нём звучало что-то большее.

Они сидели бок о бок, грея бокалы в ладонях, смотрели на город, который медленно засыпал, растворяясь в ночной тишине. В этом моменте было удивительное спокойствие. Петербург жил своей жизнью, но на этой крыше он будто приостановился, став идеальным фоном для чего-то важного.

— Петербург — он как человек, — вдруг сказала Полина, задумчиво глядя на город. — Иногда резкий, иногда холодный, но в какой-то момент он может открыть тебе свою тёплую сторону. Главное — дождаться.

Сергей молча смотрел на неё, и в его взгляде было столько понимания, столько внимания к каждому её слову, что у неё перехватило дыхание.

— Со мной он говорит через тебя, — наконец тихо сказал он.

Полина вздрогнула, её пальцы чуть крепче сжали бокал. Эти слова, простые и честные, неожиданно глубоко её задели. Она почувствовала, как сердце делает лишний удар, как внутри растекается тепло, не связанное с вином. Она попыталась что-то сказать, но передумала.

Сергей, не спеша, протянул руку, легко, почти невесомо накрывая её ладонь своей. Его прикосновение было тёплым, уверенным, и Полина вдруг поняла — неважно, о чём они будут говорить дальше. Всё уже давно решилось само.

* * *

Когда Сергей достал небольшой свёрток и протянул ей, Полина машинально приняла его, но пальцы дрогнули. Она не ожидала подарка и внутри что-то кольнуло — приятное и тревожащее.

Она осторожно развернула упаковку, и когда увидела знакомую обложку, у неё перехватило дыхание.

«Человек с воскрешённым лицом».

Та самая книга. Та, которую она нашла в старом букинистическом магазине и которую перечитывала до дыр. Только это издание было другим — более полным, авторским, дополненным главами, которые она никогда прежде не читала. И самое главное — на форзаце сияла аккуратная подпись с автографом автора:

«Для Полины, которая находит магию даже там, где её никто не ожидал».

Её сердце замерло. Внутри поднялась такая буря эмоций, что на мгновение стало трудно дышать.

Она перевела взгляд на Сергея, не зная, что сказать. Он смотрел на неё спокойно, но в этом спокойствии была скрытая глубина, что-то такое, что он, возможно, не смог бы выразить словами.

— Как ты это сделал? — прошептала она, едва справляясь с нахлынувшими чувствами.

— Долго искать не пришлось, — его голос звучал ровно, но в глазах читалась тёплая уверенность. — Ты сама рассказала, что она произвела на тебя особенное впечатление. Тогда же и вышел на автора книги — Игоря Белова. Он проникся моей просьбой и даже не сопротивлялся.

Полина крепче прижала книгу к груди, чувствуя, как внутри разливается тепло.

— Но… — она сглотнула. — Почему?

Сергей улыбнулся чуть заметно, как будто этот вопрос его забавлял.

— Когда ты скинула в общий чат цитату из этой книги, я сначала просто удивился. У нас была рабочая переписка, всё по делу, и вдруг — что-то настолько личное, настолько живое…

Он провёл пальцами по её коленке, будто вспоминая тот момент.

— Тогда я впервые задумался, кто ты на самом деле. Не просто сотрудница, не просто умная женщина, с которой комфортно работать. За этим красивым фасадом скрывалась внутренняя глубина, которая зацепила. Я начал интересоваться тобой. Искать информацию. Читать, слушать, смотреть, чем ты живёшь.

Он замолчал, будто давая ей время осознать сказанное.

Полина слушала, и её сердце билось всё быстрее.

— Уже тогда я понял, что хочу узнать о тебе больше, — тихо добавил он. — И узнал. Гораздо больше, чем мог даже вообразить.

Она вдруг почувствовала, как глаза наполняются слезами. От волнения, от нежности, от всего, что скрывалось за этими простыми словами.

— Спасибо, — её голос дрогнул, но в нём звучала искренняя благодарность.

Сергей наклонился ближе и, не отводя взгляда, лёгким движением убрал с её щеки непрошеную слезу.

— Ты моё сверхчувствительное чудо, — сказал он так мягко, что у неё внутри всё сжалось.

Полина закрыла глаза, прижимая книгу к груди, понимая, что этот момент останется с ней навсегда.

* * *

Разговор шёл легко, они лениво перебрасывались словами, улыбками, редкими взглядами, от которых в воздухе становилось жарче в чувственных интерьерах питерской ночи. Они обсуждали город, книги, коллег, встреченных в этот вечер. Полина смеялась, Сергей отпускал ироничные замечания, но постепенно их беседа замедлилась, стала глубже, тише, будто нырнула в какое-то сокровенное течение.

— В детстве я часто чувствовал себя одиноким, — вдруг сказал он, не глядя на неё, а вглядываясь в светящиеся вдали окна.

Полина замерла, уловив в его голосе ту приглушённую ноту, которая бывает только в признаниях, к которым долго шёл.

— Родителей не стало, когда мне было семь. Неспокойное было время. Они просто нарвались на… нехороших людей, — он произнёс это ровным голосом, но Полина чувствовала — за этим спокойствием скрывается что-то слишком тяжёлое, чтобы легко рассказывать.

Она не перебивала.

— Бабушка забрала меня к себе. Она много работала. Ей приходилось тянуть и себя, и меня. Возможно, из-за этого я и чувствовал себя одиноким. Дни проходили одни и те же: школа, дом, книги, бабушкина столовая. Иногда она приходила раньше, мы вместе готовили что-то вкусное, она садилась рядом, гладила по голове и говорила: «Ты у меня умный, ты справишься». И я справлялся. Как мог. А потом её тоже не стало.

Он замолчал, словно проживая эти моменты снова.

Полина слушала, даже не дыша. Она вдруг представила его — маленького мальчика, который сидит в пустой квартире, слушает, как за окном шумит город, но никто не зовёт его ужинать, никто не спрашивает, как прошёл день. Эта картина вдруг ударила её прямо в сердце.

— Это чувство одиночества никуда не ушло, — тихо добавил он. — Даже когда я вырос. Оно не зависит от количества людей вокруг. Можно быть в окружении коллег, друзей, знакомых — и всё равно чувствовать себя пустым.

Он впервые посмотрел на неё, и этот взгляд был совсем другим. В нём не было той невозмутимой уверенности, что всегда казалась ей частью его натуры. Там была честность, обнажённая до боли.

— Но теперь… теперь я чувствую всё иначе. С тобой.

Полина молча потянулась и взяла его ладонь в свои. Осторожно, как будто этот жест мог разрушить хрупкость момента.