Они заняли места ближе к центру, откуда звук должен был ощущаться особенно мощно. Полина устроилась с явным предвкушением, а Сергей просто наблюдал за ней. Она выглядела так, будто возвращалась в место, где её давно ждали. Как будто здесь для неё существовала своя особенная гармония.

Когда первые звуки органа заполнили пространство, Сергей невольно выпрямился. Музыка разливалась, как океан, заполняя каждый уголок удивительного пространства, заставляя воздух вибрировать, проникала в самые глубокие слои сознания. Это не был просто концерт — это было переживание, которое нельзя было не прочувствовать. Он ощущал, как звук охватывает его, проникает в грудную клетку, заставляет сердце биться в новом ритме.

Полина сидела рядом, тихо, с закрытыми глазами. Она впитывала музыку так, словно та была её личной историей, частью её самой. Иногда Сергей ловил на её лице едва заметную улыбку — ту, что появляется, когда человек соприкасается с чем-то, что делает его по-настоящему счастливым.

Но что удивило его больше всего, так это собственные эмоции. Он никогда не думал, что органная музыка может вызвать у него такие ощущения. Что она может быть не только величественной, но и живой, будто говорящей с каждым, кто готов её услышать. Он поймал себя на том, что чуть приподнял брови, реагируя на смену тональностей, а в какой-то момент даже закрыл глаза, позволяя звукам вести его за собой.

Когда концерт закончился, он ещё долго сидел, будто не желая отпускать это чувство.

Позже, когда они шли под звёздным небом по набережной Обводного, Сергей наконец нарушил молчание:

— Это было потрясающе.

Полина повернулась к нему с тёплой улыбкой.

— Я рада, что тебе понравилось.

— Это даже не просто «понравилось». Это… — он замолчал, пытаясь подобрать слова. — Это как если бы кто-то показал тебе мир с другой стороны, и теперь ты уже не можешь видеть его по-старому.

Полина тихо рассмеялась.

— Вот видишь? Я же говорила.

Сергей покачал головой, но улыбнулся, признавая её правоту. Они шли дальше, а в голове ещё звучала музыка. И этот вечер, как и сам город, навсегда остался в его памяти, окрашенный в совершенно новые оттенки.

* * *

Позже они выбрались на выставку современного искусства. Это был резкий контраст с органной музыкой — там, в величественной церкви, звук пронизывал до самой сути, а здесь пространство было наполнено вспышками цвета, хаотичными формами и экспрессивными идеями, которые заставляли либо задуматься, либо рассмеяться.

В первый же зал он вошёл с лёгким скепсисом. Полина остановилась перед огромным полотном, покрытым беспорядочными мазками алого и чёрного. Она склонила голову, будто стараясь уловить скрытый смысл.

— И что, по-твоему, хотел сказать автор? — спросил Сергей, засунув руки в карманы.

— Хм… Может, это борьба человека с его внутренними демонами? Или отражение хаоса в мире? — предположила она.

— А может, просто уронил кисточку и решил, что так и было задумано? — невозмутимо заметил он.

Полина фыркнула и толкнула его локтем.

— Ты просто не понимаешь высокое искусство.

— Возможно. Но мне нравится, как ты пытаешься его понять, — усмехнулся Сергей.

Дальше их ждали ещё более спорные произведения. Они остановились перед старым, слегка ржавым холодильником, обклеенным старыми газетами. На табличке рядом значилось название: «Замороженные эмоции».

Полина присмотрелась, хмыкнула и сказала:

— Думаешь, этот холодильник символизирует одиночество?

Сергей покачал головой:

— Скорее, дефицит бюджета.

Они переглянулись и рассмеялись, привлекая на себя несколько удивлённых взглядов других посетителей.

— А ведь в этом и есть смысл современного искусства, — продолжила Полина, всё ещё посмеиваясь. — Каждый видит в нём своё.

— Ладно, — Сергей кивнул на следующий экспонат, представляющий собой кучу разноцветных проводов, хаотично свисающих с потолка. — Тогда что ты видишь здесь?

Полина сделала серьёзное лицо, подняла брови и сказала тоном искусствоведа:

— Очевидно, это отображение цифровой зависимости общества. Мы все запутаны в информационных потоках, потерялись среди данных и технологий.

— Или же это просто остатки от ремонта, — парировал он, сдерживая улыбку.

Пройдя ещё несколько залов, они наткнулись на большую инсталляцию — полупрозрачный шар, внутри которого вращались разноцветные лампы, а сверху висели искусственные перья. Название: «Внутренний покой».

Полина задумчиво покачала головой.

— Кажется, этот художник никогда не жил в коммуналке, — тихо заметила она.

Сергей, не удержавшись, прыснул от смеха.

Так незаметно выставка превратилась в их собственную игру: они наперебой выдвигали теории, шутя о скрытых смыслах и громких названиях экспонатов. Кто-то в зале обсуждал концепции серьёзно, кто-то пытался уловить эмоции, а Полина и Сергей просто наслаждались моментом, делая искусство ближе, понятнее и веселее.

Когда они вышли на улицу, прохладный вечерний воздух приятно охладил разгорячённые лица. Полина глубоко вдохнула, улыбнулась и сказала:

— Кажется, это было лучшее посещение галереи в моей жизни.

Сергей усмехнулся:

— А я, кажется, впервые не заскучал на выставке.

— Значит, всё прошло не зря, — она взглянула на него с лукавым огоньком в глазах. — Может, теперь театр абсурда?

— После холодильника с эмоциями? Почему бы и нет? — хмыкнул он, протягивая ей руку.

Каждая их прогулка становилась чем-то особенным: наполненной лёгкостью, смешками, теплотой, обсуждениями всего вокруг. Это стало их маленькой традицией — исследовать мир вместе, делая обычные дни ярче и насыщеннее.

* * *

Однажды вечером, за ужином, когда свечи на столе лениво мерцали в полумраке кухни, а запах жаренной с чесночком курочки наполнял пространство вкусным уютом, Сергей вдруг спросил:

— Ты давно была у родителей?

Полина подняла на него взгляд. В его голосе не было ничего необычного — спокойный, ровный, но именно в этой обычности она уловила что-то большее, чем просто праздный интерес.

— В Гатчине? Не так давно, — ответила она, покручивая в руках чайную ложку. — Но я думаю, они будут рады, если я приеду.

Сергей кивнул, задумчиво водя пальцами по краю чашки.

— Мы поедем вместе, — твёрдо заявил он.

Полина замерла, не сразу поняв, правильно ли она расслышала.

— Ты хочешь познакомиться с моей семьёй? — переспросила она.

— Конечно, — ответил он без тени сомнения.

Полина моргнула. Вопрос вертелся на языке, но она не сразу решилась его задать.

— Но зачем? — наконец произнесла она, изучая его лицо, пытаясь поймать какую-то эмоцию, подтекст, скрытый смысл.

Сергей помолчал пару мгновений, будто обдумывая, стоит ли говорить то, что он собирался сказать. Затем посмотрел на неё так, что у неё перехватило дыхание, и серьёзно произнёс:

— Потому что они часть твоей жизни, а значит, и моей.

Полина почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Этот ответ был таким простым, но в то же время таким значимым.

Он говорил без пафоса, без той вычурной сентиментальности, которая могла бы сделать этот момент приторным. Нет, в его словах была честность. Та честность, что цепляет за живое. Та, что меняет реальность в одно мгновение.

Раньше они лишь немного касались этой темы. В одной из их бесед Сергей вскользь, без лишних подробностей, рассказывал о том, что уже давно лишился родителей. Что его воспитывала бабушка, которая ушла из жизни, когда он только начинал свой путь во взрослый мир. В тот момент он говорил об этом спокойно, но Полина тогда уловила что-то в его голосе — что-то, что так и осталось между строк.

Он не раз говорил ей, что относится к семейным узам с особым трепетом. Возможно, потому что слишком рано остался один. Возможно, потому что ему никогда не довелось испытать ту простую радость, когда ты можешь просто вернуться домой, где тебя ждут, где всегда тепло и где пахнет пирогами с яблоками. Возможно, потому что, несмотря на его сдержанный характер, он глубоко ценил настоящее, искреннее, то, что даётся не по обязанности, а по любви.