— Хичкимсэ, — семиолоид повернулся на собственное имя. — Скажи, ведь ты — враг Ниривин. Почему ты говоришь это, почему сейчас помогаешь мне?

— Ты готов умереть за своего Императора? — голос его звучал всё тише. — Умереть. Да, точно, смерть! Только ей ведома истина, и она правдива. О, Пустота, как я мог решиться на ту же глупость, что и он! Теперь меня ждёт тот же исход, та же нелепая кончина. И ненависть, ненависть, ненависть!

— Хичкимсэ, приди в себя!

Рершер коснулся солдатской руки. Кожа семиолоида была холодной, шершавой. Мёртвой.

— Солдат Сашфириш, ты слышишь? Что ты говорил? — он прикусил губу в сомнении. — Нет, я не хочу погибать за род Ниривин. Не сейчас.

— Это предательство. Вы будете привлечены к трибуналу и, — Хичкимсэ моргнул и приподнялся, окидывая человека взглядом. — Это ты. Понял. Вспомнил. Да, ты уже предал свою Империю, хоть ничего и не сделал. И теперь хочешь сбежать куда угодно, вместе со своей Звеифель.

— Да, ты прав.

— Поэтому я и пытаюсь помочь.

Солдат приподнял ткань, укрывавшую длинное тело. В ночном свете заблестели свежие подтёки среди соединённых тканей. Раны открывались вновь и вновь, и кровь его всё вытекала.

— Мне осталось недолго. Долг солдата — умереть на Фронтовой дуге. Однако, моя раса, что в одной, что в иной Империи, ценит близких своих. Мы не предаём.

Он выждал паузу, после чего голос Хичкимсэ ударился дрожью.

— Если выберитесь, то должен исполнить просьбу мою. Если спасёшься из этого мира, выполнишь клятву, которую я потребую с тебя?

— Я уже отрёкся от Ниривин.

— Я — не идеальный солдат, — Хичкимсэ скрестил тяжёлые руки, закрыв ими десятки ран. Голос его тянулся, превращаясь в хриплый вой. — В детстве отец мой отправился на дугу, где и погиб. Я ненавидел его. Не мог простить. Верил, что он предал нас. И теперь, когда моя семья осталась в самом центре Сашфириш, я умру здесь. В Ниривин. Неведомый для них. До самого конца я верил, что отец оставил меня. Не хочу, чтобы мой сын думал также. Жил с этим.

Новый рывок его прервался кровавым кашлем, пожравшим поток слов.

— Рершер, — точно живой мертвец, он потянулся к человеку. — Обещай, если вы покинете планету, отправитесь прочь, доберитесь до сердца Сашфириш. До планеты Класхафан. Моё имя — Хичкимсэ’Глай Милит. Сообщи его солдатам, найди моих родных. Скажи им, что наследник Милитов умер от ран в бою. Умер за свободу своей семьи.

— Клянусь предками, я сделаю всё что смогу.

Рершера бил озноб. Он наблюдал за бессильным семиолоидом, столь крупным, опасным врагом, которому теперь было нечем помочь. В тени комнаты лежала лишь с трудом дышавшая тень, согнувшись под круглыми полками и моля о последней воле.

— Дай пикшет.

Оружие перешло из людских рук в семиолоидские. Слабые пальцы заскользили по устройству, меняя форму того. Из ящика сперва вытянулось дуло, проявились датчики заряда и опорная ручка, спусковая система под корпусом и, наконец, наплечное крепление, венчавшее громадный пикшет.

— Он активирован. Энергии там мало, лезвие скоро затупится. Он именной. Покажи его солдатам, назвав имя моё и дав им это, — Хичкимсэ выронил крохотную брошь, окаймлённую двумя дугами. — Сашфириш примут тебя. Вы сможете выбраться. Ты передашь послание моё.

— Конечно, — приняв оружие, что было ему по плечо, Рершер склонился над раненым. — Хичкимсэ, могу ли я что-то сделать? Чем-то помочь?

— Помочь? Даже доктор твой это не в силах, — между слов его прорывались тяжёлые вздохи. Судороги раз за разом били по семиолоиду, сбивая речь и мысли, возвращая в сон. Столь реальный сон. — Ты знаешь, как это сделать, так иди. Пусть знают истинное имя моё. Имя. Раньше у нас могли солдаты носить их полностью. Но последние две сотни лет, подобно Ниривин, мы должны отказываться от постставных имён. Всё они, они. Из-за них я стал Хичкимсэ. Но это не так! Я — Хичкимсэ’Глай Милит!

— Рершер?

— Звеифель, — он оглянулся на сонный голос. — Почему ты здесь?

— Я слышала, почти всё, — слова её звучали тихо. Она не устала, не спала, лишь наблюдала. — Мы сможем это сделать? Мы выберемся? А если эти бомбы, армии, или… они достанут нас?

— Тогда всё закончится в свете настоящей звезды, а не подземных ламп.

Звеифель упёрлась головой в его плечо, давя в тепле их тел свой страх. Морозным блеском искусственная ночь озаряла комнату, но холод её отгоняли от себя два человека.

— Нам стоит идти. Мы долго мечтали, и теперь можем это сделать, — она говорила быстро, волнительно, не отрываясь от Рершера. — Раз всё готово, то двинемся сейчас. Ты… ты сможешь идти?

За прошедшую ночь он и забыл о протезе, облепившем его ступню. Опёршись на пикшет, Рершер шагнул и чуть согнулся.

— Справлюсь. Не бойся. Всё будет хорошо.

— Тогда, — она отступила во мрак, поджав руки. — Мы оставим всё здесь?

— Пускай. Я устал от этого места, от этого дома. Разве что, он.

— Нет. Рершер. Всё конечно.

Посмотрев в тёмный угол, он увидел лишь недвижную тьму. Длинные руки спадали до пола, и тишина витала над приоткрытым ртом. В ту ночь, в их доме не осталось ни одного живого существа. Ни следа от людей. Лишь мёртвый семиолоид, растянувшийся перед тем, как выронить последний вздох.

***

Зачем мы исполняем свой долг?

Никто не думает об этом, не задаётся этим вопросом. Как глуп сей вопрос.

Спустя столь много времени, я стал тосковать по другу своему, по странным временам, и по солдату. Кроме Хичкимсэ не было военных, к которым я осмелился бы так подступиться.

Мне чужда война, чужды гвардейцы и те, кто носит оружие, желая отнимать одну жизнь за другой. Они не спрашивают — ради чего, ведь на то воля Императора. То верно, и вопросы такие задавать не должно. При том, многие решаются на вопрос: ради чего уже три тысячелетия меж двух галактик тянется война?

Причины давно канули в Пустоту, и время пожрало истину. Каждому хочется править, каждый желает большего. И если большего не достичь, то волю свою все передают наследнику, с возможностями вместе.

Рершер всегда жил в своём маленьком мире, из которого мечтал уйти, сбежать. С первой встречи нашей я поражался, как человек смеет гнаться за желаемым, не оставляя этого другим. Не думая о будущем, он сам рвался к поверхности. Ему не по силам было оставить в наследие эту мечту.

Жаль, что мир наш жесток, и катастрофы раз за разом встречают тех, кто ищет лучшего. Не знаю я, что стало с ними. Известна мне лишь участь Хичкимсэ, чьё тело должен был я, утром, выносить. Его останки я испепелил в одной из множества пещер, ведущих к окраинам города. Солдата из Сашфириш никто и никогда не найдёт. И никто не узнает, что он когда-то был.

***

Уже давно скрылся из виду родной дом. До первого транспортника оставалось полночи. Город, не знавший жизни двух людей, наслаждался сном.

Рершер шёл позади, опираясь на тонкое оружие. Его сбитые шаги не поспевали за Звеифель, нёсшейся сквозь тень подземного мира. Мчавшейся к свету.

Доступная им скважина таилась в одной из пещер под самой окраиной, среди зубчатых скал и мелких тонких зданий. Они легко дошли, оставив всё, кроме еды да того, что надето на них, позади. Мелкие запасы в набедренных сумках стучали по герметичным костюмам, блестевшим в окаймлении серебром.

Пропускная система, добытая Ферниц’Галом, сработала, позволив беглецам проникнуть в закрытую для других зону. Окружённые пустыми светильниками и спящей техникой, они смотрели наверх, через скалистые проёмы, уходящие далеко в неизвестность.

— Как нам подняться? — сквозь передатчик спросила Звеифель.

— Не волнуйся. Я говорил, что всё продуманно.

Рершер вытянул руку и нажал на панель, крепленную к левой перчатке костюма. Висевший на поясе его трос вытянулся, налокотники с наколенниками обернулись крючковатыми устройствами.

— Они рассчитаны на защиту тех, кто спускается в самые глубины. Трос поднимет нас, затем ещё, и ещё, до самой поверхности. Нужно, — он качнулся, поджав ногу под себя. — Спокойно, лишь протез барахлит! Всё хорошо. Нам надо лишь отталкиваться от камней.