— Почему ты здесь? Ты же отправился на север…

— Я вымотан и голоден как волк. Накрой-ка на стол, — Ашшуррисау усмехнулся. — Не знаю, сам или позови рабов, но накрой. А там и поговорим.

— Да, да, ты посиди здесь, — засуетился Манас. — Я сейчас все устрою.

Он быстро вышел из комнаты. Спустился вниз, стал будить рабов, отдавать приказания.

Ассириец же, добравшись до кровати, хотел было прилечь, но в последний момент передумал; снял со стены подвешенный на крюк светильник — и принялся изучать темное пятно на полу, которое так старательно пытался вывести Манас. Убедившись, что чутье его не обмануло, Ашшуррисау прилег отдохнуть.

Пока накрывали ужин, гость успел вздремнуть. Но стоило Манасу войти в комнату, как ассириец сразу открыл глаза и прямо спросил:

— Ты не доверяешь своим рабам?

Манас передернул плечами:

— Им больше других. Думаешь, от кого идут все слухи… Это от них хозяева узнают обо всем, что происходит вокруг.

— Хорошо, что ты осторожен.

— Это у меня в крови, — гордый собой, закивал Манас.

— Ты вовремя вспомнил о крови… Кого ты убил?

Хозяин замялся:

— …Был тут один фригиец. Продал табун лошадей на юге, а потом отстал от каравана.

— Его не станут искать?

— Нет, нет, я все выведал… Я и комнату ему эту дал, крайнюю, чтобы никто ничего лишнего не услышал… Никто ничего и не увидел… Этот болван…

Ашшуррисау перебил его:

— А как же я?

И только теперь Манас понял, что ассириец не на шутку разозлился, хотя и скрывает это под привычной маской безразличия.

— Я ведь догадался. А значит, мог догадаться и кто-то другой. Значит, могут пойти слухи. К тебе станут иначе относиться. Одни станут тебя бояться, другие — презирать, третьи захотят взять тебя в сообщники, а четвертые и вовсе пойдут к наместнику за наградой, сообщат об убийце. А мне надо, чтобы о тебе говорили, как о самом честном хозяине постоялого двора в Хаттусе… Где ты спрятал труп? В сточной канаве?

— Нет, нет… я избавился от трупа. Я был осторожен… И это в последний раз… Обещаю…

— Пойдем ужинать, — неожиданно миролюбиво сказал Ашшуррисау, поднимаясь с кровати. Он умел вправлять мозги таким, как этот Манас.

Пока гость утолял голод, хозяин рассказывал ему новости. О том, какой шум поднялся после исчезновения Ашшуррисау и Тарга. Киммерийцы обыскали весь город и его окрестности, пытаясь их найти. Как обнаружились у моста трупы. Все решили, что Тарг убит, а Ашшуррисау бежал из страха.

— Эрик пару раз о тебе спрашивал, интересовался, что мне известно. Я отнекивался. У него на тебя большой зуб вырос. Когда Тарг пропал, Теушпа пришел в ярость и во всем обвинил Эрика. Он чуть головой не поплатился. Помогло вмешательство Лигдамиды.

— С чего бы это? Зачем принцу заступаться за конюшего отца? — заинтересовался Ашшуррисау, перестав жевать. — Помнится, не были они раньше близки.

Манас приосанился, почувствовав, что может быть действительно полезен своему ассирийскому другу.

— После битвы под Тиль-Гаримму от Теушпы ни на шаг не отходит молодой номарх по имени Дарагад, вроде бы его внучатый племянник. Он там отличился — пленил Шаррукина. И теперь все смотрят на Дарагада как на соперника Лигдамиды. Уже и слухи пошли, мол, неизвестно, быть ли ему царем после смерти отца.

— А Балдберт на чьей стороне?

— То-то и оно — тоже за Дарагада. И Лигдамида всему этому точно не рад.

— А почему о смерти так вдруг заговорили? Не слышал, чтобы царь снова болел.

— Не болел, твоя правда. Да стар он уже, поэтому такие и разговоры идут, никуда от этого не деться. Так вот, когда жизнь Эрика висела на волоске, Дарагад больше других подначивал царя, чтобы тот расправился с нашим киммерийским жеребцом. Думаю, Лигдамида вдруг воспылал такой дружеской любовью к царскому конюшему, чтобы напомнить Дарагаду его место.

— И царь сына послушал?

— Да. Оставил своего конюшего в покое, забыл обо всем, как будто ничего и не было. А Эрик с тех пор стал преданным слугой не столько царя, сколько его сына… Хотя мне рассказывали, Дарагад держит себя по отношению к царевичу очень почтительно и старается ему во всем угождать.

Ашшуррисау с удовлетворением подумал, что не ошибся в Манасе. Алчен, конечно, зато голова на плечах есть. Все на лету схватывает.

— Что за человек этот Дарагад? Чем его прикормить можно?

Манас замолчал, не зная, что ответить. Потом осклабился:

— За славой охотится. Воевать любит. И спит, наверное, в седле.

— Воевать, говоришь… Это хорошо… Эрик давно у тебя был?

— Давно… Ты так и не сказал, почему вернулся?..

Ашшуррисау к этому времени уже наелся, напился вволю пива, развалился на скамейке, прикрыл рукой глаза и устало произнес:

— Меня вернули назад. Отменяется твоя служба ассирийскому царю. И почести… и награда… и жалованье…

Последние слова он говорил засыпая и оттого едва слышно.

Лицо Манаса окаменело от обиды и такой явной несправедливости. Еще вчера он был уверен, что служит Син-аххе-рибу, и подсчитывал, сколько сможет получить жалованья за пару лет непыльной и такой привычной ему работы: выведывать все обо всех и доносить кому следует. А сегодня его отшвырнули в сторону, как мальчишку! Какое там — как шелудивого щенка!

Хозяин бесшумно вышел из комнаты, махнув рукой, подозвал раба, который помогал накрывать на стол, и сказал шепотом:

— Бери коня и скачи в стойбище, к Эрику. Ты знаешь, как его найти. Скажи: тот, кого он искал, сейчас у меня.

6

Осень 684 г. до н. э.

Ассирия. Провинция Гургум. Город Маркасу

Казалось, небо раскололось на тысячи осколков. От стрел не было спасения. Стоять насмерть, когда не можешь ответить ударом на удар, — страшно и не каждому под силу. Особенно если ты новобранец.

Первым не выдержал Нинуйа. Прикрываясь щитом, он попятился, бросил товарищей, перекрывших улицу, стал отступать под навес к ближайшему дому. Затем побежал Ноам.

— Назад! Назад, в строй! — закричал Шимшон.

Стрелы бились о его щит, как тяжелые градины. Одна запуталась в подшлемнике, две ударились о шлем, самая удачливая чиркнула по шее.

Еще одного беглеца остановил Гиваргис, сбив его с ног, рявкнул:

— Следующий познакомится с моим мечом!

А потом все прекратилось. Только исподволь, откуда-то из глубины, из молочного тумана стал приближаться раскатистый рык. Это с криками приближались сирийцы — защитники Маркасу.

Пехотинцы перестроились. Заслонились щитами, ощетинились копьями.

Так скала встает на пути селя, заставляя его прервать свой бег.

Загрохотало… Зазвенело… Заколотилось сердце битвы.

Благодаря своему свирепому натиску сирийцы сумели немного оттеснить ассирийскую пехоту, но потом остановились, не в силах пройти дальше.

Несколько отвоеванных метров, усеянных десятком трупов защитников города. Почти всем ассирийское копье пробило грудь, одному снесло голову, двое корчились на мощеной улице, пытаясь собрать в кучу свои кишки. Ассирийцы отделались легкими ранениями.

Нинуйа и Ноам попали в западню. Укрывшись от стрел, они не успели вернуться в строй и теперь сражались в окружении десятков врагов. Ноам вращал мечом с быстротой молнии, полоснул одному из нападавших по шее, так, что в лицо ему брызнула чужая кровь, у второго выбил из рук булаву, третьему пробил грудь — и тут же раскрылся сам. От смерти спас Нинуйа, заслонил товарища щитом и одновременно ударил врага копьем — да так, что едва не оторвал ему правую руку.

Шимшон подал сигнал к атаке, и ассирийцы перешли в наступление: теснее сдвинули щиты, заработали копьями, как будто нанизали на шампуры куски мяса.

Улица шириной в шесть метров, — серая брусчатка под ногами и стены из сырцового кирпича, — все было в крови.

Теперь ассирийцы шагали по трупам.

— Держись… держись… еще немного… и нас выручат, — хрипел Ноам.