Син-аххе-риб, вслушавшийся в этот гвалт, поманил к себе Арад-бел-ита, посадил его рядом и тихо сказал:

— Как ты считаешь, не будет ли ошибкой предлагать врагам то, что входит в состав амуниции наших воинов?

— Нисколько. Мы продаем им даже наше оружие, но от этого они не стали сильнее, — ответил царевич и подумал: «Кажется, отец пытается извиниться за смерть Табшар-Ашшура. Это хороший знак».

Затем вавилоняне заговорили о том, какие выгоды принесет им торговля маслом, вином, хлебом, мукой, крупами, притираниями и благовониями…

— Как я устал от них, — шептался с сыном отец. — Как они скучны, эти вавилоняне. Дай им волю — они бы продали всю Ассирию. Но сейчас с ними приходится считаться. И ты знаешь это не хуже меня…

— Да, отец, знаю. У них скопилось слишком много золота.

— Присмотри за этим Эгиби. Он мне нужен. Но я не доверяю ему.

— Присмотрю…

— Мар-Априма найди. Он вор. А вор должен понести наказание, такое же, как его товарищ.

— Найду…

— Хорошо. Я доволен, что ты воспринимаешь это спокойно. Пока наши торговцы перекрикивают друг друга точно на рынке, расскажи мне о том, каково наше положение на севере.

— Мне пришло донесение из Урарту. Царь Аргишти выступил против скифов. У озера Урмия потерпел поражение, был ранен и сейчас умирает в своей столице. На престол взойдет его сын Руса. Я отправил в Урарту, поближе к скифам, своего лучшего лазутчика, чтобы выяснить, против кого они собираются дружить. И они ищут союза с киммерийцами.

— И что станет основой этого союза?

— Первоначально скифский царь хотел выдать свою дочь за Лигдамиду. Но царевич попал в опалу, и, чтобы не расстроить будущих союзников, Ишпакай решил жениться сам.

— Разве он не стар?

— Нисколько, отец. Вы с ним почти ровесники…

— Как ты считаешь, может, мне тоже взять молодую жену? — усмехнулся Син-аххе-риб, покосившись на сидевшую рядом Вардию, занятую разговором с Эгиби. Как бы там ни было, а царь не хотел, чтобы Закуту услышала эти слова.

Арад-бел-ит все понял и утвердительно кивнул. Затем немного подумал и прошептал:

— Отец, я не прогневаю тебя, если признаюсь в том, что однажды не исполнил твоей воли.

— О чем ты говоришь? — нахмурился царь.

— Помнишь ли ты Тиль-Гаримму? Дочь царя Гурди? Ее должны были замуровать в стену…

— Да, — неожиданно для себя взволнованно произнес Син-аххе-риб.

Только в мыслях он мог признаться себе, в чем причина: «Сердце того и гляди выскочит из груди! Да что с тобой?! Ты ведь уже старик!.. Глупости! Я еще молод, я еще могу любить».

— Так она жива? — вырвалось у него.

— Да, отец. Жива, и ждет встречи с тобой.

12

Царю Бальтазар доложил, что Табшар-Ашшур признался в своих преступлениях.

Арад-бел-иту — что раббилум умер, не сказав ничего лишнего.

Ашшур-дур-пании — что сообщение от Набу-аххе-буллита подтвердилось, заговор против некоторых наместников, сторонников Ашшур-аха-иддина, действительно существует и во главе его стоит Набу-шур-уцур.

— К Ша-Ашшур-дуббу, наместнику Тушхана, Набу-шур-уцур собирался подобраться через постельничего Дилшэда, — рассказал Бальтазар кравчему. — К Зазаи, наместнику Арпада, — через его жену Мару и колдунью по имени Кара. К Надин-ахе, наместнику Аррапхи, — через его нового ловчего Короушу.

***

За четыре месяца до начала восстания.

Ассирия. Провинция Тушхан

Дилшэд, постельничий Ша-Ашшур-дуббу, наместника Тушхана, — дородный тридцатипятилетний мужчина с заметной проседью в черных волосах и бороде, — высокомерно посмотрел на стражника, посмевшего его потревожить:

— Кто тебя послал?

Тот настороженно огляделся: в таверне кроме них сидели всего несколько человек, кто-то трапезничал, кто-то потягивал пиво, а кто-то уже спал, положив голову на стол.

— Твои друзья, сановник.

— Зачем? — сухо спросил Дилшэд.

— Меня просили передать, что тебе больше не стоит беспокоиться о твоем долге тамкару Эгиби.

— Он готов простить мне его? — недоверчиво спросил постельничий.

— Да. И это не все. Если ты согласишься нам помогать, то получишь втрое больше золота, чем занимал у тамкара.

— Какие же могущественные у меня друзья однако… Но, кажется, они забыли, кому я служу. Наместник не простит мне предательства. К тому же, если с ним что-то случится, мои жена и дети будут в тот же день умерщвлены.

— Поэтому я здесь…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты знаешь имя человека, охраняющего твоих близких?

— Ервэхша.

— Вот и отлично. Я с ним тоже знаком. Тебе надо с ним поговорить...

Положа руку на сердце, Дилшэд и не помышлял об измене, он лишь хотел побольше разузнать об заговорщиках, чтобы затем выдать всех внутренней страже и тем заслужить награду. Но дело было вовсе не в безграничной преданности своему господину. Поступая на службу к наместнику Тушхана, придворные вверяли жизни своих семей его страже, неусыпно охранявшей их днем и ночью. Случись что с Ша-Ашшур-дуббу по вине постельничего, стражники не пощадили бы ни его годовалую дочь, ни пятилетнего сына, ни жену, чья красота вызывала зависть даже у Син-аххе-риба. А Дилшэд любил свою семью. У них долго не было детей, а когда они появились, постельничий наконец понял, что такое простое человеческое счастье. Кроме того, разве тамкару Эгиби не придется забыть о долге, если его имя всплывет в ходе заговора…

Покинув таверну, они двинулись узкими улочками, старательно обходя те места, где могла повстречаться ночная стража, и так добрались до крепостной стены. Здесь их уже ждали: двое мужчин, скрывавших лица, отделились от входа в подземный каземат и попросили следовать за ними.

Спустились по крутым ступенькам глубоко под землю, вошли в узкий коридор, едва освещенный факелами, и через двести шагов остановились перед тяжелой дверью, обитой железом, из-за которой донесся крик, мало похожий на человеческий.

— Куда ты меня привел? — сухо спросил у стражника постельничий.

— Терпение, терпение, дорогой Дилшэд, — ответил вместо него один из незнакомцев.

За дверью была просторная комната с низким сводом и покатыми стенами, воздух был спертый, пахло мочой, потом, сыростью. На полу лежал человек без какой-либо одежды, его руки и ноги были разведены в стороны цепями, а тело давно превратилось в кровавое месиво, глаза были выколоты, нос и уши отрезаны, ребра сломаны, кожа во многих местах снята длинными полосами.

Палач, едва отворилась дверь, поднялся с колен. В руках у него были щипцы, с которых капала кровь. Когда он отошел в сторону, Дилшэд увидел, что мужское достоинство пленника стало похожим на лепешку.

Постельничий внимательнее присмотрелся к заговорщикам. В его голове уже зрел план. Сначала надо покончить со стражником. Затем заколоть этих двоих, которые не хотят, чтобы их узнали. Труднее всего будет справиться с палачом…

— Ты не переусердствовал? — спросил один из незнакомцев.

— Нет. Он крепкий.

— Он готов говорить?

— Да, — палач рассмеялся. — Только что умолял меня, обещал обо всем рассказать… Спрашивай, мой господин.

— Ты молодец! Славно поработал.

Незнакомец повернулся к Дилшэду.

— Не бойся. Мы не причиним тебе вреда… Узнаешь этого человека?

— Нет. А должен?

— Разумеется.

Дилшэд покосился на стражника, его блуждающий взгляд был устремлен куда-то в сторону; похоже, ему неприятны пытки… Это хорошо…

— Скажи, как тебя зовут и где ты несешь службу.

Вопрос незнакомца был обращен к пленнику.

Тот заговорил почти с облегчением, хотя и сквозь слезы, в надежде, что его мукам пришел конец.

— Ервэхша… Меня зовут Ервэхша… я десятник… Я командую стражниками, которые охраняют семью постельничего Дилшэда.

«О, великие боги! Во что они его превратили! — ужаснулся в мыслях постельничий. — И что это значит? Что они выкрали мою семью?»