После этих столь важных и существенных показаний клубок стал разматываться быстрее. В разные стороны города протянулись концы его нитей. А одна из них — самая главная — привела следствие в подпольную типографию, в которой фабриковались поддельные продовольственные карточки.
Четверть века прошло со дня окончания Великой Отечественной войны. Новое поколение советских людей выросло за это время. Они, эти юноши и девушки, понятия не имеют, что такое продовольственные карточки, не слыхали о них, и уж тем более никогда и в глаза не видели. А вот для их отцов и дедов эти два слова — «продовольственная карточка» — говорят о многом.
По продовольственным карточкам в войну отпускались продукты — и хлеб, и сахар, и мясо, и крупа, и жиры — все, что было нормировано, а ненормированных продуктов почти и не было. Каждый грамм продовольствия был тогда на учете, а в условиях блокированного города тем более. Эти листки светло-зеленого, розового или желтого цвета, на которых были напечатаны талончики со словами «хлеб», «сахар», «мясо», берегли пуще всего.
Карточки, карточки! Сколько было связано с ними всего — и горя, и слез. Разве можно забыть, как обнимались на улицах незнакомые люди, как плакали от счастья, когда впервые в Ленинграде было объявлено о прибавке хлеба. «Ну, теперь выживем, не умрем!» — говорили они. И вот нашлись, оказывается, преступники, которые фабриковали фальшивые карточки и получали по ним продукты, с таким трудом доставлявшиеся в осажденный Ленинград.
Еще понятно было бы, если б они делали это, чтобы спастись от голода, хотя и тогда не было бы им никакого оправдания. Но не голод толкнул их на это, а желание нажиться, разбогатеть, заполучить золотишко, модельные туфельки, отрезы тканей. Вот какие отвратительные людишки жили рядом с настоящими ленинградцами, героями блокады, жили, может быть, на одной улице, в одном доме. Пока одни умирали от голода, замертво падали прямо на улицах, замерзали, другие, — правда их была ничтожная кучка, — собираясь у себя в квартире за опущенными шторами, ели и пили, ни в чем не зная отказа. Есть ли что омерзительнее их преступления? Это самое низкое моральное падение! Пусть же никогда не забывают об этом люди! Пусть, глядя на папки с судебными делами, на обложках которых написано: «Хранить вечно», помнят, что нет ничего гнуснее на свете, чем подлость и низость, жадность и себялюбие.
Организаторами подпольной типографии, занимавшейся печатанием фальшивых карточек на продукты питания, были Константин Заламаев и его двоюродный брат Владимир Зенкевич.
Заламаев был в близких отношениях с женщиной по имени Валя, которая работала в типографии, где в дни войны печатались карточки, те самые, что выдавались ежемесячно ленинградцам. Еще в декабре 1941 года Заламаев попросил Валю принести из типографии шрифты. Он сказал, что ему нужны такие литеры, из которых можно было бы составить слова: «Завтрак», «Обед», «Ужин». Заламаев объяснил Вале, что хочет напечатать талоны ради поддержания здоровья ее брата, ученика ремесленного училища, находящегося на котловом довольствии: по ним он сможет получать лишние порции. На самом же деле Заламаев не столько заботился о здоровье подростка, сколько хотел произвести пробу — что получится. Валя просьбу исполнила и литеры принесла. Но у Заламаева ничего не получилось. То ли шрифты были не те, то ли он еще не овладел как следует техникой печатания, только брат Вали остался без поддельных талонов.
Но желание изготовить талоны у Заламаева не пропало. Он попросил Валю принести новые литеры, такие, которыми можно было бы напечатать талоны на хлеб.
Вале Елисеевой трудно было исполнить эту просьбу. Она была не наборщицей, а штамповщицей, к шрифтам прямого отношения не имела. Но она была знакома с молоденькой наборщицей Марией Сладковой. Сладкову она свела с Заламаевым и его двоюродным братом, и та вскоре принесла нужный шрифт. Заламаев сделал пробный оттиск на листке бумаги и сказал: «Годится!». Затем он потребовал от Сладковой, чтобы она принесла еще шрифта, а также типографской краски. Сладкова попробовала отказаться. Но Заламаев пригрозил, что все равно она уже встала на преступный путь и что, в случае чего, он пойдет и донесет на нее. Для большей вескости он достал имевшийся у него револьвер и покрутил им перед самым носом испуганной девушки. Тогда Сладкова сказала, что согласна, что она достанет все, что нужно, — и шрифты, и краску. Заламаев спрятал револьвер, похлопал Сладкову по плечу и сказал: «Молодец! Вот и Володька подтвердит, что молодец!» Лицо Сладковой расплылось в улыбке.
Для печатания хлебных карточек нужна была особая бумага, которой Заламаев не имел. Но он недолго ломал голову, где ее достать. Задача облегчалась тем, что листы, на которых печатались карточки, имели в то время довольно широкие поля. Их можно было отрезать и пустить в ход. Так Заламаев и сделал.
Но одно дело — напечатать талоны, другое — сбыть их. Ведь при отпуске продуктов в магазинах существовало правило: талоны отрезались от карточек самими продавцами. От покупателей отрезанные талоны не принимались. Заламаев же фабриковал не целиком карточку, а лишь отдельные талоны. В лучшем случае — ленточку, состоящую из нескольких талонов.
Первые фальшивые талоны взялась реализовать Валентина Елисеева. Она пошла в булочную у Пяти углов, подошла к прилавку, за которым стояла бойкая девушка, попросила взять отрезанные талоны, а взамен отпустить хлеб. Девушка талоны взяла и хлеб отпустила. Ликуя, Валентина вернулась с хлебом домой. Заламаев, увидев, что мошенническая проделка удалась, довольный, потирал руки. Это его окрылило. Ему не терпелось приняться за изготовление новых талонов.
Вскоре к этому делу активно подключился Зенкевич. В четыре руки работа пошла еще быстрее. Помимо хлебных талонов, ловкие двоюродные братья стали изготовлять талоны и на другие продукты: сахар, кондитерские изделия, сухофрукты. Но особенно приохотились они штамповать талоны на водку. Водка, с точки зрения этих проходимцев, была наиболее ценной вещью. Ее можно не только пить самим, но и менять.
Теперь кроме Елисеевой продукты по поддельным талонам получала еще и родственница Заламаева — Зоя Малашенкова, работавшая начальником аварийной бригады в тресте канализации. Сладкову же на это дело не пускали, считали, что она еще «малолетка». В ее задачу входило лишь снабжать подпольную типографию материалом. Шрифты и краски она приносила из своего наборного цеха, обрезки же бумаги ей давала Феодосия Калинина. Она была резальщицей и работала в спеццехе, где печатались карточки.
Ленинград жил, боролся, отбивал воздушные и артиллерийские налеты врага. Каждый вечер высоко в небо поднимались аэростаты воздушного заграждения и нацеливались жерла зениток. На заводах и фабриках в промерзших цехах шла работа над заказами фронта. Девушки из так называемых бытовых отрядов, взяв котелки с супами и кашами, ходили по квартирам, кормили обессилевших и заболевших людей, ухаживали за ними. Все помыслы защитников города были устремлены к одному — к победе. Ради этой высокой цели шли они на любые испытания. И лишь кучка жалких людишек, оказавшихся волею судеб в блокадном городе, жила совсем другими интересами — шкурническими.
Поздно вечером они запирались у себя в квартире, плотно занавешивали окна, жарко натапливали печь, ставили на стол бутыли с вином и принимались за работу. На утро преступники имели новую партию фальшивых продовольственных карточек, по которым такие же, как и они, нечестные люди отпускали им продукты.
Преступники втянули в свои темные махинации довольно большую группу работников продовольственных магазинов. Понятно, что просто так, бескорыстно эти продавцы и завмаги ничего для них не делали. Они тоже входили в «долю».
Следственным органам пришлось немало потрудиться, чтобы выловить всех участников преступной шайки. Некоторые из них даже не были знакомы между собой. Впервые им пришлось встретиться друг с другом в милиции и прокуратуре. И тем не менее все они проходили как ответчики по одному и тому же уголовному делу. Всех их связала единой нитью возможность относительно легкой наживы.
