Самым тяжким в дни блокады злодеянием было хищение продуктов. Хлеб, сахар, масло, мука являлись в ту пору для ленинградцев драгоценными: ведь они доставлялись в осажденный город через Ладожское озеро, по легендарной «Дороге жизни», под обстрелами и бомбежкой. «125 блокадных грамм с огнем и кровью пополам», — сказала поэтесса, и нельзя, пожалуй, выразиться более точно. Да, хлеб, как и все продукты питания, доставался ленинградцам нелегко, порой ценою жизни. Он был источником сил, и его оберегали даже более тщательно, чем золото. Подбиралась каждая крошка. И только выродок, потерявший всякую совесть, мог протягивать к хлебу нечестную руку, красть его у своих же товарищей.

За хищение продуктов судили по закону от 7 августа 1932 года. Это был суровый закон. Он предусматривал самые строгие меры наказания, вплоть до расстрела.

Расскажем же о некоторых лежащих перед нами старых делах. Перелистаем протоколы допросов, обвинительные заключения, приговоры. Кого и за что судили тогда ленинградцы?

…27 октября 1943 года милиции стало известно, что продавщица булочной Елизавета Темнова занимается спекуляцией.

В тот же день под вечер в дом № 6 на улице Салтыкова-Щедрина, где жила Темнова, пришли старший лейтенант милиции Шестаков и оперативный уполномоченный Якименко. Они предъявили Темновой ордер на обыск. Но сам обыск начали не с квартиры, а с сарая.

Темнова хранила в сарае дрова. Жиденький свет электрических фонариков выхватил из темноты сложенные штабелями отсыревшие поленья. Когда Шестаков с Якименко разобрали их, они обнаружили за дровами, возле стенки, пять ящиков с водкой — всего 61 литр. Немало бутылок со спиртным оказалось и в находившемся тут же старом сундуке. Затем наступил черед квартиры.

Темнова занимала отдельную квартиру из двух комнат. Это было типичное жилье блокадных лет. На окнах — наклеенные крест накрест бумажные полосы: считалось, что расположенные таким образом полоски бумаги предохраняют стекла от взрывной волны во время бомбежек и обстрелов. В одной из комнат стояла низенькая железная печка-«буржуйка». Длинная, узкая труба протянулась от нее через всю комнату и выходила прямо в форточку.

В октябре в Ленинграде темнеет рано. Поэтому, прежде чем зажечь свет, сотрудники милиции, согласно правилам фронтового города, спустили плотные, черные шторы, замаскировали окна. Обыск и тут не был бесплодным. В квартире у Темновой Шестаков и Якименко обнаружили объемистый бочонок с пивом, пять буханок белого хлеба, большое количество шоколада, конфет и яичного порошка. Вряд ли все эти продукты были приобретены Темновой на продовольственные карточки, законным путем. Кроме того, сотрудники милиции нашли у нее золотые вещи: перстни, кольца и даже монеты с отчеканенным на них царским профилем.

— Придется вам, гражданка Темнова, пройти с нами и дать объяснения, — сказал хмуро Шестаков.

Когда запечатывали сургучом наружную дверь, начался обстрел. Снаряды разрывались где-то поблизости. Но Якименко, прислушавшись, определил:

— Нет, это не в нашем районе. Можно идти.

В милиции на вопрос, откуда у нее столько продуктов, особенно водки, Темнова ответила:

— Я шла как-то по Литейному проспекту. Около дома № 28 меня окликнул шофер грузовой машины и спросил, не нужна ли мне водка. Я поинтересовалась, сколько будет стоить. Он назвал цену. Она оказалась подходящей. Вы, конечно, знаете, товарищ следователь, что такое в наше время водка? Ее можно обменять на продукты. Поэтому я сказала шоферу, что возьму у него семь ящиков. Он поехал ко мне домой и сгрузил водку в сарай. Чтобы ее у меня не украли, я поставила ящики за дрова. Шоферу дала деньги, пальто, отрез темно-синего материала и еще пятнадцать пачек папирос. В последний момент шофер передумал и два ящика забрал обратно. Фамилия его Чистяков. Больше я ничего о нем не знаю. Бочонок с пивом? Да, это мне тоже дал тот же шофер. Продукты? Это лично мои. Мне их прислали из деревни. В общем, я считаю себя виновной только в том, что купила незаконным путем водку, больше ни в чем. Спекуляция? Нет, это просто чей-то наговор на меня.

Допрос закончился. Продавщице дали ручку, и она написала:

«Протокол записан с моих слов правильно и мной подписан. Темнова».

Когда она ушла, следователь вздохнул и, обращаясь к сидящим в комнате товарищам, сказал:

— Ох, темнит Темнова. Боюсь, что с делом придется повозиться. А пока, ребята, может быть, кофейку выпить? Чего-то холодновато. Погреться бы!

Действительно, в помещении было холодно. Вылетевшие при бомбежке стекла давно заменяла фанера. Сквозь нее в комнату легко проникали ветер, сырость. А уже была осень. Третья осень ленинградской блокады. Облетели листья с деревьев. То и дело барабанил по окнам дождь. Поздно вечером по улицам приходилось идти с зажженным фонариком — темень!

Один из следователей растопил маленькую круглую печку, поставил на нее кофейник. Вскоре все присутствующие пили из кружек коричневый водянистый напиток, именовавшийся кофе.

Попутно обсуждали показания Темновой. Правду говорит она или неправду?

Она заявила, например, что фамилия шофера, который был так щедр, что снабдил ее большим количеством водки, — Чистяков и что он развозит по магазинам продукты. Но никакого Чистякова среди водителей машин, работавших в пищеторгах, не обнаружили.

Более правдивым, чем Темнова, оказался Степан Васильевич Климачев, военнослужащий, ветеринарный фельдшер, находившийся в близких отношениях с продавщицей булочной. Вызванный к следователю, он на вопрос, известно ли ему что-нибудь о найденных в сарае ящиках с водкой, ответил: «Известно! Эта водка получена от заведующего магазином Петрова. Я сам принимал участие в ее перевозке».

Далее Климачев рассказал, что, когда однажды он уходил, как всегда, утром от Темновой, она дала ему бумажный пакетик с талонами на вино и попросила съездить в магазин, которым заведовал Петров. Климачев не мог отказать ей в просьбе. Он взял пакетик, сел на велосипед и по пустынным улицам блокадного города покатил к Петрову.

Заведующий магазином оказался немолодым человеком, одутловатым, грузным, в полувоенном костюме и хромовых сапогах. Он взял пакетик, который ему вручил Климачев, вскрыл его, извлек оттуда отрезанные талоны, почему-то посмотрел их на свет и сказал: «Все в порядке, молодой человек, передайте Лизе, что водка будет. Между прочим, не нужно ли вам еще чего-нибудь? Есть масло, яйца, шоколад, сухофрукты, консервы, сельди. Отличные сельди — один жир!» Климачев передал об этом разговоре Темновой. Та назвала Климачева «молодцом» и «чудным мальчиком», протянула губы для поцелуя и сказала, что, пожалуй, надо будет взять и шоколад, и сухофрукты, и, консервы, и сельди. Пригодятся!

Слово свое Петров сдержал. Через несколько дней во двор дома № 6 на улице Салтыкова-Щедрина въехала полуторатонная грузовая машина. В кузове ее стояли ящики с водкой и бочонок с пивом. На ящиках восседала, пряча в рукава ватника озябшие руки, рабочая магазина — Шура Демидова. Сам Петров сидел в кабине рядом с шофером. Перед грузовиком, показывая путь, бодро катил на велосипеде Климачев. Он тоже принимал активное участие в операции. Потом Шура стала переносить ящики в сарай. Бочку же с пивом снесли к Темновой на квартиру…

Немало кружек жидкого желудевого кофе выпили еще следователи, прежде чем Темнова сказала: «До сих пор я давала ложные показания. Сейчас я все обдумала, прочувствовала и считаю, что скрывать основных виновников — значит приносить только вред государству. Я хочу рассказать следствию всю правду».

И Темнова сообщила, что талоны, которые она передала через Климачева Петрову и по которым были получены водка и пиво, — фальшивые.

— Только не думайте, что Петров об этом не знал. Знал — и хорошо! Ведь водку-то эту он не просто так отпустил, а на определенных условиях. Пятьдесят процентов от всего ее количества — мне, пятьдесят — ему. Кроме того, он дал мне за нее золотые вещи. А вот Степа Климачев тут ни при чем. Ему о том, что талоны фальшивые, известно не было.