Поиски преступника начали с того, что решили узнать, не были ли Ивановы с кем-либо в ссоре. Нет, Ивановы жили со всеми в дружбе. Следовательно, никто не мог иметь на них злобы и мстить им.

— Как никто? — спросил кто-то. — А Колька Пикалев? Разве забыли?

— А верно, Кольку-то мы и запамятовали!

Односельчанин Николай Пикалев имел на Виктора Иванова зуб. Когда Пикалева судили — в который раз! — за злостное хулиганство, Иванов выступал свидетелем на суде. Всю правду, хоть и горькую для Пикалева, выложил. Да и как он мог поступить иначе! Никто в деревне не одобрял хулиганских действий Пикалева.

Пикалев ненавидел Иванова еще и за то, что отец и сестра Пикалева были в войну расстреляны народными мстителями за измену и предательство. А Иванов, как мы уже сказали, был в партизанском отряде. Теперь Пикалев угрожал ему, как, впрочем, и многим другим местным жителям, расправой. Кое-кто самым серьезным образом его побаивался. От этого пьянчуги и хулигана можно всего ожидать. Недаром он уже четыре раза судился. Прошел, что называется, огонь и воду. Настоящий уголовник. Вот почему, когда следователь стал производить опрос жителей деревни по поводу взаимоотношений между Ивановым и Пикалевым, многие говорили: «А кто их знает, какие взаимоотношения! Говорят, Пикалев угрожал Иванову расправой, да мало ли какие слухи ходят. Слухам верить нельзя!»

Сам Пикалев категорически отрицал свое участие в поджоге.

— Да зачем мне было дом поджигать? — распинался он, дыша на следователя перегаром. — Что я — враг себе, что ли? В пьяном виде, бывает, пошумлю. Это — действительно. Потому как нрав у меня, особенно после водки, такой. Как пар в котле — выхода требует. Но уж дом поджигать? Это — ни-ни!

Следователю стало известно, что еще два человека не питают симпатии к Иванову — Петр Васильев и Алексей Елин. Васильев только недавно вернулся на жительство в деревню из города, где некоторое время работал на заводе. Елин же отбывал наказание за хулиганство и в деревню приехал после освобождения из заключения. Оба браконьерствовали и подозревали, что это Иванов заявил в милицию, после чего у них отобрали ружье. Хотя открыто угроз в адрес Иванова они не высказывали, тем не менее нелюбовь их к честному сельскому труженику, каким был Виктор Иванов, ощущалась явно.

Елин и Васильев дружили с Пикалевым, который усердно спаивал молодых парней. Вот и в день пожара Васильев, как всегда, пьянствовал с Пикалевым. Елина, правда, в их компании не было — он на несколько дней уехал погостить к своему брату, жившему за несколько десятков километров от Старого Села. Когда случился пожар, Васильев прибежал и принимал участие в тушении. Верно, он не столько помогал, сколько путался под ногами, так как изрядно выпил. Но тем не менее все его видели около горящего дома. Пикалева же на пожаре не было. Он объяснил на другой день, что был сильно пьян, завалился спать и ничего не слышал. О том, что сгорел дом Ивановых, узнал, дескать, только утром.

Итак, кое-какие подозрения были, но никакими доказательствами они не подкреплялись. Все же следователь решил запросить данные о судимостях Пикалева. Он узнал, что первый раз Пикалева судили еще в 1939 году за злостное хулиганство и незаконное хранение холодного оружия. Не отбыв срока наказания, Пикалев совершил побег из колонии, снова нахулиганил и был судим вторично. В годы Великой Отечественной войны, когда весь советский народ поднялся на защиту своей Родины, Пикалев, отбывая наказание, находился далеко на Севере. Вернулся он в деревню в 1948 году, а в 1949-м вновь очутился за тюремной решеткой. В 1965 году, когда возраст Пикалева подходил уже к пятидесяти, этого человека опять судили за хулиганство.

То, что Пикалев — хулиган, да еще злостный, доказано.

А вот поджигатель ли он — неизвестно.

Не довольствуясь одной лишь справкой о судимостях Пикалева, следователь решил запросить из архива сами уголовные дела. Ему хотелось узнать поподробнее, за что же все-таки судили этого человека. К сожалению, не все дела сохранились. Следователь получил только два. Но и из них он почерпнул многое о личности Пикалева.

19 декабря 1948 года в деревне Селище отмечали религиозный праздник. Молодежь устроила в одном из частных домов танцы. Неожиданно появился Пикалев. Он был, как всегда, пьян. Его сопровождали еще два таких же молодчика. Пикалев стал приставать к танцующим, мешать им, а когда его пытались призвать к порядку, утихомирить, выхватил из кармана нож и бритву, стал ими размахивать. Захлебнулся в руках музыканта баян, завизжали девчата. Началась свалка, во время которой кое-кто был избит и порезан, среди них и председатель колхоза, явившийся в дом, чтобы прекратить беспорядок.

Из другого дела явствовало, что моральное падение Пикалева непрерывно продолжалось. Он бил жену, и то, что она умерла, было в какой-то степени следствием его издевательств над нею. Из этого же дела следователь узнал и кое-что любопытное для себя, проливающее свет на взаимоотношения Пикалева и Иванова. Оказывается, встретив однажды Иванова на улице, Пикалев наставил на него заряженное ружье, взвел курок и угрожал выстрелить в упор. В другой раз, также одурев от вина, Пикалев выскочил полунагой из своего дома с ножом и кочергой, напал на шедших по улице братьев Ивановых, пытался ударить Виктора, но был обезоружен. Пикалева арестовали, судили. Это была его четвертая судимость.

Проанализировав жизненный путь Пикалева, следователь пришел к убеждению, что этот человек способен на все. Но интуиции, даже логических рассуждений, не подкрепленных конкретными фактами, недостаточно. Чтобы обвинить Пикалева в поджоге дома Ивановых, надо было иметь бесспорные доказательства, а их-то и не было.

Тем не менее следователь решил задержать Пикалева для того, чтобы, изолировав его от окружающих, допросить более тщательно. Закон позволяет производить такое задержание, но не более чем на три дня. Пикалева допросили, но никаких доказательств его виновности не получили. Спустя три дня его освободили из-под стражи. Это было 27 октября. А 29-го озарилась заревом пожара деревня Гачки. И, что самое странное, — загорелся дом, в котором жил работник милиции Семиткин, принимавший участие в первоначальном расследовании пожара в Старом Селе.

Пожар в доме Семиткиных случился тогда, когда ни его самого, ни жены не было — они находились на работе. С шестилетним внуком оставалась мать Семиткина — Анна Михайловна. Около пяти часов дня она истопила плиту, подогрела обед и закрыла трубу. Часа через два ушла к соседке, повесив на наружной двери большой замок.

У соседки собралось много женщин, было шумно и весело. Вдруг за окном послышался пронзительный крик мальчика: «Пожар!» Некоторые приняли это за шутку и продолжали сидеть за столом. Но кое-кто кинулся к окну, приник к запотелому стеклу. Нет, это не было шуткой. Горел дом Семиткиных, хороший, добротный дом, построенный в свое время на месте пепелища, оставленного фашистскими захватчиками. И вот снова здесь буйствовал огонь.

Анна Михайловна не помнила, как выбежала от соседки, как прибежала к дому. Но что она могла сделать! Первоначально загорелся хлев, крыша которого была покрыта соломой. Ветер подхватывал жарко горящие клочья, кидал их на дом. Вскоре огненная лавина обрушилась на всю постройку. Дом сгорел дотла. Семиткины лишились всего — одежды, обуви, мебели, посуды. Погибли корова, свинья…

Пожарная инспекция не обнаружила никаких следов поджога. Решили, что виновата сама Анна Михайловна. Она, дескать, не соблюдала противопожарных правил, восемнадцать недель не производила чистку дымохода. Поэтому вполне вероятно, что в тот момент, когда она разогревала обед, сажа в трубе загорелась, искры выбросило на соломенную крышу хлева. А много ли надо соломе, чтобы загореться?

Трудно спорить со специалистами в этом деле. Тем более, что Анна Михайловна и не отрицала, что дымоход в самом деле давно не чистился. Правда, никто, даже пожарные инспектора, не могли сказать утвердительно, была ли в дымоходе сажа, загорелась ли она и выбросило ли искры на соломенную крышу. Но это было вполне возможно. А раз так, то пусть Семиткина и несет ответственность.