– Простите, я не справился о вашем здоровье. Вы хорошо себя чувствуете?

– Прекрасно.

– Это очень приятная новость. Уверен, что ваша мать почувствует облегчение.

Он на что-то намекает?

Я чувствую, как холодеют мои пальцы.

– Что вы здесь делаете?

– Я пришел забрать то, что принадлежит мне.

– Забрать?

– Мне кажется, мы заключили договор. – У него классическое английское произношение, безупречное и холодное.

Я недоуменно смотрю на него. Голос Алексея становится тверже:

– Моя дочь – вы должны были ее спасти.

Я чувствую себя так, словно пропустил какую-то часть разговора.

– О чем вы? Как я мог спасти Микки?

– Боже мой, это неверный ответ.

– Нет, послушайте. Я ничего не помню. Я не знаю, что случилось.

– Вы видели мою дочь?

– Не уверен. Думаю, что нет.

– Ее прячет моя бывшая жена. Ничему другому не верьте.

– Зачем ей это делать?

– Потому что она жестокая, бессердечная тварь, которой нравится поворачивать нож у меня в ране. И нож этот очень острый.

Он произносит это с такой яростью, что, кажется, даже температура в комнате падает.

Успокоившись, он поправляет манжеты рубашки.

– Итак, как я понимаю, вы не передали выкуп.

– Какой выкуп? Кто просил выкуп?

У меня трясутся руки. Растерянность и разочарование последних дней достигают кульминации. Алексей знает, что произошло.

Путаясь в словах, я прошу его рассказать мне о случившемся.

– На реке стреляли. Я не помню, что там произошло. Мне нужно, чтобы вы помогли мне понять.

Алексей улыбается. Я уже видел эту презрительную, всепонимающую улыбку. Пауза затягивается. Мне не верят. Он сжимает ладонями голову, словно хочет раздавить ее. На большом пальце у него перстень – золотой и очень толстый.

– Вы всегда забываете свои неудачи, инспектор?

– Напротив, обычно я только их и помню.

– Кому-то придется за все ответить.

– Да, но сначала помогите мне вспомнить.

Он сухо смеется и протягивает руку в направлении моего лица. Его указательный палец нацелен мне в голову, а большой палец с перстнем представляет спусковой крючок. Затем он поворачивает руку так, что его пальцы охватывают мое лицо.

– Мне нужна дочь или бриллианты. Надеюсь, это понятно. Мой отец всегда повторял, что нельзя доверять цыганам. Докажите мне, что он был не прав.

Даже после ухода Алексея я чувствую его присутствие. Он похож на персонаж из фильма Тарантино – его окружает аура едва сдерживаемой жестокости. Хотя он и прячется за своими безупречно скроенными костюмами и прекрасным английским произношением, я знаю, с чего он начинал. В школе я встречал таких ребят. Я даже представляю его в дешевой белой рубашке, грубых ботинках и шортах не по размеру, представляю, как на перемене его бьют за то, что у него странное имя, убогая одежда и иностранный акцент.

Я знаю это, потому что был таким же изгоем. Сыном цыганки, который приходил в школу с анкрусте – маленькими пончиками, приправленными тмином и кориандром, а не с сандвичами, и на куртке у меня был нарисован значок школы, поскольку мы не могли позволить себе вышитый.

– Красоту ложкой не съешь, – говорила мне мать. Тогда я не понимал, что она имела в виду. Это была ее очередная загадочная поговорка, вроде той, что «тот, кто едет сзади, не может выбирать лошадь».

Как и Алексей, я пережил побои и насмешки. Но, в отличие от него, я не получил возможности поступить в «Чартерхаус»[26], где он избавился от русского акцента. Никто из одноклассников не был у него дома, а посылки, которые приходили ему от матери, – с шоколадным печеньем, пряниками и тянучками, – он тщательно прятал. Откуда я это знаю? Я был в его шкуре.

Отец Алексея, Дмитрий Кузнец, был русским эмигрантом. Начав свой бизнес с маленькой цветочной лавки в Сохо, он постепенно создал небольшую империю цветочных лотков в Западном Лондоне. Во время войны за передел рынка три человека погибли и пятеро пропали без вести.

В Валентинов день 1987 года продавец цветов в Ковент-Гардене был привязан к прилавку, облит бензином и подожжен. На следующий день мы арестовали Дмитрия. Алексей смотрел из своей спальни наверху, как уводили его отца. Его мать кричала и рыдала, разбудив половину округи.

За три недели до начала суда Алексей оставил школу и занялся семейным бизнесом вместе с Александром, своим старшим братом. Через пять лет братья Кузнецы уже контролировали все цветочные лавки в Центре Лондона. А через десять лет их компания подчинила себе всю цветочную индустрию Британии, получив большее влияние на мир цветов, чем сама мать-природа.

Я не верю мифам и страшилкам об Алексее Кузнеце, но он все равно меня пугает. Его грубость и жестокость – следствие воспитания, своего рода защитная реакция на генетическую ошибку, допущенную в отношении него Господом.

Мы начали примерно с одного и того же, страдали от похожих унижений и обид, но я не позволил им встать комом у меня в горле и перекрыть воздух рассудку.

Даже брат Алексея подвел его. Возможно, Александр был слишком русским и так и не сумел стать англичанином. Но, вероятнее всего, Алексея не устраивали кокаиновые вечеринки брата и его подружки-модели. После одной из таких вечеринок в бассейне была обнаружена мертвой несовершеннолетняя официантка со следами спермы в желудке и героина в крови.

Александр не предстал перед судом из двенадцати присяжных. Потребовалось всего четыре человека в масках. Однажды ночью они вломились к нему в дом, задушили его жену, а его самого увезли неизвестно куда. Говорят, что Алексей подвесил его за руки и опустил в ванну с кислотой. Другие утверждают, что он отрубил брату голову топором. При этом никто не сомневается, что Александр живет за границей под другим именем.

Для таких, как Алексей, в мире существует только две категории людей. Не богатые и бедные, не плохие и хорошие, не люди слова и люди дела. Нет. Есть только победители и проигравшие. Орел или решка. Это его универсальная истина.

Обычно я стараюсь не копаться в прошлом. Я не хочу гадать, что могло произойти с Микки Карлайл или другими детьми, исчезнувшими из моей жизни.

Но с тех пор, как я очнулся в больнице, я не могу не возвращаться к прошлому, заполняя пустоту забытых часов ужасными сценами. Я вижу Темзу, кишащую трупами, которые бьются об опоры мостов, плывут за туристическими судами. Я вижу кровь в воде и пистолеты в иле.

Смотрю на часы. Пять утра. В это время злодеи выходят на охоту, а полицейские приходят с ордером на арест. В этот час человек очень уязвим. Люди просыпаются, их одолевают различные мысли, и они плотнее подтыкают вокруг себя одеяла.

Алексей говорил о выкупе. Кибел упомянул о каких-то бриллиантах. Да, скорее всего, дело в этом: я должен был передать выкуп. Но я ничего не предпринял бы, не получив доказательств того, что девочка жива. Я должен был это знать.

Внезапно тишина взрывается какофонией звуков. Я слышу топот, крики бегущих людей и вой пожарной сигнализации.

В дверях появляется Мэгги:

– У нас утечка газа. Мы эвакуируем больных. Я раздобуду вам коляску – правда, не знаю, сколько их еще осталось.

– Я смогу идти сам.

Она кивает в знак одобрения.

– Сначала мы вывозим самых тяжелых пациентов. Подождите меня. Я вернусь.

Не успев договорить, она исчезает. За стеклом завывают пожарные и полицейские сирены. Эти звуки скоро заглушаются грохотом катящихся по коридору тележек и голосами, отдающими инструкции.

Через несколько минут шум стихает, и мгновения начинают тянуться медленно. Может, обо мне забыли? Однажды я отстал от класса во время похода к заливу Моркам[27]. Кто-то решил подбить меня на то, чтобы пройти восемь миль по трясинам от Арнсайда до Кентс-Бэнк[28]. Там постоянно тонули люди, которые, заблудившись в тумане, оказывались в месте, затопляемом во время приливов.