«Вот ты где отдыхаешь! Встала, быстро!» — из коридора на нее кричал краснолицый сержант. Какое звание было у этой заготовки вместо человека Юля не знала, да и имело ли это значение? Краснолицый и толстомордый парень, познавший вторую степень ожирения, низкорослый, с жалкими ручками и выпяченной нижней челюстью. У бабуинов в зоопарке было больше мысли в глазах, и почему обезьян постоянно оскорбляют, считая, что человек произошел от них? Она одевалась, наматывая портянки и не обращая внимания на его выкрики. Зайти этот властитель человеческих тел не решался, она видела, как он боится ее, как косится на трех солдат с автоматами и раскрытыми паспортами в руках. Солдаты вели себя более чем равнодушно, гыкая и хихикая над топ-50 шлакопровода — лучшее за день.

Она оделась, в ватной одежде в коридоре было немного жарко, но раздеваться не хотелось, принцип «все свое ношу с собой» здесь работал безотказно. Один из солдат, оторвавшись от экрана, протянул ей вещмешок, который заметно потяжелел. Сержант орал, топал ногами, и солдаты с большой неохотой и кривыми улыбками, показали автоматами, куда ей идти. Два шли сзади, один впереди, не отрываясь от экрана. Они что-то пересылали друг другу, взрываясь хохотом, деля на ноль окрики и угрозы сержанта. Юля в голове нарисовала схему пути заключенного, определив, что ее ведут на этапирование, наверное, на Собачий остров. Она шла за солдатом, слушая смешки и обрывистые комменты ребят с автоматами, и гадала, как здесь под землей может быть остров? Голова не работала, мозг ушел в себя, указав ее вопросам на дверь.

Коридор уперся в железные ворота. Юля с интересом огляделась, выходит у этих коридоров тоже есть конец, а она думала, что здесь все закольцовано. Ворота отказывались открываться, как бы сильно не жал на кнопку сержант. Он даже вспотел от этого. Пришлось солдатам повесить автоматы за спину, а паспорта убрать в поясную сумку. Ворота поддались, и они вошли в автоцех, настолько огромный, что не видно было ни конца, ни начала. Здесь было темно, только свет фар электровозов кое-как открывал пространство, уходящее далеко вперед без каких-либо очертаний или теней — сплошная черная пустота. Видя ее удивленный вид, первый солдат шепнул, что они на улице, за пределами полиса. Он сочувственно улыбнулся и кивнул на одну из электротелег, на которой стояли странного вида железные ящики.

«Придется потерпеть часов десять, пока тебя до порта довезут. Если надо в туалет, давай отведу». Юля закивала, и он отвел ее в угол, где ничего не было, кроме толстых столбов и забора, за которым стояла видавшая все параша. Опять пришлось ломать себя, заставлять, мозг боролся с воспитанием, пока уже оберег не ударил ее током, и она смогла сбросить конденсат. Унижения, оскорбления и угрозы терялись в сочувственных улыбках и жестах исполнителей, делавших положенное, но с большой долей разгильдяйства и саботажа. Сержант что-то кричал на солдата, но парень с автоматом не обращал внимания, сунув Юле три плитки серого шоколада. Она ела этот шоколад с закрытыми глазами, по вкусу он напоминал больше кондитерские плитки типа «Аленка», приторно сладкие, то что надо с голодухи. Второй солдат выдал ей полиэтиленовый пакет с впаянной трубкой, небольшой, около литра воды, и посоветовал ничего не пить в дороге, а то сильно трясет, а роботу в сортир не надо. Юля поблагодарила ребят усталой улыбкой, солдаты убрали автоматы за спину дулом вниз, хотя сержант и кричал на них, требуя выполнения приказа, грозя наказанием за неповиновение, пугая, что она особо опасный преступник, что она совершила дерзкое убийство киборга-дознавателя. После этого солдаты заржали в голос, и Юля вместе с ними. Они тут же нашли ролик, показав его Юле. А неплохо она ему дала, красиво получилось, вот бы себе сохранить на память.

Стараясь быть деликатными, ребята посадили Юлю в железный ящик. На электровозе стояло двенадцать подобных камер, из которых раздавался тихий вой. Места было мало, ящик в ширину был чуть больше полуметра, высотой почти полтора, и она могла встать, согнувшись как атлант, держащий небо, в длину тоже полтора, в целом можно лечь как на диване. Перед закрытием солдат посоветовал намотать шерстяные портянки, будет холодно. Пока ее закрывали, она на ощупь нашла портянки и намотала сразу две пары, сапоги стали ее размера, прямым продолжением ног, вот бы еще кого-нибудь поколотить. Устроившись вполне удобно, вещмешок хорошо подпирал шею и плечи, она задремала.

Проснулась она не от дороги, больше походившей на стиральную доску, а от невыносимого воя, раздававшегося из соседних камер. Это не столько ее пугало, сколько раздражало. Чувствуя себя уже опытным зеком, она не понимала, почему они не могут просто спать, пока их никто не трогает. Вряд ли в лагере дадут нормально отдохнуть, все, что всплыло в ее памяти из прошлого страны, не предвещало ничего хорошего. Чтобы заглушить этот вой, Юля стала петь наугад, вспоминая отрывки песен. Вой утих, ее слушали, а робот даже запищал, подбадривая ее. Она вспомнила одну душную песню, которую как-то прислала Альфа, сейчас текст показался к месту, да и получалось у нее неплохо, Юле самой нравилось, как она распелась:

Среди жёлтых стен

Душно и темно

Я бегу от тех,

Кто закрыл окно.

Исчезает день

В отблеске теней

В терпкой пустоте

Я ищу людей.

(Друг «Места нет).

Потом пошли детские песенки, легко приходившие на ум, а раньше они казались ей слишком глупыми и надоедливыми. Особенно всем понравилась песня про оранжевое небо и оранжевого верблюда, и ведь Юля понимала, что те, кто ехал с ней на Собачий остров никогда не видели ни неба, ни верблюда, но что-то внутри них взволновалось, выросло, заставляя поначалу тихо, потом все громче и громче подпевать ей. Вскоре они выучили текст, и Юля с удовлетворением слушала самодеятельный хор имени себя любимой:

Оранжевое небо,

Оранжевое море,

Оранжевая зелень,

Оранжевый верблюд.

Оранжевые мамы

Оранжевым ребятам

Оранжевые песни

Оранжево поют.

(Ирма Сохадзе «Оранжевая песенка»).

36. Волк

Чутье подвело, он потерял след. Имплант давно молчал, определив местонахождение объекта вне зоны обнаружения, настойчиво предлагая вернуться в исходную точку и изменить маршрут. Он не доверял импланту, до конца не понимая принцип действия, но уже гораздо быстрее определяя ложные наводки системы безопасности полиса, уводящие в сторону, подальше от защищенных объектов. К телу претензий не было, оно послушно исполняло все его команды и предкоманды импланта, реагировавшего несравнимо быстрее. Если бы он до сих пор доверялся своим чувствам, то давно перестал бы существовать. Он жив, и это главное, а кто он теперь совершенно не важно.

Надо найти ее и вывести, он знает, как это сделать. Волк вздрогнул, кибернетическое тело напряглось, мышцы, немногим уступавшие стальным тросам, заскрипели, в бессмысленном спазме желая сдавить кости, состоявшие на большую часть из титанового сплава. О таком и мечтать было нельзя, совершенный организм, сильный, выносливый и неприхотливый. Страшно хотелось есть, да и боль после последнего боя не отпускала, раны медленно затягивались, причиняя жуткую боль, которую брал на себя имплант, периодически сбрасывая накопленное напряжение в короткие мышечные спазмы. Он не обращал внимания на это, боль и голод стали верными спутниками, подтверждавшими необъяснимое, что он до сих пор жив. И все же киборг брал свое, и он забывал себя, как забыл почти сразу свое имя, держась за призрачный образ, за ее образ, имплант не сопротивлялся, принимая условия сделки — после он станет другим, переродится или, что точнее, родится заново. И он очень хотел этого, не в силах побороть давящую тоску и острую боль от невосполнимой потери, но чего, он уже и не очень помнил. Наверное, себя, своей жизни, но кем и где он был, волк не помнил, лишь во время затяжных ребутов, длившихся не больше двух часов в сутки, видел странные сны, становившиеся с каждым днем все прозрачнее и абстрактнее. И вот сейчас, готовясь к ребуту, спрятавшись на складе кабеля и сломанных трансформаторов, он думал о ней, зная, что должен ее спасти, но, не понимая, почему для него это так важно. В любом случае это было интересно. Волк оскалился, вспоминая, как час назад разорвал в клочья спецгруппу рядовых спецназовцев, слишком быстро выдавших себя из укрытия. Жалкие куски мяса, жалкие людишки, не способные отследить волка. Оскал стал похож на жестокую усмешку, зубы довольно лязгнули, интересно, сколько мегапаскалей в его челюсти, если он спокойно перекусывал их автоматики? Имплант подсказывал, что охрана его не видит, покопавшись в голове, он нашел справку о себе и таких, как он. Забавно, их создали патрулировать верхний уровень, сделав невидимыми для систем слежения, пускай в голове каждого киборга и стоял мощный имплант. Но что-то пошло не так, как оно всегда и бывает. Волк подумал о гармонии, находя в этом сбое истину законов мироздания. Теперь верхний уровень был их, почти весь и навсегда, пока люди не захотят с ними договориться.