Этот черный дух, наверно, из высших, взявший новое тело, дал ей возможность выдохнуть, побыть наедине с собой и подумать. Если это законы гостеприимства или часть ритуала, то пусть будет так — в его присутствии она не могла ни о чем думать, ее переполняла жгучая ненависть и страх, перемешанный с невыносимой усталостью и готовностью сдаться. А она не хотела сдаваться, не теперь, после всего пережитого. Юля вглядывалась в ледяную пустыню, на острове тундра была живее, а эта казалась абсолютно мертвой. Пустыня молчала, и она молчала в ответ, пытаясь представить, что раньше здесь были леса и поля, природа и люди существовали вместе, а теперь ничего, кроме ровных пустых дорог, редких воронок от бомб и снарядов и мертвенного ледяного воздуха. Не было даже ветра, и солнце висело неподвижно на безоблачном небе, не грея, слепя глаза, разжигая злой снег до плазмы, желавшей сжечь ей сетчатку. Интересно, как она выглядит в кондовых очках, наверное, похожа на статиста из постапокалиптического шутера-бродилки. Так она и находится в постапокалиптическом мире, можно и так жить, как черви. Битва так битва, она не готова, но точно знает, что не отступится. Страх, наверное, опять подослали мелкого духа, заставлял вздрагивать и всхлипывать — она совсем не хотела умирать, но и выпустить эту дрянь в ее мир, пускай и нелюбимый, подлый, несовершенный и теплый, живой и родной, она не хотела. И это было даже не желание, а нарастающая внутри решимость, отступавшая назад после одной мысли — она же не сможет никого убить, какими бы навыками и приемами она не обладала, она не сможет убить. И ледяная пустыня усмехалась ей в ответ, но не пыталась подавить волю, бескрайней мертвой земле было наплевать.
Военный городок представлял собой сотни двух- и трехэтажных зданий, соединенных широкими переходами. С первого взгляда он напомнил Юле подземный город, хотя она и не видела его план, как-то мозг сам достроил его. Военным назвала его она, решив, что другого назначения здесь и быть не могло. Киборг рассказал, что таких городов много, они иногда даже конфликтуют друг с другом, но главные их враги Вервульфы, контролировавшие большую часть земли, жившие на самообеспечении, если не считать вооружения. Она никак не могла понять, почему тогда Илья подчиняется им? Про себя она не могла называть его киборгом-оборотнем, слишком много схожих черт в поведении и выражении морды она видела в нем. Киборг шепотом сказал, что им не разрешается об этом спрашивать и думать, имплант все фиксирует, и их разговор уже записан и будет отправлен при следующем сканировании. Он захихикал и добавил, что не допустит этого, его товарищи притащили из дома две канистры водки, и на днях они почистят память. Старшие рассказывали, что это противостояние заложено в программе, чтобы не расслаблялись, а подземным жителям рассказывают сказки, что наверху живут другие, вражеские армии, готовящиеся захватить подземные города и поработить людей. Он даже подавал заявление на вступление в армию, чтобы вместе с Вервольфами бороться с врагами, защищать входы в подземные города, но его переманили в боевые киборги, а с подземной армией они играют, тренируются перед решающей битвой. Когда она будет и с кем, он не знал, как не знали и его товарищи и старшие офицеры, их готовили к битве, к войне постоянно, многие так и умирали в казармах, не дождавшись наступления, а чтобы не было скучно и не терялась боевая хватка, боролись с Вервольфами и пограничниками подземных городов, которых изредка отправляли на наземные миссии. Вервольфы не подчинялись никому, кроме инспекторов высшего уровня, и могли напасть и на отряд подземных пограничников, если там были офицеры из киборгов начального уровня. У Вервольфов была вшита лютая ненависть к офицерам-киборгам.
Он сдал Юлю роботу и уехал в казарму. Робот-тележка отвез ее в дальний корпус. По дороге она увидела почти весь военный городок, действительно напоминавший подземный город. Встречные шеренги солдат улыбались ей, и она переставала видеть уродства в их лицах, несколько офицеров отдали честь, а один, видимо вспомнив прошлую жизнь, отправил воздушный поцелуй, щелкнув каблуками не хуже актера из старого фильма. Внутри было ужасно жарко, и она сняла куртку и ватные штаны, оставшись в тонкой робе. Ей было стыдно за себя, за то, что она грязная, и робот, словно понимая ее, нигде не останавливался. Встречные потоки пропускали их, и она догадалась, что ее встречают, как почетную гостью. И это было приятно, столько мужчин, пускай и киборгов, и она всем нравится.
Робот остановился у серой двери без указательных знаков. В отличие от подземного города, она не увидела по пути ни одного щита-стукачка, наверное, за киборгами такая слежка и не нужна была, щит был встроен им в голову. Дверь открылась, и вышла высокая старая женщина, очень худая, с длинными тонкими пальцами. Волосы коротко стрижены, как у зека, но Юля ее сразу же узнала.
— Здравствуйте! А я думала, что с вами случилась беда, — повинуясь первому чувству, Юля соскочила и обняла ее. Так здорово было встретить знакомого человека.
— Нет, беда случилась давно, а сейчас меня особо нечем пугать, — женщина погладила Юлю по голове, со стороны они напоминали бабушку с внучкой или престарелую тетку с племянницей, не хватало еще старых платьев тургеневских барышень, садового домика и террасы с накрытым чаем столом, и чтобы над вазочками с вареньем жужжали наглые осы, а солнце клонилось к закату, расцвечивая августовскую природу нежно-красным светом. Юля отчетливо ощутила запах и вкус лета, от этого защипало в глазах, и она заплакала. Лето поглотило все, и она перестала чувствовать вонь, видеть серый бетон и понимать где находится. — Поплачь, теперь можно. Они разрешили мне проводить тебя в путь. Знай, я верю, что ты победишь.
— А что будет с вами? — Юля отошла, с тревогой смотря ей в глаза. Женщина покачала головой.
— Не думай об этом. Я слишком долго вижу это все, поверь, любой исход будет для меня избавлением.
Юля закусила губу, но решила больше ничего не спрашивать. То, что ее утилизируют, она понимала, а как и когда — разве это имело значение? Она пошла за женщиной в комнату. Это оказалась сносное жилище уровня санатория три звезды лет двадцать назад, истрепавшегося до одной с половинкой. По сравнению с прошлыми камерами и шахтой все было просто шикарно. Особенно ванная, не жуткий серый кафель в бане, не потемневшие от сырости и старости лавки из пластика, а простая и чистая комната с небольшой чугунной ванной, облупившейся снаружи, раковины и зеркала. Вода горячая с пеной пахла дегтем и немного хвоей, совсем чуть-чуть. Юля быстро разделась и, сложив грязную одежду в мешок, с головой погрузилась под воду. Когда она вынырнула, женщина уже ушла, оставив на полке чистую одежду и белье. Опять серая тонкая роба и грубое белье, не такое белое, как снег, но белое и чистое. Юля зажмурилась от удовольствия, ощутив дикий голод. Смывая с себя грязь, уничтожая въевшийся в кожу запах подземелья, сырость и затхлость чужой жизни, она будто бы рождалась заново. Пришлось два раза поменять воду, вылив полбутылки пены и сточив мыло до крохотного обмылка, чтобы отмыться.
В третьей ванной она просто лежала и дремала, думая о себе, думая о Йоке, надеясь, что с ней будет все хорошо, что ее не бросят, как скотину в яму. Она знала, что ничего не сможет сделать, что никак не сможет помочь, и Йока это знала и не ждала этого от нее. Юля почувствовала, что готова. Смыв грязь и затхлость, она смыла и страх. Вспоминая ухмылку и слова черного духа, видя перед собой лицо усатого инспектора высшего уровня, первого или второго, не все ли равно, она догадалась, что что-то для нее приготовили, какое-то новое испытание, которое знакомо и Йоке. Никто не сказал прямо или сказал, но Юля не поняла, впрочем, как обычно. И почему она должна понимать все с первого раза?
Подумав об этом, она вспомнила родителей, строгую и часто несправедливую в своей безумной тревоге маму. Она думала о ней, об отце и Максиме, и хотела, чтобы они гордились ей. Она повзрослела, она стала ровно такой, какой хотела видеть ее мама: уверенной, но в меру, строгой к себе и умной. Юля засмеялась от мысли, что она стала умной. Вот Альфа удивится, а если она перестанет с ней после этого дружить, зачем ей умная подруга, когда сама дура-дурой? Они так шутили над собой, не замечая явной несправедливости по отношению к себе. Она смотрела на пену сквозь узкие щелочки, все глубже погружаясь в легкий сон, видя всех, по кому соскучилась, кого любила, кого потеряла. Они были рядом с ней, они всегда были и останутся внутри нее, и ради них она будет жить и бороться. Она победит, иначе и быть не может. Она уже победила, что добралась и не сломалась, и ее боятся. Пусть боятся, Юля улыбнулась и уснула.
