Он обошел колодец десять раз и устало сел на пол. Ужасно хотелось есть, спать, чтобы боль стихла хоть на минуту, а еще тревога и тоска за Альфу и Айну, за сестру, которая могла быть в таком же колодце. Раньше он старался не думать об этом, отбросить тревоги от себя, как Альфира, защищенная магией оберега. Малая часть передавалась ему, удерживая от срыва. Сейчас защиты больше не было, ужасно хотелось умереть.

— Здравствуйте, Максим. Надеюсь, я не разбудил вас? — раздался до невозможности низкий голос сверху, словно здание стало двигаться и говорить. Но и в этом потоке низких частот легко можно было уловить спокойствие и, пожалуй, сочувствие. — Не пытайтесь разглядеть меня. Здесь слишком темно, и для вашей психики лучше никогда не знать, с кем вы сейчас разговариваете.

— Здравствуйте, — Максим с трудом поднялся, ощутив легкое дуновение теплого ветра, похожее на дыхание из широкого раструба венткамеры или дыхание кого то очень большого, смотревшего на него сверху. Он представил себе огромного червя, размером с колодец, но это совсем не испугало. — Я не спал. Вы можете сказать, кто вы?

— Нет, и не потому, что это запрещено. У меня давно нет имени, слишком много времени прошло, как меня синтезировали. Я часто думаю, что я больше машина или живой организм?

— Раз вы задаетесь этим вопросом, то вы определенно живой организм. Машина всегда знает, что она машина.

— Мне нравится ход ваших мыслей, приму в качестве правила, а то надоело с собой спорить. С другой стороны поговорить здесь особо не с кем, поэтому и занимаюсь разбором себя на кластеры.

— Простите, если я тороплюсь, но как Альфира и Айна? Вы же их видели, они здесь? — со страхом и надеждой спросил Максим.

— Здесь, точно в таком же колодце. Они неплохо справляются, я был у них три раза, Айна хорошая девочка, жаль, что вы все здесь оказались, но это не мое решение. Они передавали вам привет. Не знаю, что это значит для людей, но мне кажется, что я вам что-то передал. Оно скорее в виде энергии, вы человек и не можете этого видеть.

— Мы можем это чувствовать. Спасибо большое, мне очень, — Максим не смог договорить, из глаз хлынули слезы, а ведь он до этого не плакал, как бы ни давило сердце. Стало легче, он облегченно выдохнул, затаилась слабая надежда, согревшая озябшие пальцы, но не способная согреть все тело. — Спасибо.

— Пожалуйста, передавать приветы самое приятное в моей работе. Точнее — единственное, что в ней может быть приятного. Не буду скрывать, что ваша судьба сейчас решается. Вас допрашивали, к сожалению, это всегда делается только так. Не держите зла на инспектора, у него такая функция.

— Ну, нет, ей это нравилось, — хмуро ответил Максим, вспоминая лицо инспектора, на половину женщину, на вторую половину злобного киборга. Это лицо после каждого удачного удара, когда он терял сознание на долю секунды искажалось оргазмической маской, так похожей на лица потрепанных моделей из оранжевого ютуба. — Девочек не трогали? Пожалуйста, не трогали же, да?!

— Не трогали. Досталось только вам. И не потому, что вы мужского пола. Совсем нет, тут логика другая. Наверное, правильнее будет сказать лотерея, так раньше это называлось, и вы получили джек-пот, — невидимый червь хмыкнул. — Согласитесь, довольно смешной выигрыш.

— Ничего, переживу, — ответил Максим, шутка не обидела его, он был рад, что никого не трогали, а он выживет, заживет, как на собаке. — И долго нам ждать решения? Разве мы что-то совершили, какое преступление?

— Преступление? Что-то не припомню такого термина, надо залезть в архив, подождите немного, — червь шумно выдохнул. Максиму показалось, что где-то рядом неистово зажужжали кулеры. — Понятно, вы находитесь в архаичном понимании законов. Я все время забываю, откуда вы попадаете к нам. Как вы понимаете, вы не первые, кто посетил «наш санаторий». Эту шутку мне подсказал один из заключенных, уже и не припомню, сколько десятков лет назад это было. Кстати, он так и не дождался решения.

— И что с ним произошло?

— Умер от истощения, а потом я его съел. Пусть вас это не пугает, после смерти вы и я будем всего лишь кормом. Вы же не думаете, что на таком питании сможете продержаться больше двух месяцев? Думаю, что вы все и так понимаете. Это сделано специально, чтобы не было овербукинга.

— Овербукинга? — Максим аж присвистнул, но вышло это как-то совсем слабо, больше походило на шипение дырявой велосипедной камеры. — У вас тут очередь из таких как мы, или попадаются другие?

— Нет, для местных есть лагеря. И не все ваши сюда попадают, только те, кто пытался сбежать. Я, конечно, все понимаю, что вы попадаете в непонятное место, что вы растеряны, но по закону вы должны ждать прихода властей. Мы знаем, кто вам помогает, но не трогаем их. Они думают, что делают важную работу. Но на самом деле усугубляют ваше положение. Бывают исключения, но только в том случае, если вы изъявите желание остаться у нас и стать рабочим киборгом. Киборгов сейчас не хватает, молодежь не хочет идти работать, даже долгая жизнь их не прельщает. Что ж, поколения меняются, меняются и желания, потребности остаются те же. Но я увлекся, вы спрашивали о преступлении. Так вот, преступления вы не совершали, потому что не имеете никаких прав и никаких обязанностей. В отношении бесправных организмов действуют правила, многое зависит от решения инспектора.

— А вы не знаете, где моя сестра?

— Простите, но не знаю. Она похожа на вас?

— Похожа, если внимательно смотреть.

— О, я очень внимателен. Нет, никого похожего на вас я в последнее время не ел. Ее здесь не было, значит, ее определили в лагеря. Там жизнь сносная, хотя и скучная.

— Не то, что здесь, — хмыкнул Максим.

— А вы зря ерничаете, заметьте, я подключил ваш словарь, чтобы вам было понятнее. Жизнь здесь хоть и тосклива, но не так утомительная, как в лагере.

— Ну да, недолго мучатся.

— Верно, но помучаться придется. Знаете, истощение приводит ваших коллег по несчастью к безумию. И это действительно страшно, даже мне.

— Но вы думаете, что нас ждет другое решение?

— Другого решения не бывает — оно либо есть, либо его нет. Я думаю, что по вам будет принято положительное решение. Им как раз не хватает для баланса несколько душ из вашего мира. Я не знаю, как они считают, но мне шепнули, что в этом месяце придется поголодать. Я не против, надо бы сбросить, а то стал застревать в тоннелях. Вам повезло, что судья в этом цикле стал половозрелой женщиной. Она во всем сомневается, поэтому вы до сих пор живы.

— А что будет с Айной?

— Девочка останется здесь. Она не нужна для обмена. Придется ее утилизировать. Мне жаль.

— Подождите, не надо, — Максим лихорадочно стал думать, но голова болела так, что все вокруг стало красным. — Так нельзя, она же ребенок. Она же ни в чем не виновата, не совершила ничего! Она же гражданин, правильно я понимаю логику ваших законов?

— Правильно, но вы не учитываете, что судья в этом цикле женщина. Лучше было бы для Айны, если бы она была собакой, как в прошлый раз. Не важно, кто судья, важно то, что Айна лишена прав.

— Нет, так нельзя! Заберите меня! Отпустите Альфиру и Айну, а меня можете забрать! Так подойдет, сойдется ваш баланс?! — хрипло выкрикнул Максим.

Нечто приблизилось к его лицу настолько близко, что можно было бы вытянуть руки и нащупать огромные зубы, тремя рядами заполнявшие бездонную пасть. Максиму стало невыносимо страшно, если бы в нем что-то было, то мочевой пузырь точно бы не выдержал. Позором больше, позором меньше, нахождение в яме, без нормальной уборной и хотя бы воды давно сделали из него вонючее животное.

— Вы говорите искренне. И вы угадали, поздравляю, — поток низких частот раздавил его, и Максим осел на пол. — Жертва, если она искренняя, если она исходит из глубины сердца, где находится ваша душа, слабый протодух, о котором вы забыли, тогда она принимается. Я принимаю вашу жертву и скоро оглашу свое решение.