«Ну и пошёл Ромка к черту, — подумала Женя. — Буду общаться с Машей».

— Чтобы ответить на пять на экзамен, надо брать у Алёны дополнительные уроки. Дома, — понизил голос Сашка. — За деньги, — многозначительно посмотрел он.

— Было бы, за что платить, — фыркнула Женя. — Пушкин гений потому что гений. Онегин — болтовня. Остальные считали гениев сумасшедшими. Но остальные сами сумасшедшие.

— Ну, на дополнительных занятиях Алена рассказывает много, — многозначительно сказал Саша.

— Интересная личность, — раздумчиво проговорила Евгения.

— У Алёны, похоже, какой-то комплекс, что она не гений, — ехидно добавила подошедшая Катя.

— Завтра она всему классу заявит, что конспекты по Цветаевой не такие, — добавила Маша.

— Ни единой! Во-первых, она кандидат наук и работает в универе, — вздохнула Катя.

— Хотя бы денег заплатить пришлось, — с лёгкой усмешкой бросила Женя.

— Во-вторых… она формально ничего не делает незаконного, — вздохнула Катя.

Она замолкла. Алена Витальевна шла по коридору вместе с Анной, весело болтая с ней как две подружки. Маша и Саша переглянулись и многозначительно посмотрели друг на друга. Глядя на них, Женя вдруг подумала о том, как мало ее новый класс похож на прошлый. Там все было грубо, но просто; здесь на каждом шагу были группировки, загадки и интриги.

***

Прогноз Маши полностью оправдался: следующий урок литературы начался с обхода Алёной Витальевной класса. Проходя мимо каждого из них, она делала какие-то примётки в конспекте. Женя допоздна сидела со статьей Цветаевой, с трудом подавляя ощущение, будто это писал ребёнок. В самом деле, не конспектировать же, кап мать орала на маленькую Цветаеву за ее любовь к Онегину и Татьяне. Или конспектировать? Женя не знала, что делать, и на всякий случай законспектировала как можно больше. (Хотя а душе она не понимала, какой прок механически выписывать куски из Цветаевой).

Женя не понимала, нравится ли Алене или нет конспекты, но на лице учительницы литературы мелькало подобие насмешливой улыбки.

— Василькова, так какой Пушкин Цветаевой? — вдруг спросила АВ.

— Детская…мечта?

— Плохо… не поняла… — вздохнула Алена.

— Морозова? Жень? — вдруг обернулась Алена к ней

— Детские воспоминания… — пожала плечами Евгения.

— А детские ли? — спросила Алена Витальевна.

— Воспоминания Цветаевой о детстве, — поправилась Евгения. — Это, мне показалось, взгляд ребёнка на литературу.

— Живот…. — вдруг фыркнула Анна. — Пушкин как поэт был для неё живот.

— Да…. — лицо «АВ» вдруг просветлело. — Живот и жизнь. Первая ассоциация живот как жизнь.

— Как у ребенка, — хлопнула ресницами Василёк.

Женя поняла, что сухонькая, похожая на кузнечика Анна, обладает привилегией говорить на уроке, когда ей угодно.

— Да…живот жизнь…. А что касается детскости, то права и ты, Мария, и ты, Женя, — пошла она к доске.- Детский взгляд на мир — качество гения. Помните, мы с вами разбирали Хемингуэя «Старик и море»? Детскость часть гениальность, подошла она к столу.

— Книга набор детских воспоминаний, — сказал Алена Витальевна, расхаживая около доски. — Набор воспоминаний — это особая литература. Как у Пруста. Возможно, когда-нибудь мы с вами дойдём до Пруста. — Она обладала удивительной способностью заставлять класс слушать, когда она говорила.

— Как все произведения подобного жанра, они детские и спонтанные. Спонтанность — черта гениальности, о чем пишет Цветаева. — Серость очень рациональна и продумана. У неё всегда все размерено и аккуратно. — бросок «АВ» мимолётный взгляд на Машу.

«Так вот как она отомстила», — подумала Женя, ощутив лёгкую горечь, словно царапнули ее.

— Как лицейский антипод Пушкина — Модест Корф, аккуратный чиновник, не любивший его в тайне. А Пушкину он был просто не интересен.

«А я? Я буду готова готова ответить, когда придёт мой черёд?» — почему-то подумала Женя. В том, что однажды «АВ» нападет на неё, девочка не сомневалась.

— Что же, — вздохнула Алена Витальевна, — начнём. Сегодня у нас «Пророк» Пушкина. Посмотрите на текст: «Духовной жаждою томим…» Пушкин нам говорит: духовностью тоже можно быть томимым, без духовности человек тоже не может прожить. Это настигнет не каждого из нас. Это опять «гетто избранничества». Одни открыты духовной жажде, другим она до фени, как у вас говорят.

Женя снова уставилась в тетрадь. Она снова не понимала, что именно ей записывать, но на всякий случай сделала какие-то пометки.

— «В пустыне мрачной я влачился». В пустыне души. В пустыне бездуховности. В пустыне духовной скудости.

— Но, — Алена Витальевна продолжала в полной тишине, — «и шестикрылый Серафим на перепутье мне явился». Вот оно! Озарение свыше. Серафим может прийти к любому: бедному, глупому, алкоголику, больному, но он сделает его Пророком.

Евгения не могла понять: то ли Алена Витальевна была верующей, то ли позёркой. В ней удивительно сочетались некое двуличие. Иногда она казалась искренней и одухотворённой, а иногда неприятной и очень подлой.

И дальше Серафим его переделывает в пророка……

Интереснее всего было наблюдать: за Анной. Она явно сидела как обычная ученица. Женя подумала, что она, видимо, опасаемся, гнева своего патрона.

— Отверзлись вещие зеницы…. зеницы у него тоже стали вещими… — звучал голос Алёны Витальевны.