Нет, не смог бы.

И, наконец, вот! В длинной череде картинок всплыла важнейшая: она подходит к двери, отчаянно сигналящей о том, что за ней Гость.

— Любимый, сейчас открою!

Створка медленно-медленно поползла в сторону, случайный блик света пробежал по рукаву стоявшего за ней — и номер на медальоне. 028. Всё погасло.

Кеира.

Он увидел её прекрасное молодое обнажённое тело, свободно раскинувшееся на волнах мрака. Приближаясь, он ощущал тоску даже сквозь бесстрастность своего расщеплённого эго, узнавая каждую чёрточку того, что безвозвратно ушло. Она была прежней, эта детская складка на запястье, нежная раскосость глаз, девичья угловатость фигуры, но вместе с тем яркая женственность. И бесстрастное, немое выражение лица, неподвижность льда, зыбкость тумана. Таков же был и голос. Это не она, не вся она. Это больше слабосильное его воображение, чем физическая реальность. Какая-то его часть заняла её место, смоделировала, дополнила, оживила. И понуро отступила в сторону.

Ты пришёл ко мне, Сержант. Как же долго.

Ты не поверишь, но я боялся… оказаться виновным в том, что ты здесь. И ждал тебя в совсем другом месте.

Не казнись, милый, нам обоим давно следовало всё обдумать, слишком долго мы жили по инерции, любили по инерции. Ты знаешь, я только теперь по-настоящему ощутила, каков ты. Безмерно силён, но не устойчив. Ты всегда нуждался в опоре, но так и не нашёл её. Это тебя закалило, хотя и окончательно лишило связи с твоим человечеством. Но вот, стоит только тебе найти эту единственно верную опору, как тут же ты её безвозвратно теряешь, страдая и корчась в душе от непоправимой утраты. Хотя внешне ты оставался несокрушимой скалой, внутри ты был замком из песка. А я любила этот замок. Ты ведь начинаешь подчас думать о смерти, желать её? Даже теперь, когда ты стал лишь едва тёплой оболочкой круг былого?

Твой вопрос сбивает с толку.

Но ведь это верно?

Да.

Я была слабой маленькой женщиной, а ты — человеком из большой Галактики, с длинной историей и опустошённой душой. Ты не можешь даже умереть, твое присутствие здесь — тому доказательство. Твоё второе я, твоя искра, если ей будет необходимо, погасит любое доступное сознание, лишь бы вновь обрести носителя. Не со зла, просто такова её природа. И ты такой же. Оболочка любит кого-то, но сам ты даже не до конца понимаешь смысла этой затеи.

Зачем ты так говоришь, Кеира. Это жестоко, ты понимаешь?

Слышу некую мольбу в твоём голосе, ты начинаешь кое-о-чём подозревать… Сержант, любимый, почему ты раньше о ней не подумал, о жестокости. Ты сделал меня калекой куда хуже моего названного брата, а ведь уж он-то никогда не почувствует ничего в этом мире, ничего не свершит, твой двойник, твой товарищ по несчастью. Одного я считала братом, другого — любимым. Страшно быть такой, ещё как страшно.

Кеира, милая, я кое-что понял, поэтому и пришёл сюда… пришёл просить прощения. Будто у самого себя.

Сынам человеческим нет прощенья, ибо их судьба — прощение самих себя, сказал Тетсухара. Упущенного не вернуть, не забыть, не изменить… Этот мир чересчур жесток для Кеиры, и она уже уходит. Ты, тот, кто называется Сержантом, запомнишь её. Я люблю тебя, Сержант, кем бы ты ни был.

Кеира!

Да, я ухожу, хотя ты и пришел, чтобы звать меня туда, вдаль, с тобой. Не получится, Сержант, обратной дороги из этих мест не бывает. Да и всякая даль… ты сам-то её отсюда разглядеть способен?

Сержант молчал, слова никак не шли.

Последняя просьба. Ты ведь не откажешь той, кого любил?

Не будь такой жестокой… пожалуйста.

Так надо, Сержант. И в первую очередь самому тебе. Открой мне себя. Всего и сейчас. Ты понимаешь, что это не я, это лишь тень меня в тебе, но эта тень хочет на миг снова стать прежней. Чтобы узнать, кого она любила. Не историю жизни неудачливого Кандидата, а историю человека.

Объясни, почему. Если тебе невыносима жизнь, зачем тебе моя, да ещё всего на мгновение, если она тебе нужна, почему не жить дальше? И разве моя память в этой дилемме что-нибудь изменит?

Да. И нет. У меня наконец настал день Прощания. И в свой последний миг я буду с тобой, в конце концов, я и есть, на самом деле, лишь часть тебя. Помни меня.

И опять всё погасло, только свист рассекаемого воздуха — он нёсся куда-то вверх. Ощущение было такое, словно кто-то приник к нему, жадно впитывая все жизненные соки, что находил. Жуткое, с кровью и мясом, промывание воспоминаний причиняло ему особо изощрённые страдания, но вскоре и сама пытка куда-то ушла, не оставив после себя совсем ничего. Пустота.

Только впереди что-то смутное брезжит.

Когда всё вернулось, он снова сидел, склонившись над постелью Кеиры. Было тихо, слышны только мелодичные звоночки приборов, звуки очень мирные и покойные. Секунды текли за секундами, время утекало. Поднялся он с колен лишь десять часов спустя. Кеира умерла. Умерла тихо, беззвучно, будто не умерла вовсе, а впервые за последние дни крепко уснула. И только снова, на краткий миг, почудилась на дне её глаз слезинка, да мелькнула в последнее мгновение мысль осознания. Умерла.

Выходя из комнаты, он тихонько прикрыл дверь, глядя прямо в эти глаза, что так внимательно его изучали. Странное дело, двое беженцев, сидевших в углу за столом, явно не замечали этих глаз. Покуда они смотрели вопросительно на уставившегося куда-то в пространство Сержанта, тот шептал что-то невнятное.

…где-то я эти глаза видел…

…совсем недавно.

Дальше ждать нельзя. Он опоздает, если не поспешит. С этой минуты Кеира навеки останется для него той вечно юной девушкой, которая годы назад рвала цветы на лугу, заливаясь тёплым смехом. Не хладным телом на смертном одре, а той… Она так хотела.

Широким шагом Сержант покинул дом, даже не сделав движения собрать вещи — вышел на улицу в чём был.

Капсула, которую он припрятал после прибытия последнего груза, сохранила на борту немного топлива и доставит его к дому Учителя за минуту. Сейчас главное — не скрытность, а внезапность. Только в этом случае ему удастся. Уверенности в подобном служили и эти глаза, они давали ему своё обещание. С ними он мог всё. Как же так, Учитель, а?

Вытащить капсулу из укрытия стоило немалых трудов, он так устал за последнее время. Сжав в ладонях выступающие элероны полуторатонного цилиндра, Сержант по болезненным уколам в позвоночник ощущал предельное напряжение мышц спины, кляня про себя за плохо прокачанную подвеску. Наконец, сигара капсулы стала вертикально, оставалось только запустить на ручную стартовый механизм и успеть вжаться в импровизированный ложемент, некогда даже опасаться, не рванёт ли в полете переделанная на живую двигательная установка.

Полёт.

Спустя положенное количество отсчитанных секунд его выбросило на посеребрённую траву, это осел вокруг выхлоп недоокисленного топлива. Приземление было штатным, бесшумным и стремительным, и на то, чтобы сообразить, как быть с Сержантом, у Учителя уйдет какое-то время. Этими-то отмеренными самой судьбой секундами он и должен распорядиться. Нужно всё это безумие остановить, во что бы то ни стало.

И только одна неуловимая мысль искрой сомнения царапала его уставшее сомневаться сознание. Что-то он упустил. Что-то очень важное, что было в воспоминаниях Кеиры. Что-то, связанное с бродягой… мысль снова мелькнула и пропала. Сержант уже действовал.

Словно тень, он влетел на крыльцо и с ходу ударил всем телом в тяжёлую гермодверь, начисто снося её с удерживающих запоров. Когда-то Сержанта учили проходить полосы препятствий, и не только на полигонах. Настало время вспомнить напрочь забытое умение.

Обстановка дома совершенно не изменилась, всё оставалось по-старому. На мгновение обозначив на лице ухмылку, Сержант с последним толчком сердца бросил себя вперёд. Фигура Учителя, склонившегося над прибором связи, показалась ему статуей, замершей под тяжелым взглядом тоже почти не движущегося в застывшем воздухе Сержанта. Единственный удар станет последним — потом им будет, о чём побеседовать, но пока его необходимо примитивно отключить. Фигура Учителя прянула ему навстречу, так и не пошевелившись. Неужели всё будет так просто?