– Что ты говоришь, Стефани? Какой собственностью?

Эдриан сделал к ней шаг, на что девушка два назад.

– Такой! Которую надо защищать. К которой не надо прислушиваться. Я бы разобралась с ним, но ты не позволил этого сделать.

– Это ты не позволила мне разобраться с ним, посчитав слабаком, – мужчина не выдержал полученных в свой адрес обвинений.

– Я… я… не считаю тебя слабаком!

– А я не считаю тебя своей собственностью! И не могу понять, раз ты такая умелая, то зачем прибежала сюда, а не ответила своему брату на месте?

Вопрос ошпарил Стефани так сильно, будто бы её облили кипятком.

– Да я… – аргументы закончились. – Не желаю больше тебя слушать. Ты мне противен!

– Мы еще не поженились, а я тебе противен, – съязвил Эдриан.

– А мы и не поженимся. Я не пойду за тебя замуж. Прощайте, месье, – девушка развернулась на каблуках и понеслась прочь от госпиталя.

– Стефани, – обескураженно прошептал мужчина имя возлюбленной. Слово растаяло в воздухе так же быстро, как исчезнувший за поворотом силуэт девушки.

– Пусть идет куда хочет, – зло произнес Эдриан. Боль в груди усиливалась с каждым вдохом. Гнев бушевал диким пламенем, объяв часто бьющееся сердце. Тело горело, но мужчина не чувствовал жара в привычном понимании. Его лихорадило. Душевные метания слились с физическими страданиями в одно целое. Дрожь пробегалась по коже крупными мурашками снаружи, а изнутри колола затупленными иголками, словно волнение не собиралось покидать его, а желало истязать как можно дольше.

Ужасные мысли мгновенно охватили пылающий разум. И как он мог так наивно полагать, что Стефани другая? Что не будет похожа на своего брата? Раз старший отпрыск вырос столь нерадивым, то от остальные не могут быть лучше! Сколько раз Эдриан наблюдал подобную картину в семьях, когда вел расследования. Родственники, особенно дети, нередко повторяют друг друга. Она ничем не лучше этого заносчивого Филиппа.

Кулаки сжались. «И как я позволил втянуть себя в это?». Тянущая боль сменилась на пульсирующую. Бинты на груди намокли, приобретя угрожающе алый оттенок. Но Эдриан оставался недвижим. Он все смотрел на угол здания, за которым скрылась Стефани, и силился унять безумную карусель из мыслей.

«Как! Как!.. Я же, дуралей, позволил себе влюбиться в неё», – обреченно подумал мужчина. Гордость и самолюбие не позволяли принять её поступок. Она не должна была вмешиваться.

Захотелось перечеркнуть все. Одним махом перерубить всю связь. Если она не желает его видеть, то значит так тому и быть. Что ж, по крайней мере, он ни к чему её не принуждает…

Воспоминания о проведенных вместе мгновениях нахлынули бурным потоком. В памяти ожил момент знакомства в лесу, когда Стефани направила на него пистолет. Потом встреча у кондитерской и крем на девичьих губах. Первый неловкий поцелуй и обжигающая страсть той же ночью. И напоследок её визиты в госпиталь.

«Святые на небесах, что же за чушь я ей наговорил! Что за чушь я тут стою и думаю», – на душе сделалось гадко от собственной глупости.

Эдриан шумно выдохнул, испытав жгучую боль в солнечном сплетении. Советь побуждала пойти за ней. Нельзя оставлять Стефани одну на пустующих улицах. Сейчас большинство горожан ушли на площадь к горящей церкви. Но как знать, вдруг кто-то решил улучшить момент и совершить преступление, пока городская стража занята другим. В последнем мужчина не сомневался. Они с Филиппом открыто фехтовали на шпагах, и за это время не появился не один патруль. Об этом обязательно стоит доложить суперинтенданту…

– Глотка демона, – выругался Эдриан. Потеряно слишком много времени и неизвестно найдет ли он её теперь.

Мужчина сделал шаг. Боль сковывала тело, не позволяя двигаться так быстро, как хотелось. Но что еще ему оставалось, кроме как бороться со слабостью, жжением в швах и душевным терзанием.

Эдриан кашлянул. При сломанных ребрах всегда хочется кашлять. Но не громко и протяжно, как при лихорадке, а слабо, словно в горле что-то першило. Он оглядел себя, увидел пятна на бинтах сквозь блузу, и, пойдя вперед, на ходу застегнул пуговицы. Нечего посторонним созерцать проступившую кровь.

Завернув за угол, Стефани убавила шаг. Весь гнев, вся горячность, что охватила её во время ссоры сошла на нет, уступив место стыду. Она и думать забыла о пощечине, о Филиппе, о дуэли… Перед глазами стояло бледное лицо Эдриана, которое исказила гримаса гнева и раздражения, а в ушах все еще раздавались обрывки услышанных фраз.

«Он должен был поблагодарить меня и все… Или хотя бы промолчать!» – мысленно причитала девушка, хотя злость уже угасла. Из сердца жгучей волной по телу разливалось чувство вины. Не стоило говорить то, что прозвучало. Нельзя вести себя так. Ей же всегда было противно наблюдать за капризами кокеток. Те же дочери баронессы Бароже. Она терпеть не могла их поведение. С чего она стала уподобляться им?

Никому не нравится получать уколы совести. Вот и Стефани не любила. Поэтому попыталась оправдать себя через поведение Эдриана. Через его упреки, взгляды и обвинения, но сдалась. Как бы не вел себя собеседник, не следует отвечать тем же. Нужно быть сдержаннее! В любом случае выказывать уважение, вести себя в соответствии со статусом и привитым воспитанием. Она не капризная мадемуазель, и не простушка с фермы. Она Стефани Анна Мария Тереза де Монклар – достойная дочь своей матери и отца и должна оставаться ею.

Резко остановившись, девушка оглянулась назад. «Надо бы вернуться», – в душе все упало. В гостиницу идти не хотелось. Там Филипп, Изабель и Лидия. Никого из них видеть не хотелось. К Эдриану? Как подойти к нему после того, что она наговорила? Фактически, она только что разорвала своими словами и действиями помолвку. Как же глупо!

К разгоравшемуся стыду добавилось чувство собственной ничтожности. Стефани ощутила себя настоящей дурочкой.

– Что же я натворила? – поврежденная щека напомнила о себе легким покалыванием, и девушка приложила к раскрасневшейся коже холодные пальцы. – А что же мне теперь делать?

«Папа́ говорил: спорить с собой слишком неблагодарное занятие. Нужно принять решение и оставить себя в покое». Она покачала головой: «Ах, если бы все было так просто».

У ближайшей таверны распахнулась дверь. Стефани вздрогнула от резкого звука и обернулась к питейному заведению с дурной славой. На улицу с криками и смехом вышли трое мужчин в дорогих одеждах.

Самый высокий был слишком худощав и долговяз даже для своего роста. Оттого короткие светлые волосы вкупе с коричневым дорожным костюмом и в тон ему плащом вызывали стойкую ассоциацию с соломой. Второй, широкоплечий и гладковыбритый брюнет, носил синий костюм. Его громкий неприличный смех и размахивание руками заставило Стефани поморщиться. Он напомнил ей экзотических птиц, о которых рассказывали моряки, что служили отцу на торговых кораблях. На их фоне третий выглядел слишком манерным и вальяжным. Свои русые волосы он собирал в низкий хвост, а дорогая одежда в бордовых тонах несомненно подчеркивала высокое аристократическое происхождение.

Но кем бы они не являлись, Стефани захотелось уйти подальше от шумной троицы. В их поведении таилось какая-то угроза, которую не удавалось до конца распознать. В голосах, жестах и переглядах скрывалось нечто жуткое. Нечто такое, чего девушка еще не встречала. Однако, их поведение взывало к животному первобытному страху. Вдобавок, практически пустующий бульвар усиливал волнение.

Стефани развернулась, чтобы направиться в порт к отцу, как один из незнакомцев окрикнул её.

– Ох, прелестная мадемуазель, – весельчак в синем костюме оказался напротив неё так быстро, что девушка не успела и шагу ступить.

– Добрый день, мадемуазель, – сбоку к ней подошел мужчина в бордовом.

– Здравствуйте, мадемуазель, – сзади подошел соломенный, заставив Стефани обернуться и встать лицом к мужчине-аристократу в бордовом.