Доктор Ральф стер старые записи и принялся что-то чертить заново, поясняя мне:
- Над этим думать многие ученые люди, но так и не найти... Eintracht. Если вы еще не знаете, то способности всех... как вы говорите? Дримволкеров? Да, Дримволкеров, не одинаковы. Смотрите сюда...
На доске были нарисованы две горизонтальные полосы. У одной стояла буква, похожая на знак евро. У другой стояла латинская буква "r". Между линиями стояла буква "Т", а над линией с евро, красовалась буква "N".
- Вы, то есть Дримволкер, больше тяготеет к нашему миру, - сказал доктор и указал на буквы "Т" и "r". - Но он может уходить в... Эфир. Что не могут другие люди. Это, - теперь Вальзер указал на букву "N", - не что иное, как Nachtalp. Или, как вы говорите, Найтмэр. Он привязан к своему миру, к Эфиру. Но может уходить в наш мир, что не могут другие жители Эфира...
- Вы говорите, другие жители? - я поднял бровь от удивления.
- Wahr! В Эфире есть и другие... обитатели, но они плохо нами изучены. Сон это не есть сам Эфир. Это есть... э-э-э... нейтральная зона, где можете быть вы и Nachtalp. Другим жителями двух миров это затруднительно. Отсюда вы можете видеть, что у вас с Найтмэром схожая природа. Какой вывод вы можете сделать, herr Виталий?
- Сложно сказать, гер доктор Вальзер, - попытался сострить я и виновато развел руками.
Немец сложил руки за спиной и принялся расхаживать вдоль доски туда-сюда. Наверное, он где-то с таким же важным видом читает лекции про природу Эфира.
- Вы должны знать, что чем сильнее Nachtalp, тем сильнее он действует на наш мир. Соответственно, чем сильнее Traumbesucher, тем сильнее он действует на Эфир. Вы понимаете меня?
- Понимаю. Кажется.
- Это позитивно... То есть хорошо! Если найти достаточно сильного Nachtalp, то с его помощью можно действовать на людей. Другой frage как его kontrollieren... Вы понимаете меня? - повторил вопрос доктор, а я послушно кивнул. Похоже, что Вальзер в минуты волнения начинал путаться в языках.
Через пару минут доктор Вальзер уже сидел за столом с большой кружкой горячего чая и громко прихлебывал. Кажется, я теперь понял, что от меня требовал Игорь. Начинал понимать, вернее. Выходило, что я — Найтмэр наоборот?!
- А что касается природы Traumbesucher, то мы подозреваем, что это... врожденные изменения в мозге. Понимаете? Мы не можем понять еще где именно и как, но иного объяснения нет. В остальной вы простые люди, но ваш мозг как-то... смог цепляться за эфир прочно. И мы пока не можем объяснить почему вы это можете, а я нет. У вас есть еще вопросы? - поинтересовался немец.
- Нет, спасибо. Вы все очень доходчиво объяснили.
- Очень рад, что суметь вам помочь, - улыбнулся доктор. - Вы читали мою книгу?
- Нет, - честно признался я.
- Ну, это вполне поправим... поправимо. А! И еще есть просьба заполнить эту анкета. Мы собираем их у всех Traumbesucher. Пытаемся найти некую закономерность. Ваш друг Вениамин помогал составить ее, - сообщил Ральф и добродушно улыбнулся.
Пока он лазил в шкаф за книгой, я начал заполнять анкету. Была она не очень большой, но крайне дурацкой. Вопросы были типа «Не было ли среди ваших близких родственников душевнобольных?» и «Во сколько лет вы получили первый сексуальный опыт?». Какое отношение сексуальный опыт имеет к дримволкерству — одному Вене известно.
- Возьмите на здоровье, - Ральф Вальзер с улыбкой протянул мне книгу в блестящем переплете. Она, к моему ликованию, была на русском языке. Доктор заметил, что я все время пялюсь на его странную машину, занимающую половину кабинета, и спросил: - Вы не знаете что это такое?
- Хотел бы узнать, если это не секрет.
- О! Это... Как же будет то? Эфирный дистабилизатор. Таких штука пока очень мало в мире. Но один у меня есть и я очень горд этим. Мы пытаемся с их помощью вытащить в наш мир этого вашего Найтмэра.
- Как это?! - опешил я. - Да разве такое может быть?!
- Успокойтесь, mein freund! Это не есть опасно! Nachtalp не может жить в наш мир в свободных условиях... Но мы пока не смогли получить успех. Ай-ай!
Доктор Вальзер взглянул на наручные часы, вздохнул и сообщил:
- Прошу прощения, но у меня окончилось время. Мне пора уезжать читать лекцию... В университете... Самый главный университет в Москве... Как его вы зовете?
- МГУ? - подсказал я.
- Ja, - кивнул профессор. - Мне было очень приятно с вами поговорить, но мне пора. Заходите, как будет время. Я покажу вам, как работает дистабилизатор...
Мы встали, пожали друг другу руки. Я никак не мог понять - этот фриц куда-то действительно собирается или просто решил отделаться от надоедливого Дримволкера.
- Lebe wohl! - сказал мне в след доктор Вальзер и закрыл дверь.
Выйдя за территорию, я сразу достал телефон и набрал номер Вени. Чувство легкой гадливости от этого места до сих пор не отпускало меня. А ведь же есть люди, которые сюда ходят часто по состоянию здоровья. Ох, не завидую им. Хорошо, что я нормальный.
- Ну и? Ты как? - спросил Веня, едва взяв трубку.
- Прелестно, - буркнул я. - Твой немец и в самом деле толковый мужик, но долго поговорить не удалось. Зато книгу подарил.
- Какую?
- А у него их много? - удивился я и почапал к метро, стремясь поскорее оставить НИИ психиатрии позади.
- Две, - уточнил Веня.
- Я не читал названия пока что, - признался я с некоторым стыдом.
- И чего теперь? Опять спать? Там Дмитрич как раз говорил, что надо Найтмэра извести...
- К черту Найтмэра, - сказал я, неожиданно для себя, - отдохнуть надо. Что там насчет шуруповерта?
- Ах, да, - растерялся мой друг. - Поищу... Ты его сегодня забрать что-ли собраться?
- Ну а когда еще? К тебе можно заехать? - давил я.
- Можно, - неуверенно ответил Веня. - Езжай на метро «Сокол», первый вагон из центра. А там еще раз набери — я тебе объясню, как меня найти.
Убрав трубку в карман я, довольный собой, закурил и продолжил маршрут. Не знаю зачем мне сдался этот шуруповерт, но чем меньше я буду торчать во снах — тем лучше. И пусть сейчас я находился в очень сложной ситуации, но что-то мне говорило, что разгадку искать надо в реальном мире. Или, как минимум, зацепки. Что-то Веня и его друг Ральф недоговаривают...
Я спустился в метро, очередной сожалея, что у меня нет даже захудалого плеера. Я бы мог купить его в ближайшем салоне, но музыки там все равно не будет, а радио под землей не работает. Тогда, сев в вагон, я открыл книгу Вальзера. Она называлась «Шаг в эфире». Погрузившись в чтение, доехал до «Охотного ряда» и перешел на «Театральную». Свободных мест не было и мне пришлось встать в конце вагона и читать стоя. Надо сказать, что его книга была написана на редкость скучным академическим языком, который на отдельных страницах оживал, делал образные и яркие описания, обращался к читателю. У меня возникло ощущение, что ее писало несколько человек, а редактор каким-то образом пропустил такой дисгармоничный текст. Но самое обидное, что прочитав почти пятьдесят страниц, я так и не узнал чего-то действительно нового.
Наверное, я похож со стороны на какого-то последнего интеллектуала. Все с планшетами и электронными книгами и только я с бумажной, которую несу в руках. Потому что мне тупо некуда ее положить — нет привычки носить сумки или барсетки. Выйдя из метро, я закурил и третий раз позвонил Вене. Он меня проинструктировал куда идти, отрекомендовав проехать на автобусе пару остановок. Но я не люблю наземный транспорт, так что принял решение дойти пешком. Тем более, что погода хорошая, не холодно. На улицах уже повесили новогодние украшения, так как скоро Новый год. Будет очередной корпоратив, увижу остальных коллег. Хотя никакого интереса у меня к этому действу нет. Позвоню родителям, поздравлю. Потом Ленке позвоню... Какое-то у меня не праздничное настроение, к сожалению. Но если хорошо подумать, что оно у меня такое уже много лет. Наверное, это случилось, когда мне было лет тринадцать. Мать с отцом что-то не поладили, а тут еще я со своими детскими глупостями. Мне подарили какую-то идиотскую кружку, внутри которой лежала пластмассовая машинка. И тогда я понял, что сказка кончилась. Даже не потому что я перестал верить в Деда Мороза (я и так с детского сада в него не верил), а именно потому что подарок был сделан «чтобы заткнулся и ничего больше не просил». Я смотрел на эту дурацкую кружку и слезы были на глазах, так как понял, что детство кончается.