Программа реформ: следующие меры вступают в силу немедленно. Политические, финансовые и деловые лидеры коллективно и каждый в отдельности ответственны за выполнение всех мер под страхом смерти.

Немедленные реформы: все зарплаты, цены и выплаты замораживаются. Все займы за занятые хозяином жилища аннулируются. Все доходы фиксируются на уровне шести процентов.

Во всех странах здравоохранение национализируется, независимо от того, насколько оно было национализировано до настоящего момента. Врачи будут получать такую же зарплату, как учителя средних школ; медсестры будут получать зарплату в соответствии с зарплатой учителей начальных школ; весь остальной медицинский и вспомогательный персонал будет получать соответствующую зарплату. Любая плата за больницы и поликлиники отменяется. Все граждане и постоянные жители будут в любое время получать самую высококвалифицированную медицинскую помощь.

Все производства и предприятия обслуживания будут продолжать работу. После окончания переходного периода будет разрешена перемена занятия, и она будет требоваться там, где это улучшит общее благосостояние.

Следующие демонстративные казни произойдут через десять дней плюс-минус два дня. Список лидеров и официальных лиц, на свой страх и риск опубликованный так называемым «Советом спасения», ни подтверждается, ни опровергается. Каждый из вас должен заглянуть в свое сердце и спросить себя, делаете ли вы все от вас зависящее для своих собратьев. Если ответ «да», то вы в безопасности. Если ответ «нет», то вы можете быть среди отобранных для демонстрации урока всем тем, кто превратил нашу добрую планету в адскую пропасть несправедливости и личных привилегий.

Специальный указ: производство псевдолюдей прекращается немедленно. Все так называемые искусственные люди и живые артефакты должны быть готовы по специальному уведомлению передать себя в руки ближайшего представителя реформаторских властей. Временно, пока для этих квазилюдей готовятся планы такой их жизни, чтобы они не могли больше вредить людям и при таких условиях, чтобы не создавать несправедливой конкуренции, эти создания будут продолжать работу, но все остальное время они должны оставаться в помещении.

Исключая указываемые далее обстоятельства, местным властям запрещается убивать этих…

Сообщение оборвалось. Потом на экране появилось лицо: мужское, потное и озабоченное. — Я сержант Маллой. Я говорю от имени шерифа Хендерсона. Это подрывное вещание больше не будет допускаться. Обычная программа будет возобновлена. Но не выключайте этот канал, чтобы не пропустить чрезвычайные объявления. — Он вздохнул. — Настало трудное время, соседи. Прошу вас, наберитесь терпения.

Жорж сказал:

— Ну вот, мои дорогие. Выбирайте. Теократия, возглавляемая охотниками за ведьмами. Или фашистский социализм, созданный дебильными школьниками. Или толпа крутых прагматиков, которые предпочитают убить лошадь, не взявшую барьер. Выбирайте! По одному в одни руки.

— Перестань, Жорж, — сказал ему Иен. — Над этим нельзя шутить.

— Брат, я не шучу, я плачу. Одна банда собирается застрелить меня без предупреждения, другая просто ставит мою работу вне закона, а третья, с ее неопределенными угрозами, лично мне кажется еще более угрожающей. Между тем, чтобы я не смог отсидеться в удобном месте, это благодетельное правительство, моя альма матер навеки, объявляет меня врагом, которого следует засадить за решетку. Что мне делать? Шутить? Или рыдать у тебя на груди?

— Прежде всего, брось свои французские замашки. У нас прямо под боком мир сходит с ума. Нам нужно подумать, что с этим делать.

— Перестаньте, вы оба, — твердо, но нежно сказала Дженет. — Есть одна вещь, которую знает каждая женщина, но очень немногие мужчины: бывают случаи, когда умнее всего не действовать, а ждать. Я знаю вас двоих. Вы оба побежали бы на призывной пункт, завербовались и, таким образом, переложили всю ответственность на сержантов. Это срабатывало для ваших отцов и дедов, и мне искренне жаль, что вам это не поможет. Наша страна в опасности, а с ней и наш образ жизни, это ясно. Но если кто-нибудь знает о чем-то лучшем, чем сидеть и ждать, пусть выскажется. Если нет… давайте не будем бегать по кругу. Приближается время обеда. Может кто-нибудь предложить что-то лучшее?

— Мы очень поздно завтракали.

— И поздно пообедаем. Как только ты увидишь обед на столе, ты его съешь. И Жорж тоже. Мы можем сделать одну вещь — на случай, если все станет еще хуже, Мардж должна знать, куда бежать в случае воздушной тревоги.

— Или еще чего-нибудь.

— Или еще чего-нибудь. Да, Иен. Например, полиции, которая ищет опасных иностранцев. Задумывались ли вы, два больших смелых мужчины, что делать, если они постучатся в дверь?

— Я думал об этом, — ответил Жорж. — Сначала ты сдаешь Мардж казакам. Это отвлекает их, и у меня будет время убежать далеко-далеко. Это один план.

— Годится, — согласилась Дженет. — Но ты хочешь сказать, что есть и другой?

— Такого же простого и изящного нет. Но, если хотите, вот второй план. Я сдаюсь гестапо, чтобы определить, можно ли действительно без причины засадить на всю жизнь меня, высокого гостя и надежного налогоплательщика, который всегда делал взносы в фонд помощи полиции и на вечера пожарников. Пока я буду из принципа жертвовать собой, Мардж может залезть в Нору и затаиться. Они не знают, что она здесь. К сожалению, они знают, что здесь я.

— Не надо быть благородным, дорогой; тебе это не идет. Мы скомбинируем два плана. Если — нет, когда — когда они придут за кем-то из вас, или за вами обоими сразу, вы оба залезете в убежище и останетесь там столько, сколько нужно. Дни. Недели. Сколько потребуется.

Жорж покачал головой. — Это не для меня. Там сыро. Вредно для здоровья.

— И кроме того, — добавил Иен, — я обещал Мардж, что буду защищать ее от Жоржа. Какой смысл спасать ей жизнь, если ты передаешь ее в руки этого маньяка-француза?

— Не верь ему, дорогая. Моя слабость — выпивка.

— Любимая, ты хочешь, чтобы тебя защищали от Жоржа?

Я искренне ответила, что это Жоржу придется от меня защищаться. Уточнять я не стала.

— А насчет твоих жалоб о сырости, Жорж, в Норе такая же влажность, как и в остальном доме, приятные сорок пять процентов; я так это проектировала. Если нужно, мы засунем тебя в Нору, но мы не собираемся сдавать тебя полиции. — Дженет повернулась ко мне. — Пойдем со мной, дорогая; мы сделаем тренировочный заход.

Она пошла со мной в мою комнату, подобрала мою сумку. — Что у тебя здесь?

— Ничего особенного. Смена белья и носки. Мой паспорт. Бесполезная кредитная карточка. Немного денег. Документы. Маленький блокнот. Мой настоящий багаж на таможне в порту.

— Тем лучше. Потому что все следы твоего пребывания должны переместиться в мою комнату. Если это одежда, то мы с тобой примерно одного размера. — Она залезла в какой-то ящик и вытащила пластиковую сумку на ремне — обычный женский пояс для денег. Я его узнала, хотя у меня такого никогда не было — для моей работы он бесполезен. Слишком очевидно. — Положи сюда все, что ты не можешь позволить себе потерять, и мы наденем его на тебя и герметично его закроем. Потому что ты будешь вся мокрая. Ничего, если ты намочишь волосы?

— Нет, конечно. Я просто вытру их полотенцем и встряхну. Или вообще не стану обращать внимания.

— Хорошо. Клади все в пояс и раздевайся. Нет смысла мочить одежду. Хотя, если жандармы все-таки появятся, тебе придется лезть в воду в одежде, а потом высушить ее в Норе.

Через несколько мгновений мы были в ее большой ванной, на мне был водонепроницаемый пояс для денег, на Дженет — только ее улыбка. — Дорогая, — сказала она, указывая на ванну. — Посмотри под сиденье на дальней стороне.

Я немного подвинулась. — Плохо видно.

— Так я и задумывала. Вода чистая, и все сквозь нее видно. Но в единственной точке, откуда можно заглянуть под сиденье, с поверхности воды отражается свет от лампы наверху и бьет прямо в глаза. Под этим сиденьем есть туннель. Его нельзя увидеть, откуда ни посмотришь, но если залезть в воду, его можно нащупать. Он чуть меньше метра шириной, примерно полметра высотой и примерно шесть метров длиной. Как ты себя чувствуешь в замкнутом пространстве? Тебя беспокоит клаустрофобия?