Никаких сомнений, что джентльмен-бородавочник того же мнения относительно леди-бородавочницы, a paз так, оба мы искренни.
Были тут и другие возможности для отдыха. С удовольствием вспоминаю один вечер, когда столик Дикобразов вступил в дружескую дискуссию с группой флотских (не с «Рождера Янга»), сидевших за соседним столом. Спор был горячий и немного шумный, и несколько полицейских Базы примчались и прервали его посредством парализаторов, как раз когда мы готовили контраргумент. Но все прошло нормально, разве что за мебель пришлось заплатить – комендант Базы считал, что человеку на отдыхе требуется малость свободы, – до тех пор, пока он не подпадает под что-нибудь из «тридцати одного способа круто подсесть».
Казармы, в которых нас расквартировали, тоже были на высоте – не то чтобы слишком роскошные, но вполне комфортабельные, пищемет здешний работал двадцать пять часов в сутки, и всю работу делали штатские. Ни тебе побудок, ни отбоев – ты на самом деле в отпуске и, если хочешь, можешь вообще не являться в казармы. Впрочем, я возвращался всегда – глупо тратить деньги на отели, когда здесь у тебя чистая мягкая койка. А деньгам найдется лучшее применение. И поспать вволю тоже неплохо – девять часов сна хватает с избытком, и у тебя еще целый день свободен – я отсыпался за все время, прошедшее со дня операции «Багхауз».
Нам было ничуть не хуже, чем в отеле. Мы с Эйсом заняли комнату на двоих в секции для младших командиров. Однажды, когда выходные уже почти подошли к концу, я вернулся под утро и собирался проспать до местного полудня, но Эйс стал трясти мою койку:
– Живо, солдат! Баги атакуют!
Я сказал ему, куда он может засунуть своих багов.
– Вставай, пошли, – настаивал он.
– Тугриков нет.
У меня было свидание с одним химиком с исследовательской станции (конечно, женского пола и очень привлекательной). На Плутоне она познакомилась с Карлом, Карл написал мне и просил разыскать ее, если когда-нибудь попаду на Санктори. У нее были ярко-рыжие волосы и здорово дорогие вкусы. Видно, Карл наболтал ей, что у меня должна быть куча денег, избыток которых не идет мне на пользу, и она решила, что эта ночь как раз подходит, чтобы узнать, что такое из себя представляет местное шампанское. Я не хотел подводить Карла и скрыл, что у меня только жалованье пехотинца. Она получила свое шампанское, а я тем временем пил «напиток из свежих ананасов», как значилось в меню (ананасами он и не пах!). Кончилось все это тем, что я пошел домой пешком – такси почему-то бесплатно не возят. Ладно, дело того стоило. В конце концов, что такое деньги? Я, конечно, имею в виду деньги за багов.
– Ладно, ерунда, – сказал Эйс. – Могу тебе подкинуть – мне вчера ночью повезло. Встретил одного флотского, без всякого понятия о вероятности.
Словом, я встал, побрился, принял душ, а потом мы пошли к пищемету и взяли по полдюжины крутых яиц, и чего-то вроде картошки, и ветчины, и горячих оладий, и еще разной еды, а потом пошли в город, чтобы поесть как следует. Идти по Черчилль-роуд было жарко, и Эйс решил остановиться в кантине. Я решил посмотреть, может, хоть здесь ананасный напиток настоящий. Настоящим он и здесь не был, зато был холодным. Ну нельзя же требовать всего сразу!
Мы потолковали на эту тему, и Эйс заказал по второму кругу. Я попробовал клубничный напиток – то же самое. Эйс долго глядел в свой стакан, а затем вдруг сказал:
– А ты никогда не думал учиться на офицера?
– Чего? Ты что, с дуба свалился?
– Не-е. Ты погляди, Джонни: война никак не кончается. Это все ерунда, что они там пропаганду людям на уши вешают, мы-то с тобой знаем, что баги успокаиваться не хотят. Так почему бы тебе не подумать о будущем? Как говорится, если хочешь играть в оркестре, то лучше махать дирижерской палочкой, чем таскать громадный барабан.
Слушать такие вещи было удивительно. Особенно от Эйса.
– А ты сам? Ты не собираешься выдвигаться в офицеры?
– Что? Ты, сынок, что-то не то ляпнул. У меня и образования никакого, да еще я на десять лет тебя старше. А твоего образования хватит на вступительные экзамены в офицерское училище. КИ у тебя тоже подходящий. Могу поспорить – если пойдешь в профессионалы, выслужишь себе сержанта еще раньше, чем я. А на следующий день отправишься в училище.
– Нет, ты точно свалился с дуба.
– Ты слушай, что тебе папочка говорит. Не надо бы повторять, но ты достаточно туп, усерден и искренен, чтобы стать офицером. За таким люди куда угодно пойдут. А я – я рожден быть младшим командиром и в способностях ограничен, и не такой энтузиаст, как ты. Когда-нибудь стану сержантом, а потом отслужу свои двадцать лет и уйду в отставку – на какую-нибудь похожую работу, хоть в полицию, что ли… женюсь на прекрасной полненькой даме, у которой запросы невелики, вроде моих, займусь спортом и рыбалкой и буду жить потихоньку в свое удовольствие.
Эйс остановился и перевел дух.
– А ты – ты будешь служить и, может, дослужишься до высокого чина и погибнешь со славой, а я прочитаю об этом в газете и гордо скажу: «Когда-то я знавал его. Что там, я даже давал ему в долг – мы тогда были капралами». Ну, каково?
– Никогда не думал об этом, – тихо сказал я. – Я только хотел отслужить срок.
Он кисло ухмыльнулся.
– Ты что, видел, чтобы у кого-нибудь срок кончился? Все еще думаешь о двух годах?
Он попал в точку. Пока длится война, срок не кончится – по крайней мере у пехотинца. Сейчас разговоры о сроках – это показатель отношения к службе. Те, кто частенько о них упоминает, тот чувствует, что он здесь человек временный, а мы обычно говорим: «Когда кончится эта проклятая война…» А кадровый вояка вообще не говорит таких вещей – ему служить до отставки или до искупления всех грехов.
Хотя, с другой стороны, это и для нас почти так же. Но если захочешь стать кадровым и не сможешь дослужить до двадцати лет… что ж, уговаривать не станут – кому нужен человек, который не желает служить дальше? Только с правом полного гражданства может выйти неувязочка.
– Может, и больше двух лет, – согласился я. – Но война же не вечно будет длиться?
– Вот как?
– Ну как же…
– Черт меня возьми, если я знаю. Мне об этом не докладывают. Но, похоже, тебя не это заботит, Джонни. Есть девчонка, которая ждет тебя?
– Нет. То есть была, но мы, похоже, «останемся друзьями».
Тут я соврал. Это было просто выдумано, потому что Эйс ожидал чего-нибудь в таком роде. Кармен не была моей девчонкой да и никого не «ждала», хотя иногда писала мне «Дорогой Джонни», когда вообще писала.
Эйс понимающе кивнул.
– Да все они такие. Лучше уж выйдут замуж за штатского, чтобы всегда было кого пилить, когда настроение плохое. Ерунда все это, сынок. Когда выйдешь в отставку, их будет больше, чем нужно нормальному человеку. Да и годы для женитьбы будут более подходящие. Для молодого брак – сплошной кошмар, а для старика – комфорт!
Он заглянул в мой стакан.
– Тошнит меня, когда я гляжу, как ты пьешь эти помои.
– А мне от твоей дряни, думаешь, лучше?
Эйс пожал плечами.
– О вкусах не спорят. Так ты думай, ага?
Ладно.
Вскоре Эйс пошел играть в карты, а я отправился гулять – мне надо было подумать.
Пойти в кадровые? Кроме всяких разговоров об офицерском училище – хочу ли я становиться кадровым? Я ведь пошел на службу, чтобы получить гражданские права, так? А если пойду в кадровые, то буду так же далек от права голосовать, как если бы вовсе не служил… потому что пока носишь форму, голосовать нельзя. Конечно, так и должно быть – ведь если позволить Дикобразам голосовать, какой-нибудь идиот может проголосовать за то, чтобы не ходить в десант. А этого быть не должно.
Стало быть, я хотел выслужить свое избирательное право.
Или нет?
Меня на самом деле так заботила политика? Нет, просто это престижно и почетно – иметь статус гражданина.
Или не поэтому?
Я даже для спасения собственной жизни не смог бы разобраться, зачем пошел на службу.