— Методы? — спрашиваю я, но сосредоточиться становится все сложнее, пока он играет со мной вот так.

— Метод, который позволяет тебе оставаться целым в ринге. Мой был прост: пожертвовать частью тела, чтобы сохранить остальное.

— Твои кулаки, — шепчу я.

Его рука крепко держит мое бедро, а костяшками другой он проводит по моей влажной киске. Его резкий вдох звучит громче, когда он понимает, насколько я мокрая. Его хватка принуждает мои ноги раздвинуться еще шире, а губы — раскрыться, открывая ему полный доступ к мягкой коже внутри. Я чувствую, как его челюсть напрягается у моей щеки, твердая, как гранит, а его твердая длина упирается мне в ягодицы.

Он подносит тыльную сторону своей руки к моим губам. Я без слов провожу языком по его шрамам, чувствуя вкус самой себя. Этот жест выходит инстинктивно.

— Сначала нам даже не разрешали бинтовать кулаки, — продолжает он, его голос глубокий, как ночь. — Мы дрались голыми руками. Но можно было использовать все, что попадалось под руку. В основном это были бутылки, которые бросали в ринг обезумевшие зрители. Бутылки разбивались о пол на мелкие осколки, и единственное, что я мог сделать, — это вдавить свои голые кулаки в битое стекло и, по сути, сдирать кожу с лиц своих противников. Это был единственный путь, чтобы подняться на следующий уровень. Я стал чемпионом в боях на голых кулаках, и тогда мне позволили использовать бинты.

Как же, блядь, все это безумно— мое тело извивается на его коленях еще сильнее, а моя мокрая киска пропитывает его дорогие брюки. Он вдыхает запах моего желания, а его член настолько твердый, что я начинаю думать, не оставит ли он мне синяков. Он двигается против меня, его ягодицы сжимаются, упираясь в кресло. Я не могу перестать представлять его голые кулаки, истекающие кровью, с торчащими из них осколками стекла. Он использовал свою собственную плоть и кости вместо бинтов, проходя через адскую боль, чтобы добить своих противников и выйти с ринга живым.

— Это было не «убей или будь убит», — говорит он, его голос мрачный, пропитанный тяжестью воспоминаний. — Это было «уничтожь или будь уничтожен». Те, кто проигрывал эти бои, может, и выживали, но больше никогда не жили по-настоящему. Тот урон, с которым выходишь из ринга, рассчитан на то, чтобы разъебать тебя навсегда. Единственный способ остаться целым — это никогда не проигрывать. И я сделал все, чтобы этого не произошло. Но ради этого мне пришлось пройти от хуевого к откровенно ебанутому. Следующий шаг — бензин. И огонь.

Он наклоняется к другой стороне кресла и достает телефон. Я облизываю губы, продолжая двигаться на нем, не отрывая взгляда от устройства. Сначала мне кажется, что он собирается показать мне видео с боями, но вместо этого, после того как его лицо разблокировало экран, он включает переднюю камеру. Его грудь отрывается от моей спины, когда он наклоняется в сторону, переставляет бутылку виски перед нами и ставит телефон, прислонив его к стеклу. Он нажимает на запись и устраивается подо мной еще удобнее.

Его рука резко хватает мои волосы и затылок маски, а другой он дергает шелковую ткань вниз, оставляя ее болтаться на моей талии. Теперь мои груди полностью обнажены, как и моя мокрая киска. Я пытаюсь закрыть ноги, но он грубо хватает мое бедро, заставляя меня раздвинуть их шире.

Мои губы приоткрываются, когда я любуюсь собой на экране. Шелковая ткань платья висит бесполезной тряпкой, обнажая мои твердые соски и влажную киску в ракурсе снизу вверх. Я вижу лицо Джакса над своим плечом, его глаза блестят от дьявольской задумки, пока он делает глоток виски, снова подняв стакан с пола, и слегка дергает за маску, ясно давая понять, кто здесь главный.

— Киска такая мокрая, — говорит он тем голосом, которому я не могу сопротивляться. — Засунь пальцы туда и покажи мне, как ты хочешь, чтобы тебя трахали.

Я делаю то, что он говорит, охваченная желанием, как одержимая. Он хочет этого не меньше, и я собираюсь довести его до предела. Моя спина выгибается от его груди, когда мои пальцы проникают в мою мокрую киску и начинают двигаться внутри. Сначала два пальца, потом три.

— Ах, посмотри, какая жадная у тебя киска. Даже не думал, что тебе так понравятся истории с ринга.

— Мне не понравились, — задыхаюсь я. Как это возможно? Я ведь тайно люблю его. Каждую его сторону. Особенно эту уязвимую. Отчаяние, из которого родилась эта ярость, задевает во мне что-то глубинное.

— Не верю, — мурлычет он, дергая меня за волосы и делая еще один глоток виски, наблюдая, как я мастурбирую на экране своего телефона.

На мгновение я беспокоюсь, что кто-то может взломать его телефон и увидеть это, но потом вспоминаю, что он бы никогда не сделал этого, если бы хоть немного сомневался в безопасности. Он хочет наказать меня, считает шлюхой, но все равно хочет оставить меня только для себя. И я планирую сыграть на этом.

— Тогда расскажи еще, — подталкиваю я, двигая бедрами так, чтобы его стальной член в брюках соприкасался с моими пальцами, которые продолжают работать внутри меня. — Расскажи про бензин и огонь.

— Первые пару лиц слетели вместе с осколками, — его голос становится мрачнее. — Остальные сгорели. Лицо Картаджино было одним из них. Оно осталось изуродованным после боя, и он был из тех, кого можно считать везунчиком. К тому моменту у меня уже был опыт. То, что я сделал с ним... — его улыбка становится по-настоящему безумной. — Это было искусство.

Мои движения замедляются, когда до меня доходит, что он действительно это серьезно. К тому времени, как он сразился с Картаджино, он не только стал мастером использовать огонь на своих обмотанных кулаках, но и его разум изменился настолько, что он начал находить удовольствие в кровавой резне. Он смеется, словно читая мои мысли. Наша связь глубже, чем я могла себе представить.

— Конечно, начинаешь получать от этого кайф. Мы все превращаем то, в чем хороши, в настоящее искусство. Даже бухгалтеры, — говорит он, его пальцы расправляются в моих волосах, массируя кожу головы так, что из моего горла вырывается стон. — Даже специалисты по онлайн-маркетингу. И даже танцовщицы у Снейка.

Отрицать это было бы не только глупо, но и наглой ложью. Да, я действительно считала свои танцы у Снейка формой искусства. Как и ту опасную игру соблазнения, которую мы сейчас ведем друг с другом.

— Значит, Картаджино провел остаток жизни, мечтая о мести, — говорю я.

— Картаджино, Синатра и Бистли. Брат Снейка. Единственные трое, кто выжил.

— Ты ведь сказал, что выжить — это не проблема.

— Мужчины выходили из ринга живыми. Но немногие проживали долго после своих ранений. А из тех, кто выживал, многие в итоге сами сводили счеты с жизнью.

Меня пробирает дрожь, и мое тело замирает.

— Ох, — вырывается из моих губ. Самоубийство — это совсем другой уровень. Почему-то эта тема всегда была для меня триггером.

— Не останавливайся, — приказывает он, толкая меня, чтобы я снова начала двигаться. — Будь хорошей маленькой шлюшкой и продолжай трахать себя на камеру, если хочешь услышать продолжение истории.

Меня бесит, как эти слова заводят меня, но я не могу отрицать, что это так. Особенно когда он отпускает мои волосы только затем, чтобы обхватить меня сильной рукой за талию и приподнять с его колен настолько, чтобы освободить свой член. Его кожаный ремень со звуком выскальзывает из петель, но так и не падает на пол.

— Знаешь, я передумал. Думаю, будет лучше, если ты просто послушаешь, пока я трахну твою задницу.

Я ахаю, но не успеваю ничего сказать, как ремень уже шлепает по моему лицу, а мой удивленный вдох он использует, чтобы вставить его между моими зубами. В следующий момент кожа впивается в мои щеки, а ремень завязывается узлом за моей головой, прямо под местом, где закреплена маска.

— Ты должна быть благодарна, что я не использую горлышко этой бутылки виски, как хотели сделать некоторые парни в клубе, — шепчет он мне на ухо. — Эти идиоты не знали, что движение внутри твоей киски вызовет очень неприятное ощущение всасывания. — Его рука сжимает член между нами. — Но я знаю, что даст тебе боль, которую ты заслуживаешь, не оставляя повреждений.