После 10 августа Вихман стал помощником начальника штаба тыла Одесской губернии, а позднее был переброшен в недавно захваченный красными Крым, где в январе 1921 года возглавил Симферопольскую ЧК, находившуюся на правах губЧК. 14 апреля 1921 года совещание чекистских работников под председательством прибывшего в Крым начальника Особого отдела Всеукраинской ЧК Ефима Евдокимова постановило поручить формирование ЧК всей Крымской области Вихману, которому надлежало временно вступить в должность ее председателя[534]. До решения Центра была составлена временная коллегия Крымчека, в которую помимо Вихмана вошли 4 человека, в том числе неоднократно упоминавшийся в нашей книге Федор Фомин, возглавивший ее Особый отдел, составленный из бывших особых отделов Черноморского и Азовского морей и 4-й армии. КрымЧК имела теперь подразделения в Севастополе, Ялте, Керчи, Евпатории и Феодосии, и именно на нее ложилась вся ответственность за проведение Красного террора.
Нужно отметить, что первыми Красный террор в Крыму начали отнюдь не Вихман и его чекистские коллеги. Согласно воспоминаниям Надежды Улановской, в 1921 году муж, рассказав о расстреле большевиками в Крыму после победы 30 тысяч уже безвредных белых, добавил, «что не готов делить с ними ответственность за зверства»[535]. На самом же деле Улановский явно лукавил (если он действительно это говорил), поскольку сам, несомненно, был причастен к некоторой части казней, общее число жертв которых в 1920–1921 годах в Крыму, по наиболее достоверным данным, составило от 10 до 15 тысяч человек. Дело в том, что Красный террор в Крыму стал проводиться еще до начала деятельности там особистов и формирования чекистских органов. Первыми массовые расстрелы начала производить в ноябре 1920 г. Крымская повстанческая армия под предводительством небезызвестного матроса-анархиста Александра (Фомы) Мокроусова, одним из командиров которой являлся единомышленник последнего и тоже бывший матрос Алеша Черный, то есть Александр Улановский[536]. Жертвами партизанских казней стали несколько тысяч человек. Несомненно, причастен к этому красно-зеленому террору был другой сподвижник Мокроусова – выходец из обрусевших греков-рабочих, черноморский матрос, большевик с 1919 года Иван Дмитриевич Папанин, будущий легендарный полярник. Именно благодаря ему несколько десятилетий спустя Улановский, являясь беспартийным и к тому экс-анархистом, станет персональным пенсионером союзного значения. Папанин, в отличие от Улановского и Мокроусова, станет сотрудником Крымской ЧК, причем возглавит в ней комендатуру, которая, как и в других чекистских органах, являлась ответственной за содержание заключенных и приведение в исполнение смертных приговоров. В своей мемуарной книге «Лед и пламень», первое издание которой вышло в конце 1970-х годов, он упоминает Вихмана в положительном ключе, однако все же главным поборником революционной законности показывает не его, а Станислава Реденса, который с 21 января 1921 года являлся полпредом ВЧК[537].
Роман Гуль, как мы уже видели, писал в повести о Котовском о казни Вихмана «своими», а в книге о Дзержинском несколько это конкретизировал, говоря, что его «за садистические казни невинных людей впоследствии расстреляли даже сами большевики» [538]. Сразу скажем, что эта информация неверна, однако в данном случае справедлива поговорка, что «дыма без огня не бывает».
Весной 1921 года в Крыму побывал Николай Бухарин. Он ознакомился с некоторыми чекистскими материалами, среди которых оказался секретный циркуляр, подписанный Вихманом, который после того, как в начале мая КрымЧК возглавил большевик с 1910 года Николай Александрович Смирнов, ранее руководивший чекистами Вологодчины, стал его заместителем. В этом циркуляре предписывалось выбирать на партконференцию из сотрудников ЧК именно особистов для поднятия авторитета Особого отдела (последние особенно «отличились» в репрессиях в Крыму и, соответственно, вызывали большую неприязнь даже в партийной среде). Вернувшись в Москву, Бухарин рассказал о циркуляре Дзержинскому, а тот 18 мая направил в Харьков телеграмму председателю Всеукраинской ЧК Манцеву, в которой потребовал убрать Вихмана из Крыма и назначить следствие. Спустя 2 дня в ответной телеграмме Манцев сообщил, что Вихмана уже откомандировали в распоряжение ВУЧК и на днях он должен выехать из Крыма, причем местный областком вообще просил запретить ему работать в ЧК. «Ваше отношение к циркуляру Вихмана, – писал Манцев, – вполне разделяю и по приезде Вихмана в Харьков приму соответствующие меры, о таковых уведомлю Вас»[539]. Вскоре были отозваны не только Вихман, но и его непосредственный начальник Смирнов, а врид председателя КрымЧК стал Фомин[540]. Наконец, 23 июля по предложению Манцева пред. КрымЧК был назначен хорошо знакомый ему Александр Ротенберг, ранее, в 1918 году, возглавлявший следчасть Отдела по борьбе с контрреволюцией ВЧК, по свидетельствам ряда московских арестантов, одна из наиболее одиозных фигур чекистского центрального аппарата, а одним из членов коллегии – бывший следователь указанного отдела Федор Либерт (по некоторым данным, спустя несколько лет сбежавший в родную Латвию). Вскоре по настоянию все того же Манцева коллегия КрымЧК постановила, что она подчиняется только полпреду ВЧК по Крыму и его заместителю[541].
Однако по линии ВЧК к Вихману первоначально никаких серьезных санкций применено не было. В августе 1921 года он был назначен зампредом и начальником Секретно-оперативной части Ставропольской губЧК и, более того, с августа по конец октября временно исполнял обязанности ее председателя[542]. И здесь его поведение было схожим с одесским и крымским: во время антибольшевистского крестьянского восстания, охватившего не один уезд этого края, под его руководством коллегия губЧК постановила «для нанесения удара по бандитам и прекращения их связи с городом» взять в заложники пять крупных домовладельцев города Ставрополя, а спустя непродолжительное время они были расстреляны[543]. Ставропольский журналист Борис Кучмаев со ссылкой на хранящиеся в музее местного краевого УВД воспоминания старого чекиста Гавриила Яшина пишет, что когда на партчистке (в конце 1921 года) Вихману был задан вопрос, касающийся его пьянства, тот ответил, что «пил, пьет и будет пить, но контрреволюции от этого легче не будет»[544].
В то время как партчистку Вихман проходил в Ставрополе, на партучете он продолжал числиться в Симферополе, где в декабре 1921 года Крымской областной проверочной комиссией заочно был исключен из партии «за бюрократизм и грубое отношение к сотрудникам»[545]. Центропроверкомом дело было передано в ЦКК. Вихман тогда же, в декабре, был уволен со службы, а затем приговорен к 2 годам условного (!) заключения в концлагерь и лишению права работать в чекистских органах[546]. Мотивом осуждения явились должностные преступления в Крыму, выразившиеся в необоснованных арестах коммунистов, а также нежелание считаться с местными партийными и советскими органами и сознательное их введение в заблуждение. Сведения об этом приговоре каким-то образом дошли, правда по принципу «испорченного телефона», до находящегося еще с января 1919 года в Берлине Романа Гуля, что и стало поводом для его утверждения о расстреле Вихмана.
