— Посмотри на меня, Зора.

Я открываю глаза.

Мы в пещере. Это все, что может понять мой мозг.

— Это будет больно, — предупреждает он.

— Мне не бывает больно, твою мать! — я визжу, когда он поливает мою рану спиртом.

Он прижимает руку к моей груди, когда я пытаюсь приподняться.

— Я должен почистить ее, чтобы увидеть, насколько все плохо.

— Швы, — выдавливаю я.

— Швы, — соглашается он.

— Раскали лезвие, — предлагаю я. Он качает головой.

— Это то, что ты сделала со своей рукой?

Я пожимаю плечами, но сожалею об этом движении, поскольку оно тянет во всех самых неподходящих местах.

— Нет нитки. Нет иголки.

— Ну, у меня есть, — он показывает мне иглу. Она поблескивает в тусклом освещении пещеры. — Вот.

Он засовывает мне в рот скомканный лоскуток ткани. Логика исчезает.

— Кинк, — говорю я, мой голос приглушен тканью. Он приподнимает бровь.

— Что?

— Кинк, — пробую я снова. На самом деле это звучит как — КУХ-КУХ.

Он протыкает меня иглой.

Я со стоном впиваюсь зубами в ткань.

Он быстр и, очевидно, хорошо разбирается в искусстве шитья.

Я думаю, так оно и было, если бы у него был отец, который калечил его в детстве.

Он заканчивает, завязывает шов и вынимает тряпку у меня изо рта. Он проводит пальцем по своей работе, затем прикладывает влажную тряпку к местам, где выступила кровь. Он нежно снимает с меня корсет, задирает рубашку прямо под грудью и очищает мою грудную клетку, мой живот, его прикосновения легкие, как перышко, что мне трудно поверить, что это его руки.

— Где мы? — шепчу я.

Краешки моего зрения затягивают меня в сон, но я заставляю себя бодрствовать.

Он поднимает свечу, ее маленькое пламя — источник нашего света.

— Мы на дальнем краю арены. Тейлис сказал мне, что у него в стенах вырыты пещеры, входы в которые почти незаметны.

Кристен использует небольшой таз, наполненный водой, чтобы промыть окровавленную ткань.

— Все это придумал Тейлис? Он морщится.

— Он любит свои игры. Иногда, возможно, даже чересчур.

— Так этот турнир был не твоей идеей? — я ворчу и переворачиваюсь на неповрежденный бок, подпирая голову рукой.

Он хмурится.

— Честно говоря, я считаю, что это испытание для меня в той же степени, что и для сражающихся женщин. Как ты знаешь, я не могу читать мысли самых близких мне людей. Это в значительной степени относится и ко мне. Видеть мое собственное будущее запрещено, но Тейлис и Кайя чувствуют кое-что о моем будущем пути. Тейлис чувствовал, что мне нужна королева, а Кайя чувствовала, что это должна быть защитница, кто-то, кто мог бы превзойти врагов в нашем Королевстве.

— И этот гребаный турнир был твоим решением? — я сжимаю переносицу. — Я зарабатываю на жизнь убийством людей, но никогда — невинных. Эти женщины не заслуживают такой смерти.

— Это было предначертано много лет назад, — объясняет он. — Если бы Тейлис или Кайя увидели бы изменения, они бы мне сказали.

Я пристально смотрю на него.

— Значит, ты просто делаешь все, что тебе говорят. Как тогда, когда Тейлис заставил тебя поцеловать меня?

Он выдергивает мокрую ткань, его бицепсы напрягаются.

— Я не могу принимать важные решения самостоятельно, Зора.

Если бы я это делал, я бы уже женился на тебе.

— О, — говорю я, придушив слово, когда между нами затягивается тишина.

К моим щекам приливает жар, и я опускаю взгляд на пол пещеры.

— Прости, я не должен был этого говорить, — он выдыхает и устраивается рядом со мной. — Даже такое заявление может изменить Судьбу. Я не могу хорошо видеть твои нити, Зора, но я вижу достаточно, чтобы знать, что твое будущее полностью связано с моим, с Королевством, — он прочищает горло. — Я просто не уверен, что это закончится хорошо.

Я смотрю на него, собирая все свои силы, чтобы произнести следующее предложение.

— Ты не хочешь, чтобы я была частью твоего будущего, но ты заявляешь, что хочешь жениться на мне в проклятой богами пещере?

Он проводит рукой по лицу.

— То, чего хочу я, и то, чего хочет Судьба — это разные вещи.

— Но ты — Судьба.

— Я не Судьба. Я вижу нити, которые скрепляют эту вселенную.

Это не значит, что я тот, кто полностью контролирует их.

— Итак, чтобы внести ясность, ты хочешь меня, тебе просто нужно разрешение?

Я смеюсь.

— Это смешно.

Его глаза темнеют, и он улыбается.

— Ты понятия не имеешь, как сильно я тебя хочу, но на то есть веская причина. Я не думаю, что ты останешься здесь.

— Наверное, ты прав. Особенно с тех пор, как я потеряла к тебе всякое доверие.

Я ложусь на спину и закрываю глаза.

Он легонько убирает волосы с моей шеи и оставляет там нежный поцелуй.

— Что я должен сделать, чтобы вернуть твою веру в меня?

— Ты можешь сделать больше, — бормочу я, пытаясь придвинуться ближе, но отступаю, морщась от боли, мои швы натягиваются.

Кристен прикладывает ладонь к моему лбу.

— У тебя температура. Тебе нужно отдохнуть.

Я киваю в знак согласия, прижимаясь щекой к какой-то мягкой подушке, на которую он меня положил.

— Спокойной ночи, красавица, — шепчет он.

Последнее, что я чувствую, это его губы на моем виске, его пальцы, скользящие по моим волосам — покой.

Но почему-то я уверена, что это затишье перед бурей.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В первый раз в своей жизни я просыпаюсь в безопасности.

Я открываю глаза и оказываюсь лицом к лицу со спящим Кристеном. Его рука крепко обнимает меня, кулак сжимает ворот моей рубашки. Я медленно выдыхаю, мое тело чувствует себя таким же расслабленным и защищенным, каким выглядит его лицо. Никаких морщин или смятения. Просто расслабленный мужчина.

Я могла бы привыкнуть к этому.

Я действительно думаю так, и страх прорастает в моем теле. Я вытесняю его, раздавливаю в зародыше.

Позволь себе насладиться этим.

Темные волосы Кристена падают ему на глаза, над густыми ресницами. Его губы слегка приоткрыты, и я слегка вздрагиваю, когда он храпит.

Хихиканье, чертово хихиканье. Именно такой звук вырывается из меня, когда крошечная слюна стекает у него изо рта. Я зажимаю рот рукой, но уже слишком поздно.

Кристен напрягается, и его глаза распахиваются. Его напряжение спадает, когда он смотрит на меня, краски его глаз по-утреннему ясны и прекрасны. Каждый маленький завиток переливается пастельными тонами, его зрачки поражают.

— Я не хотел засыпать, — сонно бормочет он и садится.

Он проводит тыльной стороной ладони по рту, светло-бронзовые щеки темнеют от смущения, когда он обнаруживает следы слюны.

Я разражаюсь громким хихиканьем, затем сгибаюсь пополам и хватаюсь за бок.

— Ах, — рычу я, проводя пальцами по вышивке Кристена.

— Я не уверен, что это значит, — говорит он, удивленно приподнимая бровь. — Как ты себя чувствуешь?

— Как настоящий кусок дерьма, — ворчу я.

Он помогает мне подняться на ноги, и я смотрю вниз на импровизированную кровать, на которой мы спали. Это настоящая раскладушка. Тонкий матрас, но, тем не менее, матрас.

Я искоса смотрю на Кристен.

— Не хочешь поделиться, как ты смастерил это в дикой местности?

— Эм, — он потирает затылок и одаривает меня застенчивой улыбкой.

Я фыркаю и отворачиваюсь.

— Ты действительно принц.

— Куда ты идешь? Ты едва оправилась.

— Нужно найти своих союзниц. Последнее, что я помню, это то, что мы оставили их в довольно опасном положении. Я хотела бы знать, живы ли они еще.

Я двигаюсь к выходу из пещеры, расбрасывая листву на своем пути. У меня щемит в груди, когда сердце нашептывает глупые, безответственные вещи.

Возвращайся к нему, оставайся в этой пещере навсегда.

Снаружи восход солнца освещает верхушки деревьев. Я пробираюсь сквозь высокую траву и крадусь обратно в направлении крепости, опасаясь по пути за свою рану. Каждый шаг, каждый вздох — боль пронзает меня рикошетом.