Лев, усмотревший в этом вторичную выгоду, сказал:

- Если ты не хочешь заниматься футболом, так и скажи. Это не обязательно.

Он тогда почувствовал себя прогрессивным родителем, дающим право выбора. И Ваня его сделал:

- Хочу, - сказал он, – мне всё нравится.

А на следующий день повредил лодыжку – вдобавок к недолеченной руке. Забирая сына с тренировки, Лев, раздражившись на удивительную регулярность повреждений, сердито сообщил сыну:

- Вань, ты понимаешь, что твои травмы стоят не дешево?

В Канаде бесплатная медицина, но в Британской Колумбии мигрантам полагается страховка только через три месяца, и парочка Ваниных вывихов действительно влетела им в копеечку, но, в остальном, Лев преувеличил: с ушибами и растяжениями (кои составляли большинство на Ванином теле) они справлялись дома.

- Я же не специально, - прохныкал мальчик.

- А по-моему, специально, - отрезал Лев.

Он понимал, как это неправильно, но всё равно злился: на эту инфантильность, на желание, чтобы они, родители, сидели возле него целыми днями и вытирали сопли, и, хотя это казалось совершенно естественным: быть инфантильным в десять, Лев считал, что уж если тебе повезло быть самым крепким, психически здоровым и благополучным, так потрудись не создавать проблем в непростой для семьи период. Неужели в десять лет так сложно понять, что такое деньги, переезд и кризис? Когда Льву было десять, он спал с ножом под подушкой, потому что боялся собственного отца, так что он знал: в таком возрасте самое время осознать, что такое реальная жизнь. Тем более, у его детей, у его несчастных и измучившихся от сытой жизни детей, реальность вовсе не так ужасна, как они пытаются показать.

Они поругались из-за этого, когда ехали с тренировки домой. Даже странно: поругались ровно так, как Лев привык ругаться с Мики. Ваня был мягче и… проще. Его аргументы в споре заканчивались словами: «Бе-бе-бе» или «Так тебе и надо», он не отличался извилистым путём мысли, а тут вдруг…

Лев выговаривал ему ровно то, о чём думал последнюю неделю: надо быть серьезней, самостоятельней, он уже взрослый, должен понимать…

Ваня сидел рядом, пристегнутый к автокреслу, и, сложив ноги по-турецки, флегматично ковырял корочку от ранки на коленке. На тренировке кто-то случайно попал по ней кедом, перепутав с мячом.

- Я не взрослый! – хмуро произнёс он.

- Да? А знаешь, что делал я, когда мне было десять?

- Что? – с вызовом спросил Ваня.

- Спал с ножом под подушкой, - с гордостью за себя ответил Лев. – Потому что мне нужно было защищать от отца маму и сестру. В десять лет я прекрасно понимал, кто чего стоит.

- Я тоже прекрасно понимаю, кто чего стоит, - серьёзно, без тени своей обыкновенной смешливости ответил Ваня.

Льву стало не по себе от его ответа. Потеряв твердость в голосе, он растерянно заключил:

- В общем, я просто хочу сказать, что в твоём возрасте пора учитывать семейную ситуацию и отодвигать собственные капризы на второй план.

Ваня, хмыкнув, проговорил:

- А я жил в детдоме.

Лев спросил со вздохом:

- И что?

- Вот именно: и что?

Они посмотрели друг на друга. Лев первым отвёл взгляд: ему нужно было следить за дорогой.

- Сейчас ты в семье, - сказал он. – Как по мне, не в самой ужасной. Пора уже покрыться налётом цивилизации.

- Как скажешь, - буркнул Ваня.

Весь оставшийся путь до дома Льва не покидало ощущение дежавю: как будто с Мики поговорил. Ох уж это вредоносное влияние старшего брата…

Лев хотел поделиться со Славой педагогическими соображениями относительно поведения Вани и его копирования Микиных реплик, но обо всём забыл, когда супруг встретил его на пороге квартиры с девичьим макияжем на лице. Ну, правда девичьим, даже близко не было никакого рокерского налёта (который Лев, пусть и со скрипом, но смог бы принять). А тут: розовые тени, блестяшки вокруг глаз, гель на губах.

- Это чё? – сходу спросил он, разглядывая принцессий раскрас.

- Макияж, - ответил Слава.

Лев оглядел весь его прикид: светло-розовая футболка с принтом, будто из коллекции детской одежды для девочек, рваные джинсы – самый привычный атрибут гардероба, белый лак с наклейки на ногтях (Лев пригляделся: кажется, там цветочки).

- И куда ты в таком виде собрался? – уточнил он.

- Я в таком виде собрался жить, - ровно ответил Слава. – Но прямо сейчас собираюсь в коммьюнити-центр.

- Во что?

- Коммьюнити-центр для квир-людей.

- Зачем?

- С людьми общаться.

«Это значит с геями, - догадался Лев. – И с бисексуалами. И с трансами какими-нибудь. Нет, так нельзя…»

- Я хочу пойти с тобой.

Ему показалось, что Славе не понравилась эта идея – ну, будто бы у него были какие-то планы, а Лев этим заявлением их разрушил. Ясное дело: хотел общаться с другими мужиками, а теперь ничего не выйдет…

- Пойдём, - вздохнул Слава. – Только никому там ничего не говори… Обидного.

Лев сначала не понял, с чего он должен начать говорить людям «обидное». Но когда дошли до центра – понял. Видимо, под «обидным» Слава подразумевал правду: не говорить женщинам, что они женщины, а мужчинам, что они мужчины.

Он понимал ситуации, когда человек хотя бы старается, вот как Тома – он и подстрижен, и одевается соответствующе. Но Рэй – это же просто темнокожая женщина с длинными волосами-кудряшками и грудью третьего размера, какого чёрта она – это он? Слава бубнил под ухом, чтобы Лев держал себя в руках и не провоцировал ничью гендерную дисфорию, на что тот ответил: - Если третий размер груди не провоцирует ей гендерную дисфорию, неужели у моих слов получится лучше?

- Размер груди не выбирают, - сдержанно ответил Слава.

- Она даже не пытается ничего с этим сделать, не пытается облегчить окружающим её восприятие.

- А должен?

- Должна, - упорно говорил Лев.

А потом к ним подошёл единственный человек в этом цирке, который не выглядел, как клоун: на нём не было ни макияжа, ни блесток на одежде, а местоимения полностью соответствовали его внешнему виду. Это был мужчина среднего роста – чуть выше Славы, чуть ниже Льва, но на адекватном подборе одежды его достоинства заканчивались. Лев мысленно окрестил его бледной трепонемой: выбеленный, как мертвец, и глаза мертвецки светлые.

По тому, как тот поздоровался со Славой (на русском!), Лев догадался, что они знакомы.

- Это Лев, мой муж, - представил их Слава. – А это Макс… - он будто хотел сказать что-то ещё, но добавил только: - Просто Макс.

- Привет, Лев, - с непонятным вздохом сказал Макс. – Наслышан о тебе.

Лев, глянув на Славу с прищуром, ответил:

- А я о тебе нет.

- Слава просто рассказывал, что у него есть муж, - поспешно пояснил Макс.

Льву не понравилось, что Слава когда-то там с чего-то вдруг общался с этим Максом и даже рассказывал об их семье, но Лев всё равно ощутил ту странную, родственную близость с Максом. «Близость по признаку нормальности» - назвал он её в своей голове. Ему даже захотелось спросить: «Слушай, а чё ты тут забыл? Ты вроде ничего».

Он почти так и сделал, когда Слава отошел к кулеру с водой:

- А зачем ты сюда приходишь?

Макс, кажется, удивился.

- Мне здесь нравится.

- Но тут все какие-то… - Лев замялся. – Крашенные.

- Не все, - покачал головой Макс. – Вон, Крис, например, не крашенный.

Он кивнул Льву за спину и, обернувшись, тот вправду увидел обыкновенного с виду мужчину. Но только с виду. Крис общался в компании двух девушек и, стоило ему открыть рот или начать жестикулировать, как из него вырывался самый настоящий ультрагей – жеманный, громкий, эпатажный.

Поморщившись, Лев снова повернулся к Максу:

- Он же манерный.

Макс, улыбнувшись одними уголками губ, произнёс:

- Но ты тоже…

Лев опешил. Ничего оскорбительней в свой адрес он ещё не слышал. Ладно, пускай ему говорили, что он «педик», «голубой», «насильник», «психопат» — это хотя бы было правдой. Ну, не прям правдой, но имело под собой какие-то основания. Но манерный?..