Была не была.

- Он применял к тебе насилие?

- В смысле?

- Он заставлял тебя делать что-то, чего ты не хотел делать?

Взгляд мальчика на миг переменился, и Слава готов был поклясться, что увидел в глазах сына: «Да», но вслух он сказал:

- Пап, мы только целовались, а потом я ушёл.

- Вчера вечером ты говорил другое.

- Что я говорил?

Слава, вздохнув, процитировал через силу:

- «Трахнул и накурил».

- Ну, я был накуренный, мало ли что я сказал.

Мики бегал глазами по кухне, и Слава попросил:

- Посмотри на меня.

Мальчик остановил взгляд: вроде и на его лице, а вроде и мимо. Слава вкрадчиво проговорил:

- Слушай, иногда насилие бывает неявным. Может казаться, что ты сам на это пошёл, но, на самом деле, тебя могли убедить, уговорить, запугать… И всё это считается насилием.

Мики резко отвёл взгляд.

- Я не хочу об этом.

Слава занервничал: «Я что-то сказал не так, я что-то сказал не так…»

- Ладно, - согласился он. – Но, если что…

- Я знаю, - перебил Мики. – Если что, ты рядом. Я знаю.

Он ушёл, утащив ещё один панкейк – на этот раз из тарелки. Слава почувствовал себя опустошенным и бесполезным: толку от этого: «Я рядом», если собственный сын боится рассказать тебе правду?..

Диалог со Львом был налажен. Так казалось некоторое время – перемирие длилось неделю или, может быть, две. У них, наконец, нашлась общая тема для разговора – и видит бог, сколько Слава вложил сил, чтобы, общаясь со Львом, не озвучивать вслух ряд вопросов, не дававших ему покоя: «Почему? Почему ты его позвал? Почему ты не послушал, когда я сказал нет?». Всё это было бы переливанием из пустого в порожнее и отвлекало от главной проблемы.

Славу беспокоило, что произошло с Мики.

Льва беспокоило, что произошло с Мики.

Сначала они обсуждали своё беспокойство в общих чертах. Лев говорил: «Поверить не могу, что он за ним увязался» и «Артур тот ещё сукин сын, целоваться с подростком – что за идиотизм?». Слава говорил: «Я беспокоюсь, что Мики травмирован» и «Неважно, было ли это добровольно, потому что это априори было нездорово». Лев говорил: «Ну, Мики тоже хорош, какой дурак идёт ночью в отель к взрослому мужику?», Слава говорил: «Если он пошёл, значит, мы что-то сделали не так».

А однажды они встретили друг друга в гостиной с одинаковым предложением:

- Нам нужно поговорить о Мики, - сказал Слава.

- Хотел предложить то же самое, - сказал Лев.

Они поплотнее закрыли дверь.

- Я думаю, Артур его изнасиловал, - сказал Слава.

- Я думаю, Мики употребляет наркотики, - сказал Лев.

- Чего?! – опешили оба.

С этого момента их временное перемирие закончилось. Лев ответил Славе, что у того «все – насильники» и он, по всей видимости, привык сводить все проблемы к одной и той же теме. Слава ответил Льву, что тот всегда навешивает на Мики самые жуткие ярлыки – от психических болезней до зависимостей. Лев говорил, что ничего не навешивает, что «наркотики всё объяснили бы».

- Ну, для чего он пошёл за Артуром, например? – спрашивал Лев. – Я считаю, что он уже был укуренный, и именно поэтому принял ряд неверных решений.

- Мне он сказал, что это Артур дал ему траву.

- А что он ещё мог сказать? – закатывал глаза Лев. – Мне Артур сказал, что Мики сам хотел с ним… Короче, ты понял. Вступить в связь. А учитывая, какой Артур стрёмный, то сто процентов Мики был укуренный. Трава повышает либидо и делает всех красивее.

Слава обомлел от таких аргументов:

- То есть, ты веришь Артуру, а не своему сыну?

- Давай прямо: сколько раз мне врал Артур и сколько раз Мики?

- Недостоверная проверка на честность, - холодно ответил Слава.

- Может быть, - согласился Лев. – Но Мики регулярно ввязывается в какую-то ерунду, потом врёт и выкручивается, потом попадается, и так… миллион раз.

- И о чём он врал?

Лев, задумавшись, посмотрел в потолок, походил из стороны в сторону, и вспомнил:

- Об оценках. Помнишь, как он вырывал страницы из дневника? И пытался оттереть двойку лезвием бритвы, это ещё в пятом классе…

У Славы руки опустились от беспомощности. Как вести диалог на таких разных уровнях понимания проблемы?

Заметив его бессилие, Лев с некоторым раздражением проговорил:

- Ладно, допустим, ты прав. И что? Что мы можем сделать? Непонятно. А если я прав, то… Не знаю, может, он скоро умрёт. Поэтому надо что-то делать.

Слава развёл руками:

- И каков твой план?

- Я думаю, он должен быть наказан…

- Да за что? – мученически простонал Слава.

- В смысле за что? – искренне не понял Лев. – За то, что пошёл ко взрослому мужчине в отель, накурился и попал в полицейский участок. Да и не в этом дело… Если он курит траву, надо его ограничить.

- Как?

- Всё его общение с другими людьми должно стать подотчетным. Пусть рассказывает, куда идёт, где будет и когда вернется. Мы должны знать каждого, с кем он общается. И номера их телефонов. И адреса. И номера их родителей.

- И найдём ему психотерапевта, - вставил Слава.

- У нас нет на это денег.

- Есть.

- Нет.

Он посмотрел Льву глаза в глаза и с прохладцей в голосе сказал:

- Кто зарабатывает деньги, тот и решает, на что их тратить.

Лев, хмыкнув, ответил:

- Супер. Решай.

Он, стремительно поднявшись с кресла, вышел из гостиной.

Не прошло и минуты, как с индейскими криками (они получались от протяжного звука «А» и хлопанья по губам) в комнату залетел Ваня. Он подскочил к пианино и радостно сообщил Славе, что собирается разучивать новую композицию.

- Миз Ньюман говорит, что у меня хорошо получается, она дала мне на разбор буррэ из «Французской увертюры», а полонез я выучил за один урок, она говорит такого не бывает, но так бывает, я же выучил, а вчера она показала мне своего кота, она его не принесла, в смысле у неё в телефоне, на заставке, а то если бы она принесла, я бы опять чуть не умер, как в зоопарке.

Протараторив это, Ваня громко поднял крышку пианино, бухнулся на стул и ударил по клавишам. У Славы закололо в висках и, поморщившись, он попросил:

- Вань, пожалуйста, тише.

- Ладно, - понуро ответил мальчик и, устраивая мобильный с нотами на пюпитре, случайно уронил его на клавиши, снова издав какофонию звуков. – Извини, – прошептал он, вжав голову в плечи.

Слава, вздохнув, поднялся с дивана и вышел из комнаты, закрыв в гостиную дверь.

Ночью он слышал каждого.

Кроме Вани.

Почти 15 лет. Лев [15]

Через несколько дней после той злосчастной ночи Мики пришёл в норму: начал писать книгу про пацана-еврея. Лев был уверен, что это признак улучшений, а, может, даже доказательство их со Славой излишнего беспокойства: ну, если так подумать, сиди Мики на наркотиках, у него бы не оставалось времени на творчество.

С этим утверждением в голове Льва спорили, во-первых, все писатели-наркоманы (а это значит, почти все писатели), во-вторых, он сам: уж кому, как не Льву знать, что жажда творить неразрывно связана с внутренним неблагополучием. Но когда Льву было плохо, он писал о своих чувствах, а не о евреях, так что, может, это и не тот случай. Он даже думал: может, Мики настоящий писатель, потому что умеет жить в выдуманных историях, а Лев – горе-поэт, потому что умеет только плавать в коктейле из собственных несчастий. Может, они несравнимы – и это к лучшему.

Но спокойная жизнь не желала начинаться. Едва к старшему сыну вернулся человеческий цвет лица, как младший начал ломать конечности на школьном футболе. В кружок он записался в первую же неделю учёбы, а вот ноги и руки начал ломать только на летних каникулах. Потом лежал дома с растяжением и страдал куда сильнее, чем полагается при таких травмах: «Слава, посиди со мной», «Мики, принеси воды», «Лев… ай, ладно, ничего».