Наконец барышня, переводившая речи, обратилась к публике и попросила пожалеть гостя. Толпа крикнула троекратное «ура», носильщики подхватили чемоданы, все двинулись к выходу из вокзала. Непонятно, как Тухлю вынесло прямо к господину в цилиндре. Он услышал, как тот строго внушал переводчице:

– Смотрите, чтобы было как договорено.

– Не сомневайтесь, Фёдор Павлович, обязательно, – она хрипела и шмыгала промёрзшим носиком.

– Чтоб не зря деньги заплатил.

– Всё будет как обещано.

– Вот тебе на расходы. – Тухля увидел, как переводчице сунули пачку десяток. Не толстую, но всё же. Она спрятала ассигнации в сумочку. – Чтобы всё в лучшем виде, как условились.

– Можете не сомневаться.

Господин погрозил ей пальцем и отошёл от толпы. Только тут Тухля опомнился: его звезда исчезла. А он не заметил… Прозевал… Упустил… Что же теперь делать?

Переводчица сильно закашлялась.

– Господа… – проговорила она хрипящим шипением. – Кто может переводить? Я голос потеряла на морозе. Помогите…

Господа переглядывались. Мало кто знал английский. К чему? Язык бесполезный. Не французский или немецкий. Только аристократы и чудаки его учат.

– Я могу! – заявил Тухля.

– Чудесно, – еле прошептала она. – Позвольте представиться, Жаринцова, перевела роман Джерома.

– Тухов-Юшечкин, перевожу с древнегреческого и латыни, – ответил Тухля и добавил: – Ну и с других языков тоже…

– Просто чудо. Едемте с нами.

Тухля всегда был готов подчиняться женщине, даже потерявшей голос. Сказано в гостиницу – значит, туда ему и надо.

Владельцы гостиниц 1-го разряда предпочитали иметь добрые отношения со своим полицейским участком. Владельцы гостиниц 2-го разряда – тем более. Василий Андреев поздравлял пристава Кояловича с праздниками, днём ангела и днём рождения его и каждого члена семейства, аккуратно подавал паспорта приезжих на регистрацию временного пребывания в столице, как требовал закон, и вообще выражал искреннее радушие. Насколько хватало средств.

Появление помощника пристава стало неприятным сюрпризом. С чего вдруг без предупреждений? Молод ещё на подарки рассчитывать. Да и праздники кончились. Вслух Андреев выразил радость такому приятному визиту. Когда же узнал, что спутник Бранда, похожий на мишку, из сыскной полиции, радость хозяина гостиницы не имела пределов.

– Чем могу служить, господа? – спросил он, ощутив пересохшее горло.

Бранду хотелось показать себя в деле. Ванзаров не позволил.

– У вас остановился господин Куртиц, – сказал он строго утвердительно.

Андреев вежливо согласился, чувствуя, как страх подползает к сердцу: иметь дело с сыском ему не хотелось. Особых нарушений нет, так, пустяки: бывает, бланкету с клиентом пустит, ну ещё по мелочи всякое…

– Именно так-с…

– Приехал утром в субботу около девяти.

– Иван Фёдорович? Да-с…

– Взял номер, просил не сообщать отцу.

Сказано так, что не возразишь. Прочистив горло, Андреев согласился:

– К сынкам уважаемого Фёдора Павловича относимся с пониманием. Это ведь не нарушение, полагаю.

– Часто снимает номер? – Ванзаров смотрел напрямик.

Вроде бы ничего особого: ну уставилась пара голубых глаз. Но ведь так смотрят, будто душу просвечивают, будто знают, что у тебя там спрятано. Так и хочется сознаться во всём, чего не делал. И особенно что скрываешь. Неприятный взгляд, тяжёлый… Андреев оказался не готов.

– Первый раз, господа… Никогда прежде… Честно слово, – заторопился он, будто оправдываясь.

– Когда видели Ивана Куртица последний раз?

– Позвольте… Вероятно… Да… Как вчера с утра ушёл, так не появлялся…

– Не удивило, что постоялец пропал?

Вот тут Андреев не знал за собой вины.

– Иван Фёдорович – взрослый человек, в своём праве, наверняка дома остался. Не понимаю, господа, в чём тут…

Ванзаров показал ключ с биркой:

– От его номера?

– Именно так-с… Откуда у вас…

– Проводите, – невежливо ответил Ванзаров.

Бранд помалкивал. Он впитывал науку полицейского сыска. Вот это по-настоящему! Не то что пристав: только кулаком умеет стучать и протоколы требовать.

Андреев старался быть исключительно любезным, что на лестнице трудновато. Приходится изворачиваться. Забежал вперёд, с поклоном указал дверь с цифрой 3.

– Вот, извольте, – сказал он и чуть не задохнулся: полицейский вставил ключ в замочную скважину, повернул и открыл номер. – Что вы делаете, господа, это недопустимо. Проникать в жилище без основания… Даже полиция не имеет права…

– Основание есть: проводится розыск, – Ванзаров подтолкнул вперёд замешкавшегося Бранда. – Номер убирали?

– Нет-с… Вчера было рано, сутки с заезда не прошли, сегодня воскресенье, сами понимаете, нельзя убирать. – Андреев хотел добавить, что горничные с утра в храм ушли. Но язык не повернулся соврать этому господину.

– О нашем визите прислуга ничего не должна знать. Вам ясно, Андреев?

Хозяин выразил глубокое понимание. Перед ним захлопнули дверь. Тут он кое-что пробормотал себе под нос, но мы не расслышали.

Ванзаров включил электрическое освещение. Бронзовая люстра с тремя десятисвечовыми лампочками осветила номер. Обстановка простая, только самое нужное: застланная кровать, круглый стол для еды или письма, накрытый скатертью, платяной шкаф, кресло, пара стульев и трюмо. На окнах плюшевые шторы.

– Зачем вы так строго? – спросил Бранд.

– Жулик, – просто ответил Ванзаров.

Помощник пристава не нашёл чем возразить: он слышал про делишки Андреева с проститутками и номерами, которые не замечал пристав. Недаром не замечал, конечно.

– Ваша мысль, Сергей Николаевич, что Иван Куртиц вздремнул перед катком, отвергнута.

– Потому что кровать не тронута? Так ведь горничная могла убрать.

– Не могла.

Бранд вовремя понял ошибку. Ай, как стыдно, а ведь в пехотном училище лучше всех шахматные задачки решал. Вот что участок с мозгами наделал. Надо быть начеку.

Обойдя номер, Ванзаров подошёл к платяному шкафу и распахнул створки:

– Взгляните.

Внутри висел аккуратный ряд вешалок-плечиков, щётки для одежды, сложенные чехлы для одежды, полки для сорочек и нижнего белья, открытые коробочки для всякой мелочи, которая водится у дам.

– Что заметили?

Осмотрев со всем старанием, Бранд признался: ничего.

– Сигарная коробка и склянка с этикеткой «Sucre vanillé» [31], – добавил он.

– Хьюмидор из кедрового дерева. Остальное верно: ничего. Ни чемоданов, ни дорожного портпледа, ни смены белья, ни пиджачной тройки про запас. Портмоне и записной книжки здесь тоже нет.

– Может, вечером хотел обратно в Москву?

– Билет на что покупать?

– Мог у друзей одолжить. Или у отца.

– Для этого не надо снимать номер в гостинице.

– Ох, верно ведь… Что же тогда?

– Важен другой вопрос: зачем приехал?

Над вопросом Бранд задумался всерьёз:

– Может, дело особое имелось?

Ванзаров промолчал.

Поставил на стол сигарный хьюмидор, блестящий лаком, открыл. Сигары походили на толстые колбаски, на красном колечке надпись «H. Upmann». Кубинские. Пахло куда приятнее, чем сигарильи Лебедева. Сигары лежали строгим рядом. Одно место из двенадцати пустовало.

Повторяя за чиновником сыска, Бранд взял склянку с белым порошком, внутри которого виднелся чёрный стручок.

– Из кондитерской «Сиу и Ко», – сказал он, разглядывая затейливую эмблему на этикетке. – Из Москвы.

Бранд вытянул плотно притёртую крышку и понюхал. Мотнув головой, тяжело закашлялся и чуть не высыпал содержимое.

Выхватив склянку, Ванзаров воткнул пробку в горлышко:

– Это мальчишество – совать нос куда не надо.

По щекам поручика текли слёзы.

– Простите, Родион Георгиевич, я случайно, – проговорил он, давясь кашлем.

– Голова кружится?

– Да… Немного… Мутная… – Бранд потряс головой и потёр виски. – Ну и запах у ванили. Никогда не думал…