На таком взводе он мог наговорить лишнего. Даже лучшему другу. Следовало соблюдать осторожность. Ванзаров не боялся, что в порыве гнева может оказаться в Фонтанке. Побороть чиновника сыска никто не смог. Он слишком уважал Лебедева, чтобы дразнить его.

– Что случилось?

– А вы будто не знаете! – Лебедев выпустил облако дыма. Пролетавший голубь упал бы замертво. Если бы пролетел, конечно. – Чудовищная глупость! Безграмотность! Гнать в шею за такое заключение! Надо быть слепым и безмозглым! Патентованный идиот! А ваш начальник просит сделать вскрытие и найти причину. Тоже редкостный идиот!

С этими словами Аполлон Григорьевич махнул рукой, будто разгонял стайку идиотов, и отправил сигарилью в сугроб. Издав звук голодного буйвола, он прошествовал мимо. Останавливать криминалиста так же бесполезно, как вставать на пути паровоза.

Ванзаров вошёл в приёмное отделение участка. Последствия визита Лебедева были заметны. Пристав Коялович утирал багровое лицо платком, участковый доктор Филинов жадно пил из графина. Завидев Ванзарова, пристав скривился, будто ему в спину вонзили шип, заявил, что сыскная полиция может делать что угодно, участок в полном распоряжении, он лично умывает руки. Сунул взмокший платок в карман сюртука [27] и удалился. Доктор Филинов последовал за ним нетвёрдой походкой, прижимая графин к груди.

Из-за стола дежурного поднялся молодой человек в полицейском кафтане с погонами поручика, подошёл, отдал честь.

– Приветствую, господин Ванзаров, – сказал он напряжённым голосом, будто волновался перед важной персоной.

Чистое лицо с аккуратными усиками, ясный взгляд и шелковистая, чуть длинноватая причёска говорили, что юноша поступил на полицейскую службу недавно. Ещё не избавился от романтических иллюзий. Числится помощником пристава. Ванзаров невольно вспомнил себя пять лет назад. Он слышал, что юношу ругали так, как обычно ругают новичка, не привыкшего к неписаным правилам полицейского участка. Но это пройдёт.

– Рад видеть, господин Бранд, – сказал Ванзаров дружелюбно. – Вам поручено передать дело мне?

– Так точно. – Бранд протянул тонкую папку мутно-синего цвета. Будто пустую.

Ванзаров раскрыл. Внутри оказался одинокий листок с грифом участка, заполненный шатким почерком доктора. Заключение было кратким: смерть от естественной причины.

– Это всё? – спросил он, возвращая папку.

– Так точно… Господин Ванзаров, позвольте дать пояснения?

Поручику было позволено, он продолжил с видимым азартом:

– Странная история, господин Ванзаров. Вчера господин пристав сделал то, что ему было указано, а сегодня перевернулось с ног на голову: мы стали виноваты.

– Кто попросил доктора написать ложное заключение?

– Ну почему же ложное. Не ложное…

– То, что в деле.

– Не просил, буквально приказал. – Бранд понизил голос и оглянулся. – Господин Куртиц, отец погибшего. Как только прибыл на каток, глянул на тело и говорит: «Пишите, что умер сам». Пристав предложил вскрытие сделать, он и слушать не пожелал. С таким господином не поспоришь.

– Как полагаете, что случилось?

Бранд замялся.

– Говорите откровенно, пристав не узнает, – подбодрил Ванзаров.

– Слушаюсь. Полагаю, это не естественная смерть.

– Какие факты?

– Не силён в судебной медицине… Мне кажется… Я бы сказал… – Поручик наконец решился и выпалил: – Это отравление.

– Доказательства?

– Лицо у него будто судорогой сведено, глазные яблоки навыкате, зрачки расширены и ещё… Запах тяжёлый, кислым воняет…

У юноши цепкий глаз.

– Вы прибыли на место происшествия?

– Сопровождал пристава, – уточнил Бранд.

Ванзаров попросил описать, что происходило. И добавил:

– Смените официальный тон, Сергей Николаевич, мы не на приёме в министерстве.

– Слушаюсь! – ответил Бранд и смутился: – Простите, Родион Георгиевич… Значит, так. Прибежал городовой, доложил: в Юсуповом саду кто-то важный умер… Пристав тут же отправился, меня взял, младшего помощника Акулина… Прибыли…

– В котором часу?

– Без десяти час вышли из участка, время нарочно заметил, не позже четверти второго были на катке…

– То есть смерть наступила не позже половины первого.

Бранд согласно кивнул:

– Значит, прибыли… На льду лежит молодой человек, вокруг него толпа, дамы охают: «Ах, Иван Фёдорович, ох, Иван Фёдорович…» Простите… Оказалось, это сын господина Куртица… Стали опрашивать. Все в один голос говорят: Иван Фёдорович катался с барышней, вдруг она закричала на весь каток. А он на льду лежит недвижимый.

– Медицинскую помощь вызвали?

– Так точно… Простите… Вызвали. Доктор прибыл позже нас.

– Что за барышня каталась с Иваном Куртицем?

– Говорят, новенькая…

– Установили личность?

– Так точно… Простите… Некая Гостомыслова… Распорядитель показал, что она впервые на катке появилась.

– В толпе её не было? – спросил Ванзаров.

– Убежала в слезах.

– Составили протоколы опроса свидетелей?

– Так точно… Как положено…

– После распоряжения господина Куртица пристав их изъял.

Прозорливости сыска Бранд молча выразил согласие.

– Смерть была назначена естественной, – добавил он, будто оправдывая поступок пристава.

– Ну раз так, ведите, – сказал Ванзаров.

– Куда? – растерялся поручик.

– В мертвецкую. Шинель наденьте, живому мёрзнуть ни к чему.

Они прошли через двор в одноэтажную пристройку, в которой мертвецы, найденные на территории участка, дожидались своей участи. После визита Лебедева дверь забыли запереть. Распахнув её, Бранд зажёг электрическую лампочку, свисавшую под чёрным колпаком. В помещении было как на улице. На столе, обитом жестью, лежало тело в новенькой венгерке, в облегающих рейтузах, на руках кожаные перчатки, меховая шапочка жалась к правому боку. На вошедших были направлены подрезы, будто стражи охраняли лежащего обнажёнными клинками.

– «Jackson Haynes»! – произнёс Бранд, словно восхищался бриллиантом.

– Это коньки?

– Да, лучшие из лучших.

На лезвии виднелась аккуратная марка «Куртиц и сыновья», нанесённая чёрной краской. Ванзаров переместился к дальнему краю стола. Голова юного Куртица лежала неровно, чуть скосившись к плечу. Признаки, замеченные Брандом, были слишком очевидны. Особенно в неподвижных глазах. Застывшее лицо в крупинках инея походило на ледяную маску. Но даже сведённые мышцы не могли скрыть фамильные черты: Иван Фёдорович походил на своего отца, будто сам господин Куртиц помолодел лет на двадцать.

– Осмотр вещей сделали?

– Никак нет, господин Ванзаров. На катке пристав не разрешил, а потом смысла не было. Искать негде: в костюме для фигурного катания карманов нет. Одет с иголочки, настоящий фигурист.

– Любите конькобежный спорт, отчего сами не катаетесь? – спросил Ванзаров, ощупывая венгерку и находя скрытый кармашек. А в нём что-то твёрдое.

– Неудобно как-то… – ответил Бранд, застенчиво улыбнувшись. – Помощник пристава – и на коньках… В форме нельзя, а когда форму снимал, не припомню… Служба…

Бранд стеснялся признать: переодеваться ему не во что. Гардероб его состоял из шинели, форменного кафтана, шаровар, сапог и дюжины чистых сорочек. К тому же помощник пристава обязан неотлучно находиться на службе: он жил в участке. Какое тут катание.

Засунув пальцы в прорезь потайного кармашка, Ванзаров выудил дверной ключ. С кольца свисала бирка с выдавленной цифрой «3» и надписью «Андреев» вокруг.

Бранд рассматривал с интересом:

– Что это господин Куртиц носит ключ с чужим брелоком?

– Ключ от номера в гостинице, – ответил Ванзаров.

– Ах, ведь! – Бранд шлёпнул себя по шинели. – Гостиница Андреева на нашем участке, напротив Юсупова сада. Зачем ему номер, он же с отцом проживает?

– Зачем номер молодому неженатому человеку? Особенно в такой гостинице.

Намёк был понят, Бранд хмыкнул, будто смутился. Дескать, он себе таких вольностей не позволяет. Хоть сам молод, не стар. Его интересы – служба. И только служба.