В лифте не притаишься. В лифте не убежишь. Лифт быстрее покинуть, чем лестницу.

В лифте есть кнопка «стоп», кнопки удержания дверей и вызова диспетчера.

А мог ли дед Власий ездить в лифте с попутчиком так же незаметно, как делал это на блошиных рынках, в поезде? Проскользнуть в последний момент в закрывающиеся двери. Выбрать в спутники того, кто слишком занят собой, чтобы видеть... Повернуться спиной —и пропасть, ведь это легко сделать, когда у себя нет спины.

В любой обычной ситуации, в любом знакомом хотя бы по картинкам месте мы сами моделируем в голове ожидаемый образ того, кого предположительно можем встретить. Для каждого человека этот облик будет свой, тот самый, из его головы. И таким, как дед Власий, достаточно просто принять тот вид, который от него ожидают. Но подделка всегда имеет изъян, поскольку мы никогда не представляем человека сразу с нескольких сторон.

У деда Власия, того деда Власия, что приходил ко мне, спины не было. Впрочем, я точно знаю, что и тогда, и сейчас дед Власий поднимался по лестнице, а не на лифте.

Дед постучал в дверь, хотя звонок был исправен.

Звонок ненадежен. Он работает на электричестве. Он раздражает соседей. В неурочное время он звучит тревожно. Стук в дверь можно спутать с чем угодно. Ты можешь понять, кому из соседей звонят в дверной звонок. Когда стучат в твою дверь, только ты понимаешь, что этот стук именно к тебе. Но у тебя есть выбор — найти всему прозаическое объяснение и продолжать жить дальше, как раньше; или подойти к двери и проверить, верно ли твое прозаическое предположение или нет.

Я сразу узнал этот стук, хотя прошло много лет.

Осенние Деды, ну разумеется. Приходите в гости, дорогие усопшие, а то вы соскучились там, где вы сейчас пребываете. Не думайте, что вас забыли. Не сердитесь.

Все эти годы я старался проводить этот день вне дома, где угодно, только не дома. В пути, окруженный другими людьми, — самое верное.

А сегодня я здесь, на месте. Один. Как тогда, когда мне было двенадцать.

Сейчас я понимаю, что и кисель, и полотенце, мамой на окно брошенное, — все эти совпадения были, может, и не случайны. Сегодня, в Осенние Деды, не просто поминают предков — их приглашают к столу. Кисель —самое что ни на есть поминальное блюдо. Полотенце, чтобы пришедший дух мог утереться. А я тогда, оставленный дома за главного, и дверь открыл, и угостил. Я водил его везде, где ему было нужно. Меня впускали в дома, доверяли мне, а дед входил вместе со мной. Я был его дверью, я был его проводником.

А теперь у меня была коллекция.

Он пришел ко мне, потому что я собрал необходимые ему предметы. Но пока я не приглашу его, сам не впущу в мой новый дом, дед Власий войти не может. Думаю, его злят некоторые правила, обойти которые можно, только обманув. Но теперь-то меня не обманешь.

— Ты умер, — говорю я деду Власию.

— Раньше тебя это не смущало, — совершенно спокойно отвечает он, даже не пытаясь как-то оправдаться.

— Потому что ты не говорил мне!

— А ты и не спрашивал.

— Почему ты пришел?

— Яков тебе врал. А я не врал. Он сам засыпал всю мою землю солью. Я не мог выйти. Я ждал. А потом подмыло склон, и я смог.

Яков — это мой папа, сын деда Власия.

— Почему ты сейчас пришел?

— Ваш мак пророс. Вот хитромудрая баба твоя мать! Всегда ее терпеть не мог. Прикидывалась, что не знает ничего. Встала между мной и сыном — и снова захотела встать между мной и тобой. Маком ее птицы брезговали, не склевали. Насекомые не растащили. И соль маку оказалась не помеха. Рос, вырастал, цвел, созревал, сыпался и снова рос. А в этом году срезала весь мак глупая девчонка. Про чужую девчонку твоя мать не подумала. — Дед издает сухой смешок. — Не местная, не наша, приехала нарочно. К ней я тоже пришел. Но не остался, она же вызывала своего деда, не по правилам, да нам, дедам, только приглашение и нужно. Не важно от кого. Не особо важно как. Ее дед никогда не придет — он там, где ему положено быть по делам его, как всякому человеку. А я, вишь, пришел. Не остался сам, да кое-кого оставил, не напрасно же звала.

Без понятия, что за девушка возомнила себя ведьмой и решила приобщиться к знанию через могилу колдуна, моего деда Власия. Надеюсь, она не умерла, но наверняка пожалела о своем выборе точно так же, как Матрена. Если, конечно, от этой девушки осталось хоть что-то свое.

Мне очень неприятны дедовы слова о моей маме. Я начинаю понимать папу. Даже и хорошо, что ни жены, ни девушки у меня нет.

Я говорю:

— Ко мне зачем пришел? Я тебя не звал.

— Ты все время меня звал. Ты все время меня искал. Вот, нашел.

Дед снова сухо смеется.

Он раньше редко смеялся, хотя иногда и шутил. По тогда его смех не казался мне таким царапающим, неприятным, чужим.

Я стою у входной двери и не произношу ни единого слова. Вслух.

И из-за двери, с той стороны, мне тоже никто не отвечает. Вслух. Я не решаюсь даже поглядеть в глазок, чтобы убедиться, что стук мне показался. Я даже мысленно не могу сказать: «Приходи вчера, дед Власий!» Сказать так — значит признать, что дед Власий... Что это не дед Власий.

Это обманное приглашение, на самом деле приглашением не являющееся, перевертыш, призванный перехитрить и одновременно не разозлить, — сначала в отношении болезней, вызванных порчей, лихорадок и трясовиц. А потом и для любой нечистой силы...

Я не стану так говорить. Не сейчас. Теперь это только моя история. Моя былинка. Только я могу рассказать ее, и чем она завершится — тоже от меня зависит.

Я открываю дверь.