— А Скунс тоже что-то создал? — удивился Барсук Старший.

— Нет, это просто невыносимо! — Дикобраз тряхнул своими разноцветными иглами и отвернулся.

— Скунс ничего не создал, — сказал Крот-экскурсовод. — Он устраивает акции и перформансы.

Барсукоту стало совсем стыдно. Ведь к Скунсу он тоже врывался, и даже не один раз. На Скунса постоянно поступали жалобы от лесных жителей Дальнего Леса. В лесу не понимали творчество Скунса и считали, что он просто воняет. Вот даже и он, Барсукот, до сих пор не знал, что Скунс — на самом деле художник. Он думал, что Скунс — хулиган. А теперь вот оно что оказалось … Как стыдно. Какой позор.

— Скунс, кстати, тоже присутствует на вернисаже, — сообщил экскурсовод. — Давайте найдём его и попросим устроить для нас акцию?

— А давайте не надо, — вмешался Песец. — Мы очень уважаем Скунса, но здесь сейчас несколько душновато, а творчество Скунса — оно такое смелое, вызывающее, всепроникающее. С таким творчеством лучше знакомиться на открытом воздухе.

— Как скажешь, начальник, — согласился Крот-экскурсовод.

— Ну какой же я начальник. — Песец передёрнул плечами, и его гладкая, белоснежная шерсть, освещённая светляками, заискрилась, как чистый снег в полнолуние. — Я такой же зверь, как все. Ну, разве что я самый белоснежный из присутствующих. Впрочем, нет. Вон та прекрасная незнакомка, — он указал на Маркизу, — ещё белее, чем я. Так что во мне нет совсем ничего особенного, кроме любви к искусству. Как вас зовут, о чудесная, подобная ангелу кошка?

— Её зовут Маркиза, и она со мной, — угрожающе сказал Барсукот. — А я работаю в полиции.

— Тысяча сычей, как жаль, что вы принадлежите другому, — вздохнул Песец. — И как жаль, что этот другой ведёт себя так невежливо.

— Я никому не принадлежу, — гордо сказала Маркиза. — Пока что. А шерсть у вас совсем чуть менее белая, чем у меня. И очень хорошего качества.

— Зачем ты ему так ответила? — зашипел Барсукот. — Ты дала ему надежду. Он что, тебе нравится? Этот надутый ком белой шерсти?! Этот недопёсок?

— Нет, он мне не нравится, — шёпотом отозвалась Маркиза. — Он слишком самовлюблённый. Но мне нравится его стрижка. Я хотела бы что-то в таком же стиле для моего завтрашнего конкурса красоты в Доме культуры … Кто делает вам стрижку и укладку? — спросила она Песца громко.

— О, меня обслуживает замечательный мастер Стриж Парикмахер, — ответил Песец. — Но к нему запись на полгода вперёд.

— Моя спутница хочет попасть к Стрижу Парикмахеру сегодня, — с вызовом сказал Барсукот. — И она попадёт к нему сегодня. Я сейчас же вызову Стрижа по ква-каунту.

— Ты собираешься воспользоваться служебным положением? — нахмурился Барсук Старший.

— Ничего подобного. Я собираюсь дать Стрижу возможность сделать причёску самой красивой кошке на свете.

Барсукот отчаянно оглянулся в поисках какой-нибудь лягушки, и — о везенье! — лягушка действительно скакала мимо. Он метнулся к ней и быстрым, точным движением накрыл её лапой и прижал к ковру.

— Как? Квак! Какой, квак, пароль?

— Маркиза будет моей, — тихо сказал Барсукот.

— Сосредоточься, сынок, — посоветовал Барсук Старший. — Тебе надо сказать лягухе пароль от ква-каунта.

— Вы … квак! подключены к … квак! ква-каунту!

— Это и есть пароль, — потупился Барсукот.

— Тысяча сычей! У Полиции Дальнего Леса пароль — «Маркиза будет моей»?!

— А что такого? — спросил Барсукот.

— Вы задали за … квак! запрос ачтотак … квак! ачтотакова, — прогундосила лягушка. — Уточ … квак!.. точните, как … квак!.. кая вам нужна инфо … квак!.. фор … квак!.. формация?

— Тебе правда непонятно, Барсукот? Нельзя смешивать работу и личную жизнь. Ты чем этот пароль придумывал, головой или хвостом?

— Между прочим, у меня в хвосте тоже есть мозг, спинной. — Барсукот отвернулся к лягушке. — Передай Стрижу Парикмахеру, чтобы немедленно летел сюда.

Лягушка квакнула, вылупила глаза и застыла.

— Устанавливает соединение с другими лягушками Дальнего Леса, — пояснил Барсукот Маркизе.

— Стриж Парик … квак!.. махер говорит, что он … квак! очень занят.

— Передай, что это — требование полиции.

— Барсукот! Так нельзя! — запротестовал Барсук Старший.

— Может быть, пока полиция решает важные рабочие вопросы, мы все не будем им мешать, а просто посмотрим на главный шедевр этой подземной выставки? — предложил Песец.

— И то верно, начальник, — согласился Крот-экскурсовод. — Гляньте все сюда. Это произведение — очень древнее и очень дорогое, оно оценивается в миллион шишей. Знаменитая «Муха в янтаре». Муха утонула в смоле ещё в доелову´ю эпоху. Шли века, и смола превратилась в янтарь. А потом мы поместили произведение в раму. Рама — современная, но на неё тоже стоит глянуть. Она создана из пчелиных сот, очень тонкая работа, которую выполнил лично …

— Муха в янтаре, — зачарованно прошептал Песец. — Настоящий шедевр. Я желаю им обладать.

— Не все желания сбываются, начальник, — сказал Крот-экскурсовод. — Так уж устроен этот лес.

— Мои обычно сбываются, — возразил Песец.

— А что это такое жужжит? — спросила Маркиза.

— Оу, да, — сказал Муравьед. — Что-то есть жужжать суэрху уочень назоуиливо!

Все посмотрели наверх. Светляки сияли так, что было больно глазам. И они жужжали — всё громче и громче. А потом они вдруг замигали — и стали лопаться, один за другим, пока не наступила полная тьма. И в этой тьме послышались удары, визг, звон, треск, скрежет, затем низкое, угрожающее гудение — и, наконец, душераздирающий вой.

— Это я виноват. — Крот-экскурсовод высморкался в лопух. — Я один во всём виноват.

Болотные огоньки — сработавшее аварийное освещение — печально блуждали по разорённой выставке, выхватывая из полумрака и как бы с упрёком предъявляя присутствующим то кроваво-красное пятно на моховом ковре, оставшееся от произведения «Красное на зелёном», то муравьёв, бестолково суетившихся в руинах разрушенного до основания «Милого дома», то пустой сучок, на котором ещё недавно висел шикарный парадный костюм из змеиной кожи с меховой оторочкой.

— Мне пора домой, — сказала Зайчиха. — Я должна быть с детьми.

— Ха! Я тоже хочу домой! — завопил Йот. — У меня шок! Я должен побыть один!

— Я сказал: всем оставаться на своих местах, — зашипел Барсукот.

— Да какая теперь разница. — Крот-экскурсовод горестно уткнулся мордой в лопух. — Всё пропало. Всё искусство пропало …

Пропала береста с метками и рисунками, выполненными в наивно-когтевой технике. Пропала выставочная коллекция древних орудий труда, в том числе особо ценные ежовые рукавицы и паутинные сети старинного тройного косого плетения (менее ценные сети двойного прямого плетения валялись на полу — разодранные, распоротые, растоптанные). Пропали шипы и иглы, ореховые и желудёвые ядра и прочее старинное оружие, использовавшееся в ходе Великой Двадцать Первой Лесной Охоты. Пропали трофейные клыки вражеских псов, вырванные во время битвы при Вековом Дубе.

Самый ценный экспонат, «Муху в янтаре», как ни странно, не взяли. Но теперь через всё произведение тянулись пять глубоких борозд — гневный след преступной когтистой лапы.

Барсук Старший громко отфыркался — от вони першило в горле. Пахло Скунсом, с перепугу совершившим незапланированный перформанс, и гарью. Пол был густо усыпан обугленными светляками, многие из которых казались почему-то полосатыми. Барсук Старший с кряхтеньем наклонился, поворошил светляков лапой и удовлетворённо хмыкнул. Полосатые не были светляками. Они были дохлыми пчёлами.

Барсук Старший прошаркал к «Мухе …», тронул лапой и понюхал царапины в янтаре, поковырял когтем пчелиные соты на раме.

— Кто умелец, сделавший раму? — спросил Барсук.

— Я, начальник. — Крот-экскурсовод всхлипнул. — Это я сделал раму. Это я здесь всё неправильно сделал. Я плохо настроил светляков. Я не уберёг экспонаты. Я тупой, безглазый, безмозглый, криволапый грызун! Арестуйте меня! Накажите! Посадите в тюрьму! Я виновен в утрате и порче особо ценных произведений искусства!