- Васенька, и ты ешь, а то остынет курочка, - то и дело призывала она супруга.

Но касимовскому владыке кусок с трудом лез в горло, сочное мясо казалось жесткой подошвой. Его все больше интересовала другая райская птичка, что сидела возле него, а не изготовленная на жаркой печи курица. Он все нетерпеливее поглядывал на свою вторую половинку, ожидая, когда она насытится и снова с любовью взглянет на него. И, не дождавшись, схватил суженую в свои объятия и пылко прижал к груди. У Маши от удивления куриное крылышко выпало изо рта, а как взглянула она в горящие глаза своего ненаглядного, так и пропала. Больше ничего для нее не существовало на свете кроме его пленительных карих глаз, исчезли все преграды на свете и его мужское желание целиком заполонило ее девичью целомудренную грудь.

Маша выгнулась дугой под пылкими ласками любимого мужа, охотно открываясь ему навстречу и впуская его в свое тело. Молодой хан проник в ее лоно и так страстно начал двигаться над нею словно от этого зависела его жизнь.

- Душа моя, я никогда не выпущу тебя из своих объятий, - словно безумный прошептал он, чувствуя, как растворяется в море всепобеждающей любви к своей ненаглядной венчанной жене.

Маша почувствовала ощутимую боль в низу живота, но это была какая-то особая приятная боль, которая не только не отвратила ее от мужа, но заставила ее прижаться к нему еще теснее. Волны бездумного наслаждения охватывали их целиком, порождая желание снова и снова продлить эту сладкую пытку, и последующие ночи новобрачные без устали предавались безоглядным ласкам, словно наверстывая то время, когда они не знали друг друга.

Дни у них проходили в посещениях Машиных родственников, хлебосольно угощавших их и даривших дорогие подарки. Видя, как девушка счастлива, они постепенно подобрели к молодому татарину и настороженность оставила их. Гуляния в Москве продолжались больше месяца, и хан вернулся с молодой женой в Касимов незадолго перед праздником Каз Омэсе (Гусиное перо), некогда навсегда связавшего их.

Татарское население Касимова в своем большинстве охотно приняло молодую чету. Пусть сын царя Арслана не стал вторым Чингиз-ханом – покорителем вселенной, но после подписания им договора о союзе с Московским царством процветание пришло в их край, приграничные стычки утихли и оживилась торговля с северным соседом. Молодой хан старался править справедливо и милосердно и его подданные любили его. Маша уговорила мужа отпустить русских пленников на свободу, освободить Василису с детьми от рабства, и правитель охотно удовлетворил ее просьбу, как ранее с готовностью исполнял все ее желания.

В этой бочке меда была только одна ложка дегтя – Фатима-Султан в душе так и не приняла свою русскую невестку, несмотря на то, что в год после свадьбы Маша родила первенца Ивана. Матери мужей делятся на два вида свекровей – тех, кто видят в своих невестках матерей своих внуков и стараются им во всем помогать, и на тех, для которых невестка – это соперница, укравшая у них сердце ненаглядного сына. Фатима-Султан относилась ко вторым свекровям и ревниво наблюдала за всеми знаками внимания, которые ее Сеид оказывал молодой супруге. Султанша без конца придиралась к Маше, не спускала ей ни одного промаха и откровенно радовалась, если молодую жену ее сына постигала какая-нибудь неудача. Маша, не будучи по натуре смиренной татарской женщиной, все больше огрызалась на нее, и обстановка в гареме заметно накалилась.

Новокрещенный христианин Василий благоразумно старался держаться в стороне от женских разборок, надеясь, что со временем его мать и жена найдут общий язык и полюбовно обо всем договорятся, но не тут-то было. После особенно крупной ссоры Фатима-Султан вызвала сына к себе и начала перечислять ему свои обиды.

- Как женился на русской, так совсем про меня забыл! – возмущалась она. – Если жена есть, то мать уже не нужна, да?!! То-то твоя супруга смотрит на то, как ты мною пренебрегаешь, и мне дерзит! Даже в самых бедных и нищих семьях Касимова невестка с глубочайшим почтением относится к свекрови, а я – правнучка великого пророка Мухаммеда - вынуждена терпеть поношение в собственном дворце от заносчивой московитки. Да достоин ли ты называться моим сыном?!

- Моя дорогая энкей, я исправлюсь, - поспешил заверить мать молодой хан. – Буду чаще тебя навещать и больше проводить с тобою времени.

Кое-как касимовскому правителю удалось успокоить мать, но когда он вернулся в покои супруги, то претензии ему начала предъявлять уже Маша.

- Что ты меня не защищаешь от нападок твоей матери? - набросилась она на него. – Знаешь же, что ее обвинения в том, что я не смотрю за Ванечкой несправедливы, она же заставила меня прислуживать ей за обеденной трапезой, когда он болел. Но ты ничего ей не сказал! Ни слова не сказал!!!

- Машенька, прости меня, окаянного! Плохой из меня муж, если я не могу защитить свою жену. – сокрушенным тоном произнес Василий, думая про себя, что любое его заступничество жены перед разгневанной матерью только бы подлило масла в огонь. И тут же кротким голосом осведомился: – Но, Машуня, тебя в самом деле нужно защищать? Есть ли такой сильный противник, с которым бы ты не справилась? Даже медведь бежал от тебя, сломя голову.

Маша открыла было рот, чтобы сгоряча сказать муженьку, находящегося под каблуком у своей энкей, что всякая женщина нуждается в защите и поддержке своего благоверного, но тут же запнулась. Постеснялась она сказать, что ее свекровь - его мать - хуже голодного медведя, да и выражение глаз любимого заставило ее призадуматься. Хотя муж говорил веселым тоном об разногласиях в их семье, его взгляд сделался печальным, и молодая женщина догадалась, что в глубине души он очень страдает из-за ее ссор с Фатимой-Султан. Для него мать – это святое, и даже если Фатима-Султан задумала бы дворцовый переворот и посягнула на его жизнь, он не сказал бы ей ни слова упрека и по-прежнему относился к ней с величайшим почтением. Ее Василий хотя внешне умело скрывал свои переживания, но был чрезвычайно чувствительным и его чувства глубокие как полноводная река весной, побуждали его все трудности решать с помощью любви и верности по отношению к любимым женщинам. И он все равно находился между двух огней, не в силах открыто выступить ни в защиту жены, ни в защиту матери в их спорах.

Даже во сне выражение его лица оставалось печальным. Маша сочувственно разглядывала мужа, прильнувшего ночью к ее теплому плечу, и ей стало так его жаль, что она приняла твердое решение помириться с Фатимой-Султан и вернуть мир в гарем.

Утром молодая касимовская царица отправилась в покои свекрови. Фатима-Султан встретила ее по своему обыкновению неприветливо, но молодую женщину это уже не смутило. Она смотрела на свекровь, нахохлившуюся как сердитая ворона, и в первый раз почувствовала, что та несчастна. Фатима-Султан до сих пор переживала гибель любимого внука Карима, случившуюся по ее вине и чувствовала себя одинокой. Этим была вызвана ее повышенная гневливость, и Маша, поняв ее чувства, больше не говорила ей ни слова наперекор. Если Фатима-Султан называла белую стенку «черная», то Маша, не моргнув глазом, говорила:

- Да, матушка, белая стенка черная!

Сначала Фатима-Султан с недоверием отнеслась к мягкости и покорности нелюбимой русской невестки, но постепенно привыкла к ней, и признала Машу самой лучшей женой своего сына.