- Что это, Кизляр-ага?! – недовольно спросил Ильдар. – Ты не мог лучше подготовить этих рабынь на вечер, объяснить, какая их ждет награда, если они сумеют угодить своему господину?
Провинившийся главный евнух упал на колени, вымаливая прощение.
- Молю о помиловании, владыка Ильдар! Эти девицы упрямы как глупые ослицы, и не способны оценить своего счастья! – запричитал он. – Доброго отношения они не понимают, их можно учить должному поведению лишь строгостью и побоями.
И Кизляр-ага, схватив большую плеть, с силой огрел ею двух невольниц, близко стоявших к нему, исторгая из их груди душераздирающие крики и болезненные стоны. Хан Ильдар, еще больше нахмурившись, уже хотел прекратить эту безобразную сцену и велеть евнухам увести девушек, не оправдавших его надежд. Его настроение окончательно было испорчено расправой евнуха над беззащитными рабынями. Но тут в опочивальню вбежала запоздавшая девица, еле переводящая дыхание.
- Не бей моих подруг, Кизляр-ага, я спою! – звонко крикнула она, обращаясь к главному евнуху. Тот вытаращил на нее глаза, не в силах вспомнить эту красавицу в группе пленных, и в замешательстве принялся жевать губами
Ильдар, не понимая заминки Кизляр-аги, решил дать еще один шанс нерадивым слугам и благодушно произнес:
- Пусть споет и станцует, - после чего снова удобно устроился на подушках своего ложа, приготовившись насладиться зрелищем девичьего танца.
Получив прямое указание от молодого хана, что следует делать, музыканты снова взялись за свои инструменты. Грянула русская плясовая, и Маша, взмахнув платочком, начала задорно петь:
Ой, вставала я ранешенько
Умывалася белешенько
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Надевала черевички на босу
Я гнала свою корову на росу
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Я гнала свою корову на росу
Повстречался мне медведь во лесу
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Я медведя испугалася
Во часты кусты бросалася
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Ты, медведюшка-батюшка
Ты не тронь мою коровушку
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Ты не тронь мою коровушку
Не губи мою головушку
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Я коровушку доить буду
Малых детушек поить буду
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Танцуя в круговую, девушка словно неслась на невидимой волне радости, веселья и упоительного счастья. Ее настрой оказался заразительным, музыканты играли уже не по принуждению, а искренне увлеченные ее танцем, татары расслабились и будто бы подобрели. Даже юные невольницы перестали плакать. А сам хан Ильдар так и загорелся, видя это чудо, которое как сказочная жар-птица влетела в его покои. Танцующая с задором девушка показалась ему не хуже, даже лучше Маши Плещеевой. Всем сердцем он ощутил, что именно эту красавицу ждал все время, желая ее обнять, и воскликнул, вскакивая с ложа:
- Уйдите все, кроме нее!
Слуги-татары и русские невольники спешно покинули опочивальню, понимая внутренним чутьем, что сейчас не тот момент, когда можно мешкать. Ильдар и Маша скоро остались наедине, без всяких посторонних глаз.
- Как тебя звать, девица? – мягко спросил касимовский царь, медленно, но верно подходя к ней. Он не отрывал от пленившей его красавицы взгляда, невольно опасаясь, что стоит ему хоть на мгновение отвести от нее глаза, так она тут же исчезнет, как прекрасный навеки пленивший его мираж.
- Марьюшка, - ответила дочь воеводы Плещеева, скромно потупя свой взор перед его горящим взглядом. Так звала ее крестная в детстве, и ей самой нравился это ее ласковое уменьшительное имя, которое звучало с некоторой горделивостью, не допускающей излишней близости.
- Мария? – переспросил молодой хан без особого воодушевления. Судьба явно решила посмеяться над ним, послав ему вторую русскую девицу с почти одинаковым именем с той, которая отказалась пройти вместе с ним свадебный обряд никах. – Откуда ты родом?
- Нуу, оттуда… с правого притока реки Оки, - пробормотала Маша, неопределенно махнув рукой. Ей не хотелось сразу признаваться молодому хану кем она является на самом деле. Они словно знакомились заново, и она была в более выигрышном положении, поскольку знала кто он, а касимовский царь не догадывался кто перед ним.
Ильдар не стал дальше расспрашивать, поскольку быстро потерял интерес к месту рождения очередной русской чаровницы. Чем дольше он ее видел, тем больше ему хотелось на нее смотреть. Девушка была чудо как хороша с правильными чертами лица, лучистыми глазами и пышной каштановой косой. Забыв обо всем на свете, он схватил ее на руки и понес на ложе, шепча слова восторженного признания.
Маша не сопротивлялась, поскольку тоже была очарована моментом. Она впервые получила возможность напрямую, без фаты посмотреть на своего избранника, и он показался ей еще лучше и красивее, чем прежде. И девушка утратила желание лезть в драку, устраивать разборки, хотя ее сердечная обида на Ильдара, пожелавшего найти ей замену не полностью прошла. Но она бездумно безоглядно наслаждалась силой его объятий, ласковыми прикосновениями и любовными признаниями. Теперь дочь воеводы Плещеева была совершенно уверена в том, что именно касимовского хана она видела во сне в памятную крещенскую ночь. У Ильдара были не только иссиня-черные волосы, как у того призрачного незнакомца, хотевшего расчесать ей волосы ее гребнем, но она также испытывала те же упоительные чувства от его прикосновений, как тогда, во время вещего любовного сновидения, отчасти приоткрывшего ей ее будущее.
Молодого хана податливость девушки поощрила на более смелые ласки: он стал более пылко целовать ее шею и грудь, постепенно переходя все ниже и ниже. Маша по-прежнему, как околдованная, млела от удовольствия; ей хотелось, чтобы эти мгновения, когда они были только вдвоем, никогда не заканчивались. Но стоило Ильдару прошептать в минуту нежности: «Душа моя!», как Машу будто бы окатили холодной водой. Он фактически изменял ей, говоря новой наложнице те самые слова «жаным минем», которые говорил ей, дочери воеводы Плещеева, на протяжении последнего года, и которые она так любила слушать из его уст. И Маша, отпрянув от молодого татарина, резко сказала:
