Маша последовала благоразумному совету, и скоро быстрая повариха Дарья вместе с сенными девушками со знанием дела накрыла на стол полдник для своей молодой хозяйки, дьяка и писарей Посольского приказа.

Посередине стола татарин Габдулла поставил большой медный самовар, из которого шел пар. Этот диковинный предмет полгода назад подарила Фатима-Султан девице Плещеевой, надеясь наладить с нею отношения после того как нехотя дала сыну свое согласие на его брак с невестой, присланной из Москвы. Самовар Маше понравился – вода в нем закипала быстрее, чем в обычном чугунке, остывала в нем меньше, вкус в ней делался мягче и при хранении вода дольше сохраняла свою свежесть. Еще русские люди познакомились в Касимове с редким в Московском царстве напитком, который носил название «чай». Поначалу послам терпкий напиток не пришелся по вкусу, и лишь из вежливости они пили в гостях у татар не менее трех чашек горячего чая. Затем Маша и служивые Посольского приказа распробовали новинку и так пристрастились к чаю, что редкий день проходил у них без чаепития. Дьяк Поликарпов даже стал меньше употреблять вина, чтобы побаловать себя бодрящим приятным чайком.

А возле самовара свои места заняли мазюня – сладкая масса из редьки с белой патокой и с пряностями, пирожки-левашники с медом и яблочная пастила. Маша с удовольствием принялась за чай со своим любимым лакомством – яблочной пастилой, и даже на время забыла о своих горестях.

Она неспешно потягивала со своими сотрапезниками уже второе блюдце горячего напитка, когда Джамиля ввела в комнату закутанную в большой черный платок Василису. Девушка так и вскочила со своего места, догадываясь, что личная служанка Фатимы-Султан покинула Ханский дворец, чтобы передать важные новости.

- Умаялась, идучи в Ямскую слободу, Василиса? – спросил Фома Поликарпов и благодушно предложил: - Садись с нами чай пить.

- Ох, некогда мне рассиживаться с вами, Фома Иванович, как бы не заметила султанша моего отсутствия, - ответила Василиса, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. – Поспешила я сюда вам сказать, что сильно осерчал царь на Марию Никифоровну за ее отказ ехать в Ханский дворец на свадьбу, так осерчал, что прощать ее не хочет.

- И что же намерен делать татарин? – нахмурив брови, задал вопрос Степан Ласков.

- К нам намедни пленников пригнали, и хан желает выбрать себе очередную наложницу среди захваченных владыкой Гиреем девиц, - последовал ответ. – Похоже, он твердо намерен забыть Марию Никифоровну и искать себе новую зазнобу.

Маша крепко, так что ногти в ладони вонзились до крови сжала кулаки. Неведомая прежде ревность ядовитой змеей ужалила в ее бешено стучащее сердце, пробуждая желание изрядно расцарапать лицо своему неверному благоверному, целый год пылко уверявшему ее в своей любви. Ишь ты, едва она заартачилась, так он, позабыв о ней, уже готов бежать за новой юбкой без стыда и совести! Девушка была до того возмущена, что на время утратила дар речи.

- Эх, так не так, и этак не этак, - с огорчением заметил Фома Поликарпов. – Ничего у нас не выходит, Мария Никифоровна. Давайте вещи собирать и готовиться к возвращению в Москву.

- Ну нет, не уеду я из Касимова! – звонко воскликнула Маша. Как только она представила себе, что уедет и никогда больше не увидит презренного изменника, так сразу же в ней проснулся дух сопротивления, какого-то злого азарта.

- Пойду и разберусь с басурманом на месте! – пригрозила девушка.

- Бог с вами, Мария Никифоровна, не стоит этого делать. Это все равно, что дразнить голодного медведя. Только пропадете зазря, - заметил осторожный Степан Ласков.

- Вы езжайте, если боитесь, а я выполню, что задумала! - смело заявила дочь воеводы Плещеева.

Дьяк Поликарпов поразмышлял над ее словами и сказал:

- Ладно, иди во дворец, Машенька. Не человеческим хотением, но Божьим соизволением дела добрые успех имеют. Вот, возьми на всякий случай порошок с беленой. Не дай Бог, Фатима-Султан проведает о тебе, да еще убийцу подошлет. Брось тогда в него порошком, и он во временное беспамятство придет.

Девушка, признавая правоту своего собеседника, привязала мешочек к поясу, и Фома Иванович велел:

- Василиса, проводи незаметно Марию Никифоровну в логово татарского зверя, и сама поберегись.

Служанка Фатимы-Султан послушно поклонилась дьяку и Маша пошла за нею по-прежнему не испытывая страха. Она только злилась на своего неверного избранника и заранее ревновала к неведомой счастливице, на которую падет его выбор. Девушка со своей провожатой вошла на женскую половину Ханского дворца, когда уже начало вечереть и солнце стало клониться к верхушкам берез, покрытых молодыми пахучими листочками.

Слуги в это время суетились, выполняя приказ дворецкого Килелерджи-баши подготовить баню для властителя. Ильдар, чтобы окончательно успокоиться от обидного отказа русской девицы, решил попариться в хамаме и освежиться в бассейне.

Восточная баня в Ханском дворце касимовских владык была облицована прочным камнем и имела огромный потолок-полусферу. Влага поднималась к куполу, там остывала и в виде тонких ручейков стекала в дренажную систему. В отличие от русской бани, пар в хамаме получали не от раскаленной печи, а от чанов с кипящей водой и от них поступал умеренный жар. Волны горячего воздуха равномерно обволакивали помещение, согревая лежанку, пол и стены. Массаж с грубыми мочалками, с добавлением ароматических масел благотворно влиял на тело и возвращал хорошее настроение.

Молодые банщицы с удовольствием массировали своего молодого господина. Двадцатипятилетний хан находился в расцвете сил и его совершенное мускулистое тело без единой капли жира восхищало даже мужчин. Служанки хамама откровенно завидовали русским пленницам, среди которых этот красавец намеревался выбрать себе подругу на ночь и втайне мечтали, что когда-нибудь на них тоже падет заинтересованный взор молодого могущественного хана.

После массажа Ильдар окунулся в бассейне и последовал в свою опочивальню, намереваясь увидеть пленных красавиц. Он выпил чашку свежезаваренного турецкого кофе и приказал главному евнуху привести отобранных девиц.

Кизляр-ага раболепно поклонился и дал знак своим подчиненным выполнить приказ господина. Двустворчатые двери отворились и через некоторое время дежурные евнухи привели восемь девушек. Их приодели в лучшие шелка и атлас, наделили серебряными украшениями, Кизляр-ага даже подлечил израненные девичьи ноги быстродействующими целебными мазями. Отобранные рабыни не имели ни малейшего телесного изъяна, и каждая из них была по-своему красива и мила. Первый осмотр удовлетворил Ильдара, и он одобрительно заметил:

- Красивы как гурии из сада пророка Мухаммеда. Пусть они спляшут и споют, чтобы я мог определить какая из них лучшая!

Повинуясь воле молодого татарского правителя зазвенели колокольчики и бубенцы, засвистели глиняные свистульки, бывалый раб-гусляр принялся бодро водить руками по струнам своего музыкального инструмента. Однако русские девицы не пустились в пляс, жались тесной кучкой, две или три из них даже пустились в слезы. Они, еще недавно оторванные от родителей, познавшие ужас плена и рабства, не отошли от своего горя и страдали так, словно их ввели не в роскошные ханские покои, а привели на пытки.