Неудача первого супружества сына не смутила касимовскую правительницу, и она устроила второй брак сына с дочерью знатного сибирского мурзы Исинея по имени Салтыкай. Эта супруга не приглянулась юному хану, и он обратил свой взор на других красавиц при своем дворе. В то время во дворце жила юная танцовщица с красивым именем Айгуль – Лунный Цветок. Ее лицо казалось еще более прекрасным, чем ее имя, миндалевидные глаза пленяли нежностью и тишиной летней ночи, тело было изящным и гибким как у проворной ящерицы. Девушка не происходила из знатной семьи, не имела богатства и рано утратила родителей, однако именно она стала первой настоящей любовью молодого царя Сеид-Бурхана. Он сделал ее полноправной женой и сутки проводил в ее покоях, наслаждаясь своим чувством и забывая обо всех государственных делах. Обиженная Салтыкай пожаловалась свекрови на пренебрежение мужа, виня во всех его проступках Айгуль и требовала ее устранения. Фатима-Султан была скорой на расправу, и, дождавшись, когда сын отправится в военный поход усмирять восставшую мордву, продала Айгуль работорговцам, несмотря на то, что эта ее невестка ждала ребенка от ее сына.
Сеид-Бурхан почернел от горя узнав такую новость, когда вернулся в Касимов. Он бросился в погоню за работорговцами, надеясь вернуть себе любимую жену, но тщетно. Несмотря на тщательные поиски он не смог найти даже ее следа.
Молодой хан не сказал матери ни слова упрека, но месть его оказалась страшной. Он так же жестоко поступил с Салтыкай, как его мать с Айгуль, причем пренебрежительно продал нелюбимую супругу за медный грош торговцам невольниками. Затем демонстративно перестал прислушиваться к ее советам, начал искать союза с Москвой и посватался к русской царевне.
Маше после рассказа этой истории хотелось бежать на край света от касимовского царского семейства, где свои запросто пожирали своих как змеи в тесном гнезде. Однако мысль об отце останавливала девушку. Воеводу Плещеева вроде простили. Царь Алексей даже послал его на подмогу Богдану Хмельницкому, учитывая его прошлые знакомства с литовскими панами и польскими воеводами. Но Никифора Юрьевича запросто могли водворить обратно в темницу, если она откажется от замужества с касимовским царем и высочайшая опала бедой аукнется ее матери, братьям и сестрам.
Маша горестно подперла щеку правой рукой. Ну и задачку задал ей царский пестун!!! Она должна была убедить Сеид-Бурхана не притеснять православных христиан, принять христианство и отказаться от возможности иметь других жен помимо ее одной. Какой татарин пойдет на такие условия, да еще притом, что не ее Сеид-Бурхан желал видеть своей женой, а «багрянорожденную» царевну из династии Романовых! Что в ней есть такого, чтобы касимовский царь прельстился ею?! Она даже собой не ахти какая красавица, если царь Алексей Михайлович предпочел ей Евфимию Всеволожскую и Марию Милославскую. Маша догадывалась, что касимовский властитель вовсе не придет в восторг от замены невесты, как бы ее не расхваливал велеречивый дьяк Поликарпов. Наоборот, его охватит вполне обоснованный гнев, и ее бедовая головушка окажется в беде, недаром кукушка накуковала ей только год жизни. Однако взялся за гуж, не говори, что не дюж! Маша решительно встала с дерева, оправляя свое платье, тем более, что писарь Фомы Поликарпова Степан Ласков уже звал ее продолжить дальнейший путь.
В Касимов они въехали на следующий день при небольшом стечении народа, также стремящегося попасть в город. Маша со свойственным ей любопытством оглянулась вокруг. Касимов раскинулся на левом берегу реки Оки, имеющему высокие холмы, изрезанные оврагами, и река изгибалась в этом месте в виде большой петли. Дома здесь строили из местного дерева; только татарские постройки, как поведал ей дьяк Поликарпов – Мечеть царя Касима, Ханский дворец и усыпальницы-текие были возведены из белого камня.
Обоз из Москвы остановился в Ямской слободе, во дворе большой посольской избы, где поблизости держал свой охранительный гарнизон московский воевода. После короткого отдыха русские сменили дорожное платье на парадное, и направились на прием к касимовскому царю после третьего совершения татарами намаза - предвечерней четырёхкратной молитвы аср.
Маша надела распашной красный сарафан с бронзовыми блестящими пуговицами и богатой цветочной вышивкой. Желая заинтересовать своего потенциального жениха, девушка прицепила к жемчужному венцу на своей голове длинную фату особого плетения, позволяющую ей хорошо видеть окружающих, и накинула ее на лицо, скрывая внешность. Эта легкая таинственность являла собой ее единственный козырь в деле устройства брака с татарином и Маша твердо намеревалась как можно дольше скрывать от молодого хана свое лицо.
Татарская слобода раскинулась на возвышенности, называемой «Улановой горой», и с этой высоты хорошо просматривалась главная мечеть города - Мечеть царя Касима, в которой проходила церемония возведения на престол новых касимовских правителей. Против Мечети стояли большие и хорошо охраняемые каменные ворота, украшенные фигурами зверей и арабскими надписями, за ними располагался сам Ханский дворец с большой пристройкой для двора матери молодого царя Фатимы-Султан и гарема с садом.
Обитель касимовских владык представляла собою продолговатое двухэтажное здание, в центре которого находились царские покои с объемным бассейном и зал для приемов. Дьяк Поликарпов хорошо знал дорогу в приемный зал, и уверенно направился к нему, едва дворцовая стража пропустила его, увидев медную пайцзу - верительную бирку в его руке, разрешающую вход во дворец. За ним потянулись Маша, писари и стрельцы с подарками для царя Сеид-Бурхана и его матери.
Зал для приемов оказался небольшим, он мог вмести в себя самое большее тридцать человек, за исключением стражников возле дверей. Но все царедворцы были облачены в роскошные и по-восточному яркие одежды без темных тонов, и приемный зал казался сокровенным местом для избранных мусульман. Возвышение для трона занимал молодой касимовский царь, окруженный телохранителями в парадных доспехах. Маша так и обмерла от страха, когда увидела еще сидящего возле его трона на серебряной цепи королевского гепарда с черной полосой вдоль спины. Зверюга не сидела спокойно, то и дело рычала, стоило кому-то из посторонних приблизиться к ее хозяину слишком близко. Живой гепард одним своим видом подтвердил широко ходившие слухи, что татарский хан спускал его на провинившегося, который имел несчастье вызвать его гнев.
По левую руку от сына возле северной стены восседала под шелковым балдахином Фатима-Султан в платье из зеленой, с золотом, парчи. Ее царский балдахин возвышался до самого потолка и был таким большим, что почти заслонял собой престол самого хана. И все же в основном царедворцы столпились возле Сеид-Бурхана, который разбирал жалобу одного горожанина против его придворного. Маша, хотя не говорила свободно по-татарски, но многое из речи татар понимала, как татары понимали основные русские слова из-за векового тесного общения друг с другом.
Суть спора оказалась в следующем - жалобщик был лекарем, и утверждал, что сборщик податей требовал с него большой налог за возможность заниматься своим ремеслом, и привел в доказательство своих слов конкретные цифры. Для молодого касимовского царя решение этого дела не представило трудности, и он ответил, даже не задумываясь:
- «Великая Яса» нашего предка Чингиз-хана ясно говорит – «Запрещено требовать налог с лекарей, ученых, погребателей мертвых тел и священнослужителей». Эти полезные люди не должны иметь препятствий для осуществления своего дела и ущемляться в деньгах. Нашему сборщику податей Тукаю следует вернуть двойную сумму лекарю Забиру и больше не допускать подобной ошибки.
