Когда лекарь приступил с ножницами к бинтам, Реми открыл глаза и попытался сесть. Ученик подложил ему под спину подушки, в очередной раз напоил мятным отваром, и герцог сам подал руку Беранже. Под локоть левой подсунули очередную подушку.

- Можете не медлить, я потерплю.

- Это решительно не нужно, - покачал головой лекарь. - Вам дадут сонное питье.

- Ох, перестаньте. Лучше уберите эту дрянь с рук. Она мне порядком надоела...

- Что с вами делали, ваша милость? - Беранже склонил седую голову к плечу, словно примериваясь к предстоящей ему работе.

- Мне не сообщили, как это называется, - усмехнулся Реми. - Что-то такое, не вполне приятное... Приступайте же! Раньше начнете, быстрее увидите...

Рене вздрогнул и отвернулся, глядя в непроглядную тьму, отделенную от комнаты лишь стеклом в объятиях тонкой рамы. Если верить часам, сейчас было время вечерних сумерек; если глазам - то середина ночи, причем какой-то особенно темной, вязкой и непроглядной ночи, какие в Алларэ бывали перед штормами.

За спиной происходила долгая, тихая, монотонная возня. Рене наблюдал ее отражение в стекле. Плескалась горячая вода в тазу, и от нее по всей комнате пахло травами, горько и удушливо. Мальчишка-ученик смешивал лекарство, отмеряя в щербатую миску капли из темных флаконов. Лекарь резал бинты, просил Сорена подать ему из большого саквояжа то одну блестящую вещь, то другую. Бруленец исправно помогал, молча и только слишком глубоко дыша, потом вдруг уронил что-то на пол и придушенно выбранился. Лекарь укоризненно кашлянул. Рене не выдержал, обернулся.

- ... - ругань встала поперек горла.

Обе руки, освобожденные от грязных тряпок, больше напоминали темно-багровое месиво костей и плоти, чем человеческие конечности. Красные припухлые полосы тянулись от запястий к локтям и выше.

- Да, Рене, фехтовать нам больше не придется. - Реми еще и улыбался...

- Вы правы, ваша милость, - мрачно кивнул Беранже. - Я надеюсь, мы сумеем обойтись без ампутации.

- Я тоже надеюсь. - Герцог Алларэ болезненно щурился, отворачиваясь от свечей, стоявших на столике рядом с кроватью.

- Ваша милость, я настаиваю, чтобы вы выпили настойку млечного сока! Мне нужно обработать ваши раны, это займет не менее двух часов!

- Нет нужды, мэтр. Делайте свое дело. - Спорить с Реми, пусть даже неспособным устоять на ногах - дело неблагодарное. Лекарь досадливо покачал головой, вздохнул и запустил руку в мешок с корпией. - Рене!

- Герцог?..

- Я хочу, чтобы вы подробно рассказали мне обо всем, что случилось в столице и стране со дня моего ареста. Начинайте... впрочем, погодите минуту. Сорен...

- Да, мой герцог? - немедленно откликнулся мальчишка.

- Сорен, вас не затруднит положить руку мне на лоб?

- Ваше высочество, немедленно отойдите от окна!

- Не отойду! Это мой дядя приехал!

Брат Жан скорбно вздохнул, обхватил принца за талию и отодвинул от окна, после чего прикрыл ставни. Дни, проведенные с младшим наследником престола, убедили монаха в том, что это - лучший способ добиться желаемого. Может быть, крайне непочтительный и глубоко противоречащий дворцовому этикету, но зато надежный и действенный. Тем более, что среди недостатков характера юного Элграса ни излишняя церемонность, ни чувствительность к требованиям протокола не значились. В сущности, он был обычным подростком, которому через девятину исполнится четырнадцать, и мало чем отличался от молодых послушников, своих ровесников, которых в монастыре Святого Иллариона было три десятка.

"Мало чем? - поймал себя на глупой мысли брат Жан и невольно улыбнулся. - Если бы, если бы..."

Вот как раз с тремя десятками послушников сразу и можно было сравнить одного принца Элграса. Он был везде, он хотел все потрогать, попробовать, изучить, понять, попытаться сделать самостоятельно. Монастырь Блюдущих Чистоту не был предназначен для приема столь значительных особ, и даже лучшие гостевые покои, отведенные Элграсу, сгодились бы только для знатного владетеля, но никак не для королевского отпрыска... вот только королевский отпрыск считал иначе. На второй день своего пребывания в монастыре он заявил, что будет жить, как все.

И старательно попытался это осуществить.

Поначалу отец-настоятель только приветствовал данное начинание, сказав, что юному отроку полезно будет пожить простой размеренной жизнью. К труду его никто принуждать не будет, ибо это излишне, но вот вставать с братией, трижды в день молиться и питаться вместе с остальными, а также посещать уроки с послушниками вполне дозволительно. Настоятель просчитался; повседневные работы интересовали его высочество ничуть не меньше прочего. Точнее, принц хотел все делать своими руками, и чтоб непременно выходило не хуже, чем у привычной к труду братии.

Назвать принца белоручкой не смог бы и самый несправедливый наблюдатель. Его интересовало, как работают шорник и бондарь, как доят коров и принимают роды у овец, чем отличается сорняк от моркови, чем кормят птицу и как холостят кабанчиков. При этом интерес его был вполне деятельным: его высочество не удовлетворялся объяснениями, он хотел сам надергать сорняков, нажать на ручку холостильных щипцов и посмотреть на несушек.

Поросенок убежал, на грядке не осталось ни сорняков, ни моркови, брат-шорник, не отличавшийся особым терпением, пообещал огреть Элграса испорченным хомутом.

Особенно зачаровала принца такая простая вещь, как обработка бревен для постройки сарая. Он взял топор и бодро принялся обрубать с хлыста сучья, потом самостоятельно раскряжевал два хлыста на бревна нужной длины и ошкурил их. В процессе раскола на доски часть материала оказалась безнадежно испорчена, а рубанок отобрали, побоявшись, что принц останется без пальцев.

Отец-настоятель Ириней, глядя на это из окна, покачал головой.

- Принц-плотник, экое недоразумение... Этак у нас и король-пастух из сказки обнаружится!

На третий день отец-настоятель, замученный жалобами братии, передумал и велел не пускать Элграса на хозяйственный двор, но, поскольку запереть его в гостевых покоях счел слишком жестоким, отправил в распоряжение брата-воспитателя, к самым младшим послушникам, велев подчиняться всем его приказам и соблюдать внутренний устав жизни в монастыре так же, как это делают все прочие его обитатели.

Здесь особа королевской крови тоже не затерялась среди ровесников. Разумеется, Элграс был по всем предметам подготовлен куда лучше, чем дети крестьян, ремесленников и даже владетелей, у которых был выявлен талант к распознаванию ереси. Поэтому его совершенно не интересовали рассказы наставников, но когда он по недосмотру брата-воспитателя просочился на особый урок, оказалось, что наследник престола весьма не бездарен на нелегкой стезе Блюдущих Чистоту.

Проклятые предметы и вещи, которые использовались в обрядах, он безошибочно отличал от других, схожих с виду, но не побывавших в тех опасных местах, где творились богохульные ритуалы. Там, где прочие юноши долго ломали голову, пытаясь понять, чем один нож отличается от другого, Элграс, не задумываясь, выбирал верный.

- И швец, и жнец, и на дуде игрец, - удивился настоятель Ириней. - Юноша столь же одарен, сколь и несдержан, и второе, вероятно, является следствием первого. Он мог бы стать великим королем...

- Он младший, - напомнил брат Жан.

- Увы, - развел руками отец-настоятель. - Однако ж, судьба и короля, и крестьянина - в руках Сотворивших, а нам их помыслы неведомы.

- Ваше преосвященство, можно ли доверять суждениям этого юноши?

- Вполне вероятно, вполне вероятно... - покачал головой отец-настоятель. - О чем именно?

- В дороге мы разговаривали. Его высочество довольно откровенен, и много рассказывал об обстоятельствах, что предшествовали его ссылке. Я подозреваю, что некие люди, враждебные и королю, и Сотворившим, нарочно сделали так, что он отправился именно в Брулен, где к тому времени захватили власть наши противники. Рассказ девицы Къела заставляет меня считать это правдой. Разумно ли будет позволить принцу вернуться в столицу после того, как он чудом избежал гибели?