Не перемудрил ли Кертор со своей наивной конспирацией? Кто ему мешал написать письмо и передать его через третьи руки так, что никакой следящий не нашел бы концов? Есть мэтр Длинные Уши, немалая часть доходов которого идет как раз от анонимной передачи корреспонденции, и еще не было случая, чтобы он подвел, а письмо оказалось не в тех руках...
Молодому человеку было о чем написать, было о чем рассказать, и разговор этот потребовал бы не одного часа. Господин комендант Скоринг сделал его одним из своих доверенных лиц. За несколько седмиц в эту дружбу поверили все окружающие, и, как надеялся Кертор, поверил в нее и сам Скоринг. Он ни разу не дал понять, что сомневается в искренности расположения, которое выказывал ему Флэль. Напротив, он, кажется, считал своего "друга" наивным простачком, который по уши погряз в уважении, восторге и восхищении персоной господина коменданта.
Скоринг считал, что месть - вполне достойная наживка, а возможность ее осуществить - надежный крючок, и Флэль крепко заглотал его, глубоко, по самые потроха, и теперь уже не сорвется. Скорийский здоровяк сделал его своим поверенным. Не раз и не два Флэль передавал письма, которые нельзя было доверить посыльным, присутствовал при частных беседах господина коменданта со скорийскими владетелями, которых в последнюю пару девятин в Собре стало вдвое больше против обычного. Скоринг почти каждый вечер приглашал его на бокал вина и, можно сказать, откровенничал; будь Флэль настолько глуп, насколько считал его комендант, он поверил бы, что вальяжное злословие в адрес некоторых членов королевского совета - откровенность, то, что и впрямь на душе у скорийца.
Еще господин Скоринг был пламенным патриотом. Он много и красиво разглагольствовал об укладе жизни Собраны, сравнивал его с тамерским (не в пользу последнего) и огандским (с явным восхищением), с четкостью, выказывавшей ясный и развитый ум, выделял недостатки собранского политического устройства и бегло, но весьма завлекательно обрисовывал перспективы, которые имелись у страны при разумном и взвешенном, а также достаточно смелом управлении.
Если верить господину коменданту, то в Собране был один достойный монарх за последнее столетие - король Лаэрт, а второй достойный монарх ожидал своей очереди взойти на трон. Разумеется - принц Араон. При этом формулировалось все это так, что и при всем желании Кертор не смог бы уличить скорийца в малейшей непочтительности к правящему и здравствующему королю Ивеллиону. Просто на долю принца Араона выпадало столько славословий, что Флэль, заслушавшись, начинал ему верить, соглашаться и полностью разделять все ожидания господина коменданта; и только вечером, вернувшись домой, вспоминал истинного принца, которого, как он смел надеяться, знал куда лучше, чем Урриан Скоринг.
"Да, я больше не нуждаюсь в услугах соглядатаев и наглецов!"
Герцог Гоэллон, названный братоубийцей.
Хитрая интрига, которая привела к ссылке брата в далекий Брулен.
Это - будущий король, который приведет Собрану к истинному величию? Невнимательный, неловкий, трусливый и падкий на лесть мальчик, похожий даже не на отца, а на деда? Мышиный Король опирался на герцога Ролана: тот был единственным, кто мог совладать со страхами и трусостью брата. Комендант Скоринг рассчитывает стать герцогом Роланом при новом Мышином Короле?
Хорошая карьера, кто же спорит, но при чем тут величие Собраны?..
Было, впрочем, и то, о чем рассказать, глядя Гоэллону в лицо, керторец наверняка не смог бы.
Обиднее всего для Флэля оказалось то, что он понимал: рядом, может быть, прямо при нем, сплетается заговор - опасный, широкий, такой, какого не видывали в стране многие годы, а может быть, и столетия; понимал, но никак не мог ухватиться за нужную нить, которая позволила бы распустить все причудливое вязанье. Письма были надежно запечатаны, беседы - недостаточно конкретны, а распоряжения наследника герцога Скоринга - совершенно невинны. На первый взгляд. Увы, и на второй - тоже.
Господин комендант очень серьезно подошел к возложенным на него обязанностям. Он усердно расследовал обстоятельства дела, вызвавшего "хлебный бунт", реформировал городскую стражу, заставлял ее ловить преступников и карать недавних бунтовщиков, их помощников и укрывателей. Разумеется, виновником бунта был герцог Алларэ, улик против которого хватило бы на две сотни обвиняемых, и дело было за малым: за личным признанием злоумышленника.
Вот этой-то малости пока что господину Скорингу не хватало, чтобы доложить королю о том, что дело полностью раскрыто.
- Рано или поздно ваш приятель сознается, друг мой, - улыбался комендант, глядя на свечи через стекло бокала.
- Этот бунтовщик мне не приятель, - в сотый раз огрызался Кертор, чувствуя себя последней скотиной и предателем. - Я не вожу дружбу с изменниками.
- Неважно, друг мой, неважно; главное, что вы не изменник. Герцог Алларэ упрям, очень, очень упрям, но дознаватели городской стражи работают ныне с полной отдачей. Это преступление будет наказано, и наказано весьма поучительным образом.
- Надеюсь на это, - кивал Кертор, и с тоской косился на канделябр.
- Прочие лица, причастные к бунту, также будут наказаны. Разумеется, я не имею в виду того глупого мальчика, помогавшего герцогу Алларэ в дни бунта, но его старший родич... Впрочем, тут все зависит от его величества. Если король сочтет, что герцог Гоэллон искупил свою вину, выиграв войну на севере, войну, которую сам же и затеял...
- Помилуйте, неужели?!
- Это несомненно, друг мой, несомненно. Есть неопровержимые свидетельства...
- Какой порочный человек! Будучи доверенным лицом короля... - Флэль, не зная, что сказать дальше, вешал многозначительную паузу и давился отменно приготовленным мясом с пряными травами.
- Он умеет производить ложное впечатление. Вот вы несколько девятин были вхожи к нему в дом, и, кажется, не отметили ничего, что могло бы его уличить. Или все-таки отметили? - темные, медовые, с золотой искрой глаза впивались в лицо Кертора.
- Увы... - разводил он руками; правду говорить было легко.
- Так-таки ничего и не слышали? Ни от герцога Алларэ, ни от герцога Гоэллона? Неужели?
- Был один разговор... Во время празднований в королевском дворце. Эти господа весьма нелестно отзывались об покойной Анне Агайрон и говорили, что не хотели бы видеть ее преемницей королевы Астрид...
- Вот как! - оживился Скоринг. - И вы молчали, друг мой, вы молчали все это время! Погодите минутку, я позову своего секретаря, и, прошу вас, постарайтесь вспомнить этот разговор во всех подробностях!
- Ну, он был совершенно шуточный... - до Флэля дошло, что он натворил. - Действительно, совершенно несерьезный разговор. Речь шла о том, что агайрская девица могла бы ввести новые, скромные моды...
- Это вы так решили, друг мой? Я уверен, что все было иначе. Вас проверяли. Это был крайне важный разговор, и я настоятельно прошу вас пересказать его при секретаре. Ваши показания будут весьма полезны.
Ювелиры Оганды умели делать хитрые кольца, в которых под камнем прятался быстрый и действенный яд. Стоили подобные кольца подороже поместий, но сейчас до Флэля дошло, что, прежде чем начинать дела с господином Скорингом, стоило приобрести такое колечко. Сейчас оно помогло бы. Нужно было выбежать вон, выпрыгнуть в распахнутое окно, удариться головой о кромку стола, сделать что угодно, лишь бы не давать эти трижды проклятые показания...
Пришел секретарь с чернильницей и доской, на которой был натянут лист ткани, и Флэль принялся рассказывать.
Сейчас, болтая с придворными в Белой приемной, он вспомнил это невольное, но не ставшее от этого менее подлым и позорным предательство; в груди защемило.
- Друг мой, вы бледны. Может быть, выйдем в сад? - господин Скоринг подошел неслышно; и как он, здоровяк, ухитрялся передвигаться тише мыши? Комендант в очередной раз взял Флэля под руку... ох, до чего керторец ненавидел это мягкое вкрадчивое движение, такое обычное и такое простое! - Неужели эта встреча повергла вас в такое отчаяние? Вы ведь обещали мне, что не будете затевать ссору во дворце, в чем же дело? Может быть, я ошибся, и вами движет вовсе не желание отплатить за оскорбление?
