Более важным соображением является то, что промышленная среда создает более обширный опыт, в который включаются частные продукты, приобретающие тем самым эстетическое качество. Естественно, я не имею здесь в виду уничтожение естественных красот пейзажа уродливыми фабриками и их мрачными окрестностями или городские трущобы, развившиеся вслед за машинным производством. Я имею в виду то, что привычки глаза как органа восприятия медленно меняются в силу привыкания к формам, типичным для промышленных продуктов, и к объектам, принадлежащим городской, а не сельской жизни. Цвета и планы, на которые обычно реагирует организм, развивают новый, интересный ему материал. Бегущий ручей, лужайка, формы, связанные с сельской средой, – все они теряют свое положение, переставая быть первичным материалом опыта. Переход к модернистским фигурам в живописи, произошедший в последние годы, сам объясняется, по крайней мере частично, как результат такой перемены. Даже предметы естественного пейзажа стали восприниматься в модальности пространственных отношений, характерных для предметов, чье строение определяется механическими способами производства, то есть для зданий, мебели, товаров. Объекты, отличающиеся внутренним функциональным приспособлением, будут встраиваться в опыт, насыщенный такими ценностями, создавая определенные эстетические результаты.

Но поскольку организм естественным образом жаждет удовлетворения материалом опыта и поскольку окружение, созданное человеком под воздействием современной индустрии, удовлетворяет его меньше, а отталкивает больше, чем в былые времена, возникает вполне очевидная проблема, пока не получившая решения. Жажда организма, стремящегося к удовлетворению зрения, – вряд ли менее настоятельное побуждение, чем стремление к пище. Действительно, многие крестьяне с большим тщанием растят свой цветник, чем овощи, употребляемые ими в пищу. Должно быть, существуют силы, влияющие на механические средства производства, силы, внешние для работы самой машины. Конечно, такие силы обнаруживаются в экономической системе производства ради личной выгоды.

Проблема труда и занятости, которую мы сегодня столь остро осознаем, не может быть решена простыми изменениями в размере заработной платы, рабочего дня и в санитарных условиях. Никакое устойчивое решение невозможно, если не будет проведено радикальных социальных перемен, способных повлиять на уровень и характер участия рабочего в производстве и общественном распоряжении производимыми им товарами. Только такая перемена серьезно повлияет на содержимое опыта, включающего в себя создание полезных объектов. Такое изменение природы опыта и есть решающий фактор эстетического опыта производимых вещей. Представление о том, что основная проблема может быть решена только за счет увеличения свободного времени, является совершенно абсурдным. Оно попросту сохраняет старое дуалистическое деление на труд и досуг.

Важный вопрос – изменение, которое позволит сократить силу внешнего давления и увеличит ощущение свободы и личной заинтересованности в производственных операциях. Олигархический контроль, осуществляющийся вне процесса труда и его продуктов, – главная сила, не позволяющая рабочему по-настоящему заинтересоваться тем, что он делает, хотя именно такой интерес является важнейшим предварительным условием эстетического удовлетворения. В природе машинного производства как таковой нет ничего, что было бы непреодолимым препятствием на пути к осознанию рабочими значения того, что они делают, и к наслаждению товариществом и собственной работой. Психологические условия, возникающие из-за частного управления трудом других людей, приносящим личную прибыль, а не какой-то вечный психологический или экономический закон, – вот силы, которые подавляют и ограничивают эстетическое качество в опыте, сопровождающем производственные процессы.

Пока искусство остается дамским салоном цивилизации, ни искусство, ни цивилизация не могут быть в безопасности. Почему архитектура наших больших городов настолько недостойна изящной цивилизации? Причина не в недостатке материалов или технических умений. И не трущобы, но именно квартиры обеспеченного класса отличаются эстетической нищетой, поскольку они совершенно лишены воображения. Их характер определяются экономической системой, в которой земля используется – или, наоборот, не используется – ради прибыли, поскольку доход извлекают из аренды и продажи. Пока земля не будет освобождена от этого экономического бремени, красивые здания если и будут возводиться, то лишь случайно, но не будет надежды на развитие общей архитектуры, достойной благородной цивилизации. Ограничения, наложенные на строительство зданий, косвенно влияют на большое число связанных с ними искусств, тогда как социальные силы, влияющие на здания, где мы живем и работаем, воздействуют на все искусства в целом.

Огюст Конт сказал, что главная проблема нашего времени – это организация пролетариата в виде социальной системы. Сегодня это замечание представляется даже более верным, чем в его время. Эту задачу не может выполнить ни одна революция, которая не воздействует на воображение и эмоции человека. Ценности, ведущие к производству и разумному наслаждению искусством, должны быть встроены в систему социальных отношений. Мне представляется, что обсуждение пролетарского искусства по большей части не дотягивает до этого вопроса, поскольку в нем личное сознательное намерение художника смешивается с местом и действием искусства в обществе. Верно то, что искусство само в современных условиях не будет в безопасности, пока масса людей, выполняющих полезный труд, не получит возможность свободно руководить процессами производства и не сможет в полной мере наслаждаться плодами коллективного труда. То, что материал для искусства должен извлекаться из всех возможных источников, тогда как продукты искусства должны быть общедоступными, – требование, на фоне которого личная политическая ориентация художника является маловажной.

Нравственная обязанность и человеческая задача искусства могут разумно обсуждаться только в контексте культуры. То или иное произведение искусства может воздействовать на отдельного человека или группу людей. Социальное воздействие романов Диккенса или Синклера Льюиса далеко не ничтожно. Но менее сознательная и более массовая настройка опыта постоянно осуществляется в зависимости от общей среды, создаваемой коллективным искусством данной эпохи. Так же, как физическая жизнь не может существовать без поддержки физической среды, нравственная жизнь не может продолжаться без поддержки нравственного окружения. Даже технологические искусства в своей совокупности не просто производят множество отдельных удобств и инструментов. Они формируют коллективные занятия, а потому определяют направленность интереса и внимания, влияя тем самым на желания и цели.

Благороднейший человек, живущий в пустыне, постепенно проникается ее суровостью и бесплодием, тогда как ностальгия горца, оторванного от своей среды, доказывает то, насколько глубинной частью его существа стала его среда. И дикарь, и цивилизованный человек является тем, что он есть, не только в силу врожденной конституции, но и благодаря культуре, к которой он причастен. Решающим мерилом этой культуры являются процветающие в ней искусства. В сравнении с их влиянием вещи, которым учат непосредственно словом и наставлением, покажутся бледными и бездейственными. Шелли не преувеличивал, когда сказал, что нравственная наука лишь «упорядочивает элементы, созданные поэзией», если понимать «поэзию» в расширительном смысле, как обозначение всех продуктов имагинативного опыта. Общий итог воздействия любых рассудочных трактатов о нравственности малозначителен в сравнении с влиянием на жизнь архитектуры, романа и драмы. Он становится существенным лишь тогда, когда «интеллектуальные» продукты формулируют тенденции этих искусств, подводя под них интеллектуальное основание. Внутреннее рациональное сдерживание – это признак ухода от реальности, если только оно не является отражением содержательных сил среды. Политические и экономические искусства, способные предоставить безопасность и наделить знаниями, не являются гарантами богатой и изобильной человеческой жизни, если только им не способствует процветание искусств, определяющих культуру.