Потоки идей, называемые так разве что из вежливости, становятся механическими. Им легко следовать, слишком легко. Наблюдение, как и внешнее действие, подчиняется инерции, двигаясь по линии наименьшего сопротивления. Формируется публика, приученная к определенным способам видеть и мыслить. Ей нравится, когда ей напоминают о знакомом. Неожиданные повороты вызывают у нее раздражение, но не обостряют опыт. Слова особенно подвержены этой тенденции автоматизма. Если их почти механическое следование друг за другом не слишком прозаично, писатель приобретает репутацию ясного автора, просто потому, что выражаемые им смыслы настолько знакомы, что от читателя не требуется никакой мысли. В искусстве результатом оказываются академизм и эклектика. Специфическое качество воображения лучше всего понять, если противопоставить его ограничительному воздействию привыкания. Время – испытание, позволяющее провести различие между имагинативным и воображаемым. Последнее проходит, поскольку оно произвольно. Имагинативное же длится и сохраняется, поскольку, хотя поначалу и кажется нам странным, оно неизменно знакомо самой близостью к природе вещей.

История науки и философии, как и изящных искусств, – это свидетельство того факта, что сначала публика награждает продукт воображения осуждением, причем именно прямо пропорционально его размаху и глубине. Не только в религии пророка сначала закидывают камнями (по крайней мере метафорически), тогда как следующие поколения строят ему памятники. В живописи Констебл отметил, хотя и слишком завуалированно, один общий факт:

Таков контраст между инерцией привычки и воображением, то есть разумом, который ищет и приветствует то, что оказывается новым в восприятии, но постоянным в возможностях самой природы. Откровение в искусстве – это ускоренное расширение опыта. Говорят, что философия начинается с удивления и заканчивается пониманием. Искусство начинает с понятного, а заканчивает удивлением. В конечном счете человеческий вклад в искусство – это ускорение работы природы в человеке.

Любая психология, обособляющая человека от среды, отгораживает его также от его соплеменников, ограничивая все его связи внешними контактами. Однако желание индивида приобретает форму под влиянием человеческой среды. Материалы его мысли и веры приходят к нему от других людей, вместе с которыми он живет. Он был бы беднее дикого животного, если бы не традиции, становящиеся частью его ума, и если бы не институты, проникающие в глубь его действия, определяя его цели и наслаждения. Выражение опыта является публичным и коммуникативным, поскольку выражаемый опыт является тем, что он есть, в силу опыта живых и мертвых, что сформировали его. Коммуникация не обязательно должна входить в сознательные намерения художника, хотя он никогда не может избежать мысли о возможной аудитории. Однако функция и следствие этого намерения – осуществить коммуникацию, и не по случаю, но в силу самой природы, которую он делит с другими.

Самовыражение сметает преграды, отделяющие людей друг от друга. Поскольку искусство – это наиболее универсальная форма языка, ведь оно определяется, даже если не считать литературы, общими качествами публичного мира, оно же – наиболее универсальная и свободная форма коммуникации. Любой интенсивный опыт дружбы и любви достигает художественной полноты. Смысл причастности, порождаемой произведением искусства, может приобрести выраженное религиозное качество. Союз людей друг с другом – это источник ритуалов, с незапамятных времен и до наших дней увековечивающих критические моменты рождения, смерти и бракосочетания. Искусство – это расширение способности ритуалов и церемоний объединять людей со всеми событиями и сценами их жизни в их совместном прославлении. Эта служба искусства – его награда и печать. Общеизвестно, что искусство венчает человека с природой. Но также искусство заставляет людей осознать свой союз в своем совместном истоке и судьбе.

ЭСТЕТИЧЕСКИЙ опыт имагинативен. Этот факт вместе с ложной идеей о природе воображения скрыл более общий факт, а именно то, что весь сознательный опыт в той или иной мере всегда причастен к воображению. Дело в том, что, хотя корни всякого опыта обнаруживаются во взаимодействии живого существа с его средой, такой опыт становится сознательным, то есть предметом восприятия, только тогда, когда в него вступают смыслы, извлеченные из предшествующего опыта. Воображение – единственный портал, через который смыслы могут попасть в актуальное взаимодействие, или, скорее, как мы недавно выяснили, сознательная настройка старого и нового и есть воображение. Взаимодействие живого существа со средой встречается в растительной и животной жизни. Однако состоявшийся опыт может быть человеческим и сознательным только в том случае, если то, что дано здесь и сейчас, расширяется смыслами и ценностями, извлеченными из того, что фактически отсутствует и присутствует только благодаря воображению[51].

Всегда сохраняется разрыв между «здесь и сейчас» прямого взаимодействия и прошлыми взаимодействиями, чей закрепленный результат составляет смыслы, позволяющие нам схватывать и понимать происходящее в настоящий момент. В силу этого разрыва любое сознательное восприятие включает в себя определенный риск; это вылазка в неизвестное, поскольку, уподобляя настоящее прошлому, она также выполняет определенную реконструкцию этого прошлого. Когда прошлое и настоящее точно соответствуют друг другу, тогда наличествует лишь воспроизведение, характеризующееся точным единообразием, а итоговый опыт будет рутинным и механическим – он не дойдет в восприятии до сознания. Инерция привычки перекрывает приспособление смысла «здесь и сейчас» к смыслу другого опыта, без которого не может быть сознания, имагинативной фазы опыта.

Разум, то есть совокупность организованных смыслов, посредством которых события настоящего приобретают для нас значение, не всегда вступает в деятельность и претерпевание, происходящие здесь и сейчас. Иногда он озадачивается и замирает. Тогда поток смыслов, пробужденный благодаря актуальному контакту, остается отстраненным. Впоследствии он формирует предмет мечтания, грезы. Идеи свободно парят, не будучи привязанными ни к какому бытию, способному стать их собственностью, их смысловым владением. Столь же свободные и отвязанные эмоции цепляются за эти идеи. Приносимое ими удовольствие – причина их сохранения и их присутствия на сцене; они привязаны к бытию только тем образом, который, пока сохраняется душевное здоровье, ощущается в качестве исключительно фантазийного и нереального.

Однако во всяком произведении искусства эти смыслы воплощаются в материале, становящемся тем самым медиумом для их выражения. Этот факт составляет особенность всякого определенно эстетического опыта. В нем господствует имагинативное качество, поскольку смыслы и ценности, более широкие и глубокие, чем частный момент «здесь и сейчас», к которому они привязаны, реализуются путем выражения, но не за счет объекта, способного физически действовать на другие объекты. Даже полезный объект производится только за счет вмешательства воображения. Когда был изобретен паровой двигатель, некий наличный материал был воспринят в свете отношений и возможностей, ранее не осуществленных. Однако когда воображаемые возможности были воплощены в новую конструкцию естественных материалов, паровой двигатель занял свое место в природе в качестве объекта, обладающего тем же физическим воздействием, что и относящееся к любому иному физическому объекту. Пар выполнял физическую работу и производил следствия, присущие любому газу, расширяющемуся при определенных физических условиях. Единственное различие состоит в том, что условия его действия были созданы человеческой смекалкой.