Психология, поделившая все на свете на отдельные категории, а потому считающая неизбежным внутреннее разделение совокупного опыта восприятия, является, таким образом, отражением господствующих социальных институтов, оказавших глубокое воздействие и на производство, и на потребление или применение. Когда рабочий выпускает продукцию в промышленных условиях, отличных от преобладающих сегодня, его собственные побуждения стремятся к созданию бытовых предметов, удовлетворяющих его влечение к опыту в самом процессе труда. Мне представляется нелепым предположение, будто предпочтение механически эффективного исполнения, то есть отлаженности психической автоматизации, наносящей ущерб отчетливому сознанию того, что рабочий делает, встроено в саму психологическую структуру. Если бы наша среда, образованная различными предметами, применяемыми нами, состояла из вещей, которые сами вносят вклад в возвышенное сознание зрения и осязания, я не думаю, что кто-то предполагал бы, что акт применения как таковой является неэстетическим.

Достаточным опровержением рассматриваемого представления является действие самого художника. Если у художника или скульптора есть опыт, в котором действие является не автоматическим, а окрашенным эмоцией и воображением, в самом этом факте уже содержатся доказательства необоснованности представления о том, что действие оказывается настолько свободным, что оно исключает сопротивление и торможение, необходимые для возвышенного сознания. Возможно, когда-то ученый мог спокойно сидеть в своем кресле и придумывать науку. Сегодня же он работает в месте, не без причины названном лабораторией. Если работа учителя настолько гладка, что она исключает эмоциональное и имагинативное восприятие того, что он делает, его можно уверенно обвинить в негибкости и формалистичности. То же относится к любому профессионалу, например, юристу или врачу. Такие действия не только доказывают ложность изложенного выше психологического принципа, но и сам их опыт часто по своей природе оказывается эстетическим. Красота умелой хирургической операции воспринимается как самим хирургом, так и его зрителем.

Популярная психология и значительная часть так называемой научной психологии были едва ли не полностью заражены представлением о разделении сознания или ума и тела. Это представление о разделении неизбежно приводит также к формированию дуализма сознания и практики, поскольку последняя должна реализовываться при посредстве тела. Возможно, идея о разделении возникла, по крайней мере хотя бы частично, из-за того что значительная часть ума в любой момент времени далека от действия. Такое разделение, как только оно проведено, определенно подтверждает теорию о том, что сознание, душа или дух могут существовать и выполнять свои действия без взаимодействия организма со своей средой. Традиционное представление о досуге также в значительной степени заражено противопоставлением с характером обременительного труда.

Мне, однако, представляется, что повседневное применение слова «ум» (mind)[48] намечает намного более истинный научный и философский подход к реальным фактам, чем его техническое применение. Ведь в своем нетехническом смысле «ум» означает всякий модус и разновидность интереса к вещам и озабоченности ими – озабоченности практической, интеллектуальной и эмоциональной. Он никогда не означает ничего замкнутого, изолированного от мира людей и вещей, поскольку всегда используется в соотношении с ситуациями, событиями, объектами, людьми и группами. Рассмотрим, насколько широк этот термин. Он может обозначать память, когда что-то приходит нам на ум. Но также он обозначает внимание, когда мы делаем что-то с умом. Мы не только держим вещи в уме, но и подходим с умом к нашим проблемам и заботам. Также ум означает цель: у нас на уме сделать то-то и то-то. И никогда во всех этих операциях ум не является чем-то исключительно интеллектуальным. Мать присматривает (minds) за своим ребенком, то есть со всей своей любовью заботится о нем. Ум – это забота в смысле опеки и беспокойства, а также активного присмотра за вещами, за которыми надо следить; мы следим за порядком действий, подходом не только в мыслях, но и эмоционально. Ум как пристальное внимание, обращенное на действия и объекты, может означать также и повиновение, например, детям говорят, что нужно быть умнее и слушаться (mind) своих родителей. Короче говоря, глагол to mind означает и нечто интеллектуальное, в смысле «замечать нечто», и эмоциональное, то есть заботу и проявление любви, и волевое или практическое, то есть целенаправленное действие.

Таким образом, «ум» (mind) – это первоначально глагол. Он обозначает все способы сознательно и намеренно иметь дело с ситуациями, в которых мы оказываемся. К сожалению, довольно влиятельное направление мысли превратило способы действия в некую фундаментальную субстанцию, которая, собственно, и внимает, ставит цели, заботится, обращает внимание и вспоминает. Это превращение способов реакции на среду в определенную сущность, из которой исходят все эти действия, вызывает сожаление, поскольку оно изымает ум из его необходимой связи с объектами и событиями, прошлыми, настоящими и будущими, из среды, с которой внутренне связана всякая деятельность, на нее отвечающая. Ум, способный вступать лишь в мимолетное отношение со средой, такое же отношение поддерживает и с телом. Когда ум становится абсолютно нематериальным (и обособленным от органа действия и претерпевания), тело перестает быть живым и превращается в мертвый обрубок. Такая концепция ума как обособленной сущности, поддерживает другую концепцию, утверждающую, что эстетический опыт – это просто что-то происходящее в уме, подкрепляя тем самым и отделение эстетики от других модусов существования, в которых тело активно взаимодействует с вещами природы и жизни. Она изымает искусство из сферы живого существа как таковой.

Если придерживаться общеупотребимого смысла слова «субстанциальный», то есть «содержательный», отличающегося от метафизического смысла субстанции, в уме действительно есть нечто содержательное. Каждый раз, когда вследствие того или иного действия что-то претерпевается, субъект видоизменяется сам. Такое видоизменение не ограничивается приобретением большего навыка и умения. Создаются установки и интересы, воплощающие в себе определенный запас смысла сделанных и испытанных вещей. Эти смыслы, обоснованные и сохраненные, становятся частью субъекта. Они образуют капитал, позволяющий субъекту нечто замечать, о чем-то заботиться, чему-то внимать и ставить цели. В этом содержательном смысле ум образует фон, на который проецируется всякий новый контакт со средой; однако слово «фон» по своему смыслу слишком пассивно, если только мы не вспомним, что на самом деле фон активен и что в проекции нового на него осуществляется уподобление и реконструкция как фона, так и того, что воспринимается и усваивается.

Этот фон, активный и ищущий действий, ждет, пока не настанет момент взаимодействовать с тем, что ему встретится, чтобы усвоить его, поглотить своим бытием. Ум как фон сформирован видоизменениями субъекта, произошедшими в процессе предшествующего взаимодействия со средой. Его живой порыв ориентирован на дальнейшие взаимодействия. Поскольку он сформирован во взаимообмене с миром и настроен на этот мир, как нельзя более далека от истины идея о том, что он должен считаться чем-то замкнутым в себе и обособленным. Когда его деятельность обращается на себя самого, например, в медитации или рефлективном размышлении, от непосредственной сцены мира он отстраняется лишь на время, нужное ему для того, чтобы перебрать и изучить материал, собранный в этом мире.

Различные виды ума получили разные названия в зависимости от разных интересов, определяющих сбор и упорядочивание материала окружающего мира: научный ум, исполнительский, художественный, деловой. У каждого есть своя предпочтительная манера отбора, удержания и организации. Врожденная конституция художника отмечена особой чувствительностью к определенному аспекту многоликого универсума природы и человека, стремлением преобразовать его путем выражения в выбранном им медиуме. Эти внутренние для него побуждения становятся умом, когда они сливаются с определенным фоном опыта. Значительную его часть составляют традиции. Недостаточно обладать прямым контактом и наблюдениями, какими бы нужными они ни были. Даже произведение оригинального темперамента может остаться относительно бедным или впасть в эксцентричность, если оно не оформлено широким и многообразным опытом традиций искусства, в которых художник работает. Организация фона, позволяющего подойти непосредственно к данным сценам, не может приобрести прочность и основательность иначе. Ведь каждая великая традиция сама по себе является организованной привычкой видеть, упорядочивать и передавать материалы. Когда эта привычка проникает во врожденный темперамент и конституцию, она становится существенной составляющей ума художника. Особая чувствительность к определенным аспектам природы развивается в итоге в силу.