Каждый явный, находящийся в фокусе внимания объект окружен ореолом отступания в неявное, которое на интеллектуальном уровне непостижимо. В рефлексии мы называем его темным и смутным. Но в исходном опыте оно в качестве смутного не определяется. Оно является производным всей ситуации в целом, а не отдельным ее элементом, что потребовалось бы, чтобы оно воспринималось как смутное. На закате сумрак может быть качеством мира как такового, приносящим удовольствие. Он оказывается явлением, подобающим этому миру. Но он становится отдельной неприятной чертой тогда лишь, когда мешает отчетливому восприятию той вещи, которую мы хотим различить.

Неопределенное всепроникающее качество опыта – это то, что связывает вместе все его определенные элементы, превращая в целое объекты, осознаваемые нами в фокусе нашего внимания. Лучшее подтверждение этому состоит в том, что мы всегда чувствуем, уместны вещи или нет, соответствуют они чему-то или нет, и такое чувство непосредственно. Оно не может быть плодом рефлексии, пусть даже для выяснения того, значимо ли какое-то конкретное соображение для того, что мы делаем, или того, о чем думаем, действительно нужна рефлексия. Ведь если бы такое ощущение не было непосредственным, нашей рефлексии было бы нечем руководствоваться. Чувство обширного, поддерживающего все остальное целого – это контекст всякого опыта и сущность здравомыслия. Ведь для нас вещь безумная и сумасшедшая – та, что оторвана от общего контекста, стоящая одиноко и обособленно, что и происходит непременно с вещью, возникающей в мире, полностью отличном от нашего. Без неопределенного и недетерминированного контекста материал всякого опыта был бы бессвязным.

Произведение искусства выявляет и подчеркивает это качество целостности или принадлежности более широкому, всеобъемлющему целому, являющемуся вселенной, в которой мы живем. Этим фактом, я думаю, объясняется ощущение высшей разумности и ясности, возникающее у нас в присутствии объекта, чья эстетическая интенсивность переживается в опыте. Этим же объясняется религиозное чувство, сопровождающее интенсивное эстетическое восприятие. Нас словно знакомят с миром за пределами мира, в то же время являющегося более глубокой реальностью мира нашего повседневного опыта. Нас уносит за пределы самих себя, чтобы мы себя нашли. Я не могу найти психологического объяснения для подобных качеств опыта, помимо того, что произведение искусства каким-то образом углубляет и приводит к большей ясности чувство объемлющего нас неопределенного целого, сопровождающего всякий нормальный опыт. Такое целое ощущается, соответственно, как расширение нас самих. И то, что жизнь – история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но ничего не значащая, может решить лишь человек, которому, как Макбету, отказано в том объекте желания, на который он все поставил. Когда же эгоизм не становится мерой реальности и ценности, мы все – граждане этого обширного мира, выходящего за наши пределы, и всякое интенсивное понимание его присутствия вместе с нами и в нас приносит нам особое удовольствие единством самого этого мира, его единства с нами.

Каждое произведение искусства обладает определенным медиумом, которым, в частности, и передается качественное всепроникающее целое. В каждом опыте мы прикасаемся к миру, протягивая к нему отдельное щупальце; мы продолжаем взаимодействовать с ним, а он приближается к нам при помощи того или иного специализированного органа. Действует весь организм со всем его зарядом прошлого и со всеми его разнообразными ресурсами, но действует он через определенный медиум, например, медиум глаза, если он взаимодействует при помощи глаза, медиум уха или осязания. Изящные искусства хватаются за этот факт и доводят его значение до максимума. В обычном зрительном восприятии мы видим благодаря свету. Мы различаем благодаря отраженным и преломленным цветам – это общеизвестно. Но в обычных восприятиях этот медиум цвета остается смешанным и загрязненным. Ведь когда мы видим, мы еще и слышим, мы чувствуем давление, жар или холод. В живописи же цвет составляет сцену без всех этих примесей и нечистот. Они оказываются шлаками, отжимаемыми и отброшенными в акте интенсивного выражения. Медиум становится одним только цветом, и поскольку один только цвет должен теперь нести качества движения, осязания, звука и т. д., в обычном зрении присутствующие сами по себе (физически) выразительность и энергия цвета многократно умножаются.

Говорят, что дикарям фотографии казались чем-то опасным и магическим. Жутко то, что материальные вещи и живые существа можно представить вот так – на фотографии. Есть доказательства того, что, когда появились первые изображения, им всегда приписывалась магическая сила. Их способность к репрезентации могла возникнуть только из сверхъестественного источника. Человек, чье ощущение живописных репрезентаций не слишком огрубело, чувствует, что в способности картины (сжатой, плоской, одномерной вещи) представлять обширный и многоликий универсум одушевленных и неодушевленных предметов есть нечто чудесное; возможно, именно по этой причине в обиходе под искусством обычно подразумевается живопись, а под художником – живописец. Первобытный человек приписывал и звукам, используемым в качестве слов, способность сверхъестественно управлять поступками и тайнами людей, а также, если найдется правильное слово, и силами природы. Не менее чудесна и способность простых звуков выражать в литературе любые события и объекты.

С моей точки зрения, такие факты указывают на роль и значение медиумов для искусства. На первый взгляд не заслуживает внимания тот простой факт, что у каждого искусства свой собственный медиум. Зачем специально говорить о том, что живопись не может существовать без цвета, музыка – без звука, архитектура – без камня и дерева, скульптура – без мрамора и бронзы, литература – без слов, а танец – без живого тела? Ответ, я полагаю, был уже дан нами. Во всяком опыте присутствует всепроникающая основа – качественное целое, соответствующее целостной организации деятельности, то есть тайне человеческого бытия, и ее же выражающее. Но во всяком опыте этот сложный, в себе различенный, памятливый механизм действует благодаря направляющим его структурам, а не в рассеянии и сумятице, когда бы все органы действовали одновременно, – если не считать паники, когда, как мы справедливо замечаем, человек и правда теряет голову. «Медиумом» в изящных искусствах обозначается то, что эта специализация и индивидуализация определенного органа опыта доводятся до уровня, на котором используются все его возможности. Глаз или ухо, играющее основную роль, не теряет своей специфики и своей отличительной способности носителя опыта, возможного только благодаря ему. В искусстве зрение или слух, в обычном опыте рассеянные и смешанные, концентрируются до тех пор, пока особая задача конкретного медиума не будет выполняться с полной энергией, освободившись от всякого рассеивания.

«Медиум» прежде всего означает «посредника». Значение слова «средство» то же самое. Они суть посредничающие, промежуточные вещи, благодаря которым осуществляется нечто такое, до чего пока еще далеко. Но не все средства являются медиумами. Существует два типа средств. Средства одного типа являются внешними для того, что они выполняют; средства другого включаются в производимые следствия, оставаясь в них имманентными. Есть цели, представляющие собой лишь долгожданное прекращение, но есть и цели, которые суть свершение того, что начало происходить ранее. Нередко тяжелый труд рабочего – лишь предварительное условие заработной платы, им получаемой, а потребление бензина – просто средство для перемещения. Средства перестают действовать, когда цель достигается; в таких случаях мы, как правило, были бы рады достичь цели, не используя обычные средства. То есть эти средства – всего лишь строительные леса.

Внешние средства или просто средства, как мы могли бы с полным основанием их назвать, обычно такого рода, что их можно заменить другими; конкретные средства определяются теми или иными внешними соображениями, например дешевизной. Однако в тот момент, когда мы говорим «медиумы», мы имеем в виду средства, включенные в результаты. Даже камни и строительный раствор становятся частью дома, для строительства которого они используются: они не просто средства для его возведения. Цвета – это и есть живопись, звуки – музыка. Картина, написанная акварелью, по своему качеству отличается от написанной маслом. Эстетические эффекты по самой своей природе связаны с их медиумом, когда один медиум меняется на другой, мы получаем ловкий трюк, а не объект искусства. Даже когда такая подмена совершается весьма виртуозно или по какой-то внешней причине, продукт оказывается механической безвкусной поделкой – как, например, доски, раскрашенные под камень и используемые для строительства собора, ведь камень является неотъемлемым элементом не только физического здания, но и эстетического эффекта.