– А вы не делитесь? – тут же заинтересовалась Роуз, вероятно, выделив из сказанного другой контекст. Как будто Рей хочет более доверительной дружбы, а Фазма ей в этом отказывает. Еще лучше.
– Нет, не делимся, – резко оборвала Рей. Ей было стыдно за свой тон, но хотелось как-то побыстрее оборвать этот неловкий разговор, – что ты хочешь услышать?
– Эй… – обиженно протянула марфа, – я не хотела ничего обидного сказать. Просто интересно.
Рей подавила возникшее тут же желание подавиться. Все-таки она была смятенна и опечалена, чтобы беспокоиться о чувствах этих маленьких сплетниц. То, что для них было всего лишь возможностью почесать языками, могло стоить ей жизни. Или языка и глаз или чем там еще ей угрожала та жуткая женщина.
Рей буркнула себе под нос слова благодарности за завтрак и направилась в библиотеку. Ей надо было выпустить пар, и лучше было сделать это в одиночестве. Еще лучше было получить новое письмо и отвлечься от всего того безумия, которое окружало ее со всех сторон. Однако, в тайнике лежало все то же письмо, и Рей оставалось только завыть голос от тоски и разочарования.
Вот дуреха! Могла же спросить у Роуз про водителя, пользуясь ее болтливостью. А теперь марфа откажется с ней разговаривать. И Рей негде больше справиться о нем и его затянувшемся отсутствии. Что, если его уже нет в живых? Если за ним пришли Очи? Если он погиб во время осуществления акта той сомнительной деятельности, которой занимался? Или перевели в другой дом? Или? Впору было только сесть на пол и заплакать.
Вместо этого Рей получше спрятала записку и откинула крышку рояля. Пальцы неуверенно коснулись клавиш, вспоминая прежние траектории своего движения, и отыскали нужные созвучия и аккорды. В затхлом воздухе библиотеки пролилась тревожная, грустная, тягучая мелодия. Другая, не то, что в прошлый раз. И его не было рядом, чтобы подсказать, что за произведение всплыло из подсознания девушки. Вероятно, не будет уже никогда. Без этого отзвука музыка так останется безымянной, пустой, не названной, запертой в бетонной коробке ее головы.
Рей всхлипнула и обняла себя за плечи. Но расплакаться она не успела, так как услышала в темноте слабый, приглушенный звук шагов. Он был настолько тихим, что девушка скорее почувствовала его вибрации, донесенные старым паркетом, чем все-таки услышала.
Она подняла голову в надежде, что увидит Бена, но из темноты выступила мрачная фигура в темном одеянии. Рей подавила вскрик, захлопнула крышку рояля и отступила к окну, словно пытаясь отыскать пути для отступления.
– Не хотел тебя напугать, – сказал командор Рен. Вроде как он извинялся, но из-за устройства, искажавшего голос, невозможно было определить интонацию.
– Вам и не удалось, – заявила Рей, не зная, чего хочет добиться этой бравадой. Она выглядела какой угодно, но не смелой. Ее трясло, как осиновый лист на ветру.
– Но ты прекратила свое занятие, – поддел ее магистр.
– Я и собиралась прекратить, – упрямо возразила девушка, и ей даже стало немного легче. По крайней мере страх сменился злостью. На это жуткое, мрачное существо, заявившееся сюда словно из самой преисподней, еще и посмевшее над ней подтрунивать. Конечно, сложно оставаться невозмутимой, когда в твое личное пространство вторгается двухметровый хтонический ужас. Который, некоторое время назад, предложил тебе зловещую сделку, стоящую если не души, то совести.
– Ты любишь спорить? – осадил ее хозяин дома. Рей нахмурилась. Она пыталась унять полыхавший внутри гнев, но он слишком сильно просился наружу, а этот недопустимо шутливый тон их беседы лишь добавлял горючего. Если подумать, то большая часть дерьма, которая успела с ней приключиться с того момента, как ее определили служанкой в дом Ренов – последствия взаимодействия с его хозяином. Он в сто раз хуже всех тех командоров, которые не интересуются существованием своих служанок вне церемоний со всеми своими идиотскими играми и интригами. Словно ему нравится над ней издеваться. Словно она вещь, не более чем ручная зверушка, игрушка в его руках. И все это вместо того, чтобы исполнять священный долг, возложенный на них Галаадом и Всевышним.
Рей хотела выплюнуть все это, но вместо этого сказала другое, удивившись твердости своего голоса:
– Я не люблю, когда меня заставляют играть в игры, – заявила она и, прокашлявшись, продолжила, – я в вашем доме, но я не ваша вещь. У меня есть конкретный долг перед государством, для которого я здесь. Если его осуществление невозможно, меня переведут к другому командору, способному выполнить свою часть… если вы годитесь только для того, чтобы плести интриги и наводить ужас своим видом.
Повисла гробовая тишина, в которой собственное дыхание показалось Рей чрезвычайно громким. Впрочем, проблема быстро решилась, потому что командор оказался рядом с ней в несколько широких шагов. Холодная кожа перчатки сжалась на горле девушки. Рей буквально чуть не подавилась собственными словами.
– Для чего я по-твоему не гожусь? – вкрадчиво поинтересовался магистр.
В голове от недостатка кислорода воцарилась безмятежная пустота. И только одна мысль металась там, словно птица в клетке.
Ну почему нельзя затолкать обратно в глотку необдуманно вырвавшиеся оттуда слова?
«Потому что глотка занята, дуреха».
– Если ты так хочешь, можем прямо здесь отдать священный долг государству, – продолжал мужчина и слегка подтолкнул Рей к роялю, вынуждая ее облокотиться на его крышку. Его вторая рука удобно устроилась у служанки на талии, слегка поглаживая кожу через плотную ткань платья.
Нужно что-то делать.
Рей запоздало осознала, что ее руки по-прежнему свободны, хотя и не имеют возможности дотянуться до чего-либо подходящего в качестве средства самообороны. Поэтому она не придумала ничего лучше, как стянуть с ноги сапог и замахнуться им, целясь промеж визоров жуткой черной маски. Ее рука была остановлена в полете, но действие возымело определенный результат. Рей оказалась на свободе и отскочила на безопасное расстояние, где наконец-то смогла отдышаться.
«Молодец, разозлила его еще больше».
Но вопреки ее предположениям, командор не был разгневан. Вероятно, он даже смеялся, о чем говорили приглушенные звуки, доносившиеся из-под шлема. Злосчастный сапог остался в руках мужчины, словно ценный военный трофей. Это все окончательно смутило служанку и без того находившуюся на грани истерики.
– Вам весело, – хрипло констатировала она, – вы издеваетесь надо мной.
– Я не рискнул бы сказать, что действительно хотел бы заняться с тобой любовью прямо здесь, потому что у тебя есть второй сапог и ты все еще опасна, – после некоторой паузы, слегка успокоившись, выдал хозяин. Рей улыбнулась, хотя это была жалкая попытка скрыть, что негодяю удалось достигнуть желаемого. Она залилась краской так сильно, что кончики ушей начало покалывать. К счастью, это все еще можно было списать на недостаток кислорода.
«Заняться с тобой любовью» – зачем-то повторила она про себя, заставляя саму себя смущаться еще сильнее. И тут же вмазала самой себе ментальную пощечину:
Только этого не хватало. Она наслышана историй о том, как служанки становились любовницами командоров и чем все это заканчивалось. Прямая дорога в колонии или Иезавель. Фазма такой выходки ей точно не простит.
Рей отвернулась и обняла себя за плечи, ей резко стало холодно и неуютно. Она почувствовала себя такой маленькой, хрупкой и беззащитной, что захотелось вернуться в приют Маз, лишь бы только увидеть свою пожилую наставницу и позволить себе такую роскошь, как объятия. До этого момента Рей даже не задумывалась о том, как много значит этот простой жест и какую сильную она в нем испытывает необходимость. Все эти попытки обхватить себя руками бесполезны.
– Эй, – Рей уже и забыла про присутствие командора, увязнув в болоте своих мрачных мыслей, когда его рука легла ей на плечо, – прости. Мне не стоило.
Нехотя девушка обернулась и уперлась взглядом в безжизненное железо маски. Отсутствие зрительного контакта обесценило все участие сказанных им слов, хотя и отвлекло Рей от своих терзаний. Она снова задумалась о том, что скрывается за этим причудливым головным убором. Увечья и шрамы, оставленные недавней войной? Печать уродства, оставленная рождением? Совсем недавно она и сама сердилась на любопытство Роуз, но у нее было оправдание. Сложно было видеть человека за этими глухими одеждами и маской.