– Пустой, – констатировал мужчина. – Разрядил его в какого-то?

– Ага… Было дело, – кивнул Сеня.

– Попал? – обнюхивал ствол отец.

– Ну а как же. Точно в лобешник!

– А ему хоть бы хны?

– Абсолютная броня! – подтвердил Сеня.

Отец положил пистолет на стол. Потом скинул платок с плеч и потянулся. Левая рука у него была целая, на правой – не было кисти. Выпрямив спину, он показался довольно высоким, даже выше сына.

– Поспи пару часиков. Сил наберись, – сказал отец, разглядывая остатки еды. – Сало доешь. Оно заряжает и греет.

Сеня несогласно помотал головой.

– Это тебе оставлю. Я в отделе поем. Нам завтраки в столовку привозят. Они стоят сущие гроши.

Если приходить на работу во время, то можно успеть перекусить. Семён Никитин никогда не опаздывал к разводу, какие бы задачи не приходилось выполнять ночью. Голод – он не только убивает, но и дисциплинирует.

– Не питай иллюзий, сын, – снова накинул платок на плечи отец, – найдёшь одних вампиров, на их место сразу же новые придут. Даже если будешь убивать кровососов пачками, всё едино их миллионы.

– Я знаю, батя, – спрятал пистолет в кобуру Семён и улыбнулся впервые за ночь. – Мне кстати, пули серебряные предлагают. Может взять их да продать? Сала на вырученные деньги купим.

– Шутишь… это хорошо, – тоже улыбнулся отец, и его лицо просветлело и будто помолодело лет на пятнадцать сразу. – Среди них был охотник? – спросил он.

– Был. Наглый такой… И бронебойный… Это я ему в лоб пулю засадил. Жаль, что не серебряную.

– Звать его как? – задал ещё один вопрос отец.

– Да как тебя – Григорием.

Мужчина удовлетворительно кивнул.

– Стало быть, это знакомец мой, Вершинский…

– По мне хоть сам царь Соломон, – усмехнулся Семён, поскольку в нём закипал юношеский задор; всякий молодой человек представляет себя непобедимым и бессмертным.

– И всё-таки… будь осторожен, сынок. А пули серебряные держи при себе. И заимей-ка ты второй револьвер. Найдёшь второй револьвер?

– Оружия полно. Патронов мало. Найду, бать… найду…

Сеня отряхнул руки, завернул в бумагу хлеб и сало, спрятал продукты в шкафчике.

– Я на двор, а затем спять. Разбудишь меня через два часика, ладно?

Отец лишь кивнул и почесал обрубок на правой руке.

Старые раны не отставали от него фантомными болями, которые ничто в сравнении с душевными страданиями за ошибки прошлого.

После завтрака в милицейской столовой, Семён Никитин разу отправился на поиски девушки, пропавшей из мертвецкой.

Действовал он сегодня самостоятельно. Своему прямому начальнику Грушеву рапорт о ночных приключениях составлять и не думал. Даже на словах не собирался докладывать. Семён отчего-то явственно понял, что тайный мир Москвы – должен остаться тайной, даже для командиров, а девушка непременно найдётся.

Что при встрече сказать товарищу Штейнбергу, Семён ещё не решил. Возможно, и не нужно ничего говорить. Вернее всего, товарищ Штейнберг узнает подробности ночных похождениях от охотника Григория, к которому, если честно, Семён относился с большой симпатией.

И Сеня не ошибся. Комиссар Штейнберг встретился с молодым милиционером сразу при выходе из отделения милиции.

– На минуточку, – улыбнулся комиссар, взяв за локоть Семёна.

Сеня податливо отошёл в сторонку. Пальцы комиссара были невероятно цепкими.

– Всё знаю, уже доложили, – быстро говорил Штейнберг. – Вёл ты себя правильно. Репутацию заслужил положительную. Молодец, Никитин! – комиссар запустил руку в боковой карман свой кожанки и достал свёрток. – Это тебе подарок от Вершинского… Всё, Семён, будь здоров, иди работай, я тебя более не задерживаю!

Комиссар передал бумажный пакет. Затем хлопнул Сеню по плечу и быстро вошёл в двери отдела рабоче-крестьянской милиции.

Сёмён развернул свёрток. Насчитал ровно тридцать патронов. Но пули у них были действительно серебряные.

– Ну спасибо на добром слове, – улыбнулся Семён; приятно, что о нём помнил охотник; приятно, что отозвался о нём положительно.

Сеня зашёл за угол и зарядил пистолет. Оставшиеся патроны спрятал в кармане, предварительно завернув их в бумажку.

Потом приступил к работе. Он заглядывал в каждый московский двор по Мясницкой. Он находил дворника и расспрашивал его о странностях и безобразиях, произошедших за последние дни. Сегодня Сеня искал красивую девчонку. Он хорошо запомнил одну деталь – это пальто, в которое была одета пропавшая из мертвецкой, а в особенности, необычные пуговицы. Пуговицы были крупными, объёмными, будто воздушными. А главное, они были неповторимого небесно-голубого цвета. Семён никогда не встречал таких броских пуговиц.

Третий опрошенный дворник, по имени Ильгиз, крепко призадумался, после того, как Сеня задал ему вопрос.

– Может, это Анечка? – размышлял он, говоря с небольшим акцентом. – Ей семнадцать лет и пальто у неё ошень красивый…

– Там пуговицы должны быть голубые, – объяснял Сеня. – Они большие, размером с сушку.

– Ошень красивый пальто был. И пуговицы красивый…

– Значит, её имя Анна? – уточнил Семён.

– Анечка, да… Анечка, – кивал дворник.

– Как её фамилия, где живёт, знаете?

– Конэщно… Она первый этаж живёт. Фамилия её Зайцева.

Сеня потёр от удовольствия руки. Настроение стало приподнятым.

Дворник проводил его в подъезд и указал на дверь.

– Здесь Зайцевы живут, – сказал он.

Возможно, дворник ждал награды. Но делиться Сене было не чем.

– Нет-нет, мне ничего не надо, – запротестовал татарин, сообразив, что выглядит он в глазах милиционера попрошайкой. – Просто хотель посмотреть, как Анечка радуется, – извинялся дворник.

Семён сделал лицо серьёзным.

– Я при исполнении, товарищ. Я на работе, – важно сказал он. – Спасибо вам за помощь, но прошу… идите уже на улицу!

Дворник яростно закивал.

– Всё понял. Уже ухожу, гражданин начальник.

Сеня остался один. Глубоко вздохнул, почему-то представив, что сейчас ему откроет дверь девушка из следственно-медицинской лаборатории, которая окажется жива и здорова.

Он сжал кулак и настойчиво постучал в дверь. Но никто не открыл. Прошло с полминуты, и он снова постучал. Потом в квартире послышался шорох.

Семён постучал в дверь третий раз. Но никто не открыт. Тогда он наклонил ручку и вошёл в тёмную прихожую.

– Я из милиции. Есть кто дома? – спросил он.

И снова ему не ответили.

Сеня втянул ноздрями воздух, который показался ему сырым и затхлым. И сразу запахло прогнившим картофелем. А ещё в квартирке было холодно, словно стены давно не топили. На полу в коридоре разбросаны вещи. Какие-то тряпки: халат, пальто, чулки, женские кофты и сарафаны комком, словно всё перерыли воры.

Семён прошёл в комнату, в которой тоже был несусветный бардак.

Шторы были задёрнуты. Кровать вывернута на изнанку. Пуховый матрас был разодран. Одеяло и дырявые подушки валялись на полу. Кругом был полный разгром, перья из подушки летали в пространстве, под ногами хлюпали мелкие лужи, и только трёхстворчатый шкаф оказался закрыт. А это весьма странно, когда всё вокруг кувырком.

Он подошёл к шкафу и приоткрыл дверцу.

Внизу в темноте, возле старого чемодана, подогнув под себя ноги, сидела девочка лет десяти.

– Здравствуй, милая, – боясь спугнуть ребёнка, сказал Семён.

Девочка замерла. Даже не хлопала ресницами. Взгляд её был прямым и удивлённым. Сеня отчего-то подумал, что она уже мёртвая, и кто-то специально срезал ей веки, чтобы глаза были всегда открыты. Но девчонку выдавали тонкие пальчики, которыми она шевелила, будто музицировала на невидимом детском пианино. Если бы Сеня умел играть на клавишных инструментах и знал хотя бы ноты, то вероятно, он смог угадать мелодию. Но девочка вовсе не играла, а только прицеливалась.

Сеня распахнул и вторую дверь. Затем присел и улыбнулся.