И мы шли за ним. Несли Жака и других больных и умирающих на сложенных шатрах, как на носилках. Хоронили умерших и верили, что это — очищение грехов. Гуго сочинял баллады, а Кармен, которой не было и четырнадцати, теперь казалась высохшей старухой: её лицо похудело, потемнело, нос заострился, веки провалились. И я, наверное, тоже выглядела так. Не знаю. Зеркальце, которое мне подарил Вальжан, я забыла где-то на очередном привале.
С каждым днём нас становилось всё меньше. По ночам я слышала сквозь сонную лихорадку, как Этьен плачет. Мы понимали: надо дойти. Испытание тяжко, но впереди нас ждёт море. И тепло. И фрукты. И, когда мы придём, волны расступятся перед нами, а ангелы спустятся с небес и воспоют на трубах. И там, где плещется неведомое нам море, нас встретит Он в сияющих белых одеждах. И сразу на земле наступит рай.
Этьен говорил, что те, кто травят нас собаками и швыряют в нас камнями, непременно покаются, и добрый Бог их простит. Но я надеялась, что нет. Пусть их вместе с сарацинами поглотит земля! Пусть они вечно горят в аду. Потому что Жак Кривой умер из-за укуса собаки. И Гуго, и Жанна, и Николя, и… Раны гноились, и хватало двух-трёх дней, чтобы покусанный умирал, так и не придя в себя. Может ещё и потому, что мы были так голодны!
После смерти Жака забота о его сестре — крошке Эллен — легла на мои руки. И мне приходилось отвечать на её нытьё, и вообще… Ненавижу детей! Особенно, когда ты и так падаешь с ног, но приходится тащить на спине тяжёлую тушку, а та ещё и хнычет, что хочет есть. А кто не хочет?
Хорошо хоть по вечерам у костра Этьен рассказывал сказки. Про всяких волшебников, добрых фей, злых ведьм, про сироток, которых бросали родители, но те, победив всякие ужасы, становились принцами или принцессами. Эти сказки заставляли забыть хотя бы на время о кровавых мозолях, обмороженных лицах и ногах, и о желудках, стонущих от голода.
Я проснулась в слезах от собственного шёпота:
— Поворачивайте, возвращайтесь домой…
Кто-то гладил мои волосы. Моя голова лежала на чьих-то коленях.
— Шиповничек, — прошептал Арман, — что тебе снилось? Ты так плакала! Но я боялся тебя разбудить.
— Меня мучают кошмары.
Я поднялась, радуясь, что мужчина нашёл одежду самостоятельно. Подошла к лошади, обернулась к нему:
— Поехали?
Он подошёл и обнял меня. По-дружески, тепло и крепко. И мне стало ещё хуже. Вот и как после всего сказать ему, что я больше не его невеста? Что я его променяла на короля? И что станет с Арманом, когда он об этом узнает? Подло с моей стороны? Да. Вот только… Одно дело — спать с договорным мужем, когда ты холодна к нему, а он — к тебе, и ваши отношения — формальны с обеих сторон, рожать ему наследников, заранее согласовывая даты близости, а другое — ложиться холодной в постель к мужчине, который страстно жаждет обладать тобой и твоим сердцем, и вспоминать другие руки и другие губы, пока муж ласкает твоё тело. Так что, всё к лучшему.
Арман сел в седло, я — позади. Обхватила его пояс руками, прижалась щекой к спине.
Мне казалось, я умерла. Сердце молчало. Я будто стала старой-старой, совсем древней бессмысленной старухой. Хотела ли я стать королевой? Нет. Наверное. Мне было всё равно. Но без моей помощи Илиана снова заключит Анри в темницу. И потом…
Если я стану королевой, то смогу объединить три королевства, а, значит, войны закончатся. Я поставлю Осень своим главным советником. Мы сделаем то, что она хотела: законы, госпитали, даже школы. Может быть, я даже смогу отменить казни и пытки. Если удастся. Стану ли я доброй королевой? Нет. Я не добра. Во мне не было любви к другим людям. Не было даже жалости к ним. Но… какая разница? Кому какое дело до моего сердца, если их жизнь наладится? Ведь и не добрый человек может делать добро? Или нет?
Я никак не могла понять, чего хочу сама. Словно гналась за тенью, и никак не могла её догнать, и не было времени остановиться и подумать зачем и куда я бегу, чего хочу. Хочу быть с Румпелем. Но он выбрал не меня. Хочу просто жить, но теперь, когда я перешла дорогу Илиане…
Окна дворца светились в темноте ночи, двор запруживали кони, ослы, люди, повозки. Кажется, Эрталия радовалась возвращению своего короля, под руку которого сейчас стекались все недовольные правлением королевы-ведьмы. И, очевидно, таких было немало. Пока мы пересекали двор, я увидела множество лиц: простых и сложных, усталых, бородатых, гладко выбритых. Некоторые приехали целыми семьями, и дети, те, что не прятались под юбки матерей, весело гонялись друг за дружкой, смеясь и повизгивая среди толпы. О них спотыкались, и ругали, порой крепко, но в основном никто не обращал на ребят внимания. А мне сразу вспомнился Эртик. Наверное, принц многое бы отдал, чтобы сейчас бегать с этими детьми. Сердце заныло. Оказывается, оно ещё живо.
Когда мы поднялись по ступенькам к высоким входным дверям, четверо гвардейцев скрестили перед нами алебарды. Я едва не шарахнула по ним магией с досады, но вовремя спохватилась: всё правильно, молодцы, ребята.
— Маркиз Арман де Карабас с невестой, доложите Его величеству, — официально представился Арман.
С невестой… Как бы, да. Вопрос только чьей.
Вскоре вышел слуга, и нас провели в кабинет. А я шла и думала, что будет дальше. Румпель сделал свой выбор. Между мной и Илианой он выбрал Илиану, но… Я уже не злилась на него. Было просто пусто. Без него всё было пусто.
Как я так влипла? Когда? Мы ведь виделись совсем недолго…
Слуги распахивали перед нами двери, вельможи, поторопившиеся перекинуться на сторону освобождённого короля и заполнившие коридоры и анфилады комнат, перешёптывались, а я всё вспоминала нашу первую встречу в библиотеке, когда Румпель принял меня за другую. А я…
Это очень странно, но тогда, там, у меня не было чувства, что передо мной — чужой человек. Нет. Наоборот. Я как будто знала его всю жизнь. И дело вовсе не в пороке фей — тяготении к мужским объятьям. Совсем не в этом. Потому что… сразу после этой встречи я от него избавилась. Я перестала чувствовать влечение ко всем симпатяжкам королевства разом.
Как такое возможно?
Когда мы вошли в распахнутые двери кабинета, король Анри сидел за длинным столом из вишни, сложив на него руки, и смотрел на нас. В кресле справа от него уютно устроилась Кара в нарядном зелёном платье, очевидно, взятом из гардероба несчастной Игрейны.
— Ваше Величество, — я присела в реверансе, — приветствую вас на свободе.
— Благодарю. Рад, что вы нас догнали. Маркиз де Карабас, мне рассказали, что Илиана отменила вашу свадьбу?
— О, это такие пустяки, — улыбнулся Арман.
Я лёгким взмахом пальца магически закрыла дверь. Король напрягся. Ещё бы. Прошлое общение с магией ему стоило не только короны. Я прошла и встала, опершись о стол:
— Давайте говорить откровенно, мой король?
Он не сразу принял такое вольное обращение. Да, мы были наедине, и всё же… Монарх нахмурил густые чёрные брови. Кара с любопытством покосилась на меня.
— Я вам не представилась, помнится. Так вот, моё имя — Шиповничек, я была принцессой и единственной дочерью короля Леона сто лет назад, а потом злая ведьма прокляла меня, заставив заснуть на целый век.
— Принцесса Шиповничек? — Анри скривился, вспоминая.
Но, видимо, он плохо учил уроки.
— Почти сто лет назад, — заметил Арман. — Точнее говоря, семьдесят два года назад.
— Что? — переспросила я.
И вдруг вспомнила вопрос Румпеля: «кто тебя разбудил?». Но ведь проклятье должно было продлиться ровно сто лет… Значит, Дезирэ — не тот, кто должен был меня разбудить? Получается, так. Но тогда как он смог? «Их силы невероятны и не знают предела», — снова прозвучал в ушах голос Румпеля. Положим… Но — зачем?
Арман принялся рассказывать королю-невежде о временах, когда три королевства были единым целым, о моём отце, о проклятье и о том, как они дошли до жизни такой, а я попыталась собрать все сведения, что я знаю, чтобы найти ответ на главный вопрос: зачем всё это Дезирэ?
