— Что они делают? — пробормотал я. — Просто толпятся?

— Без понятия, — Руслан отступил от двери, потянув меня за собой. — Но чего-то они подозрительные какие-то.

— Давай хотя бы дверь закроем, — предложил я, указывая на камень, который держал её приоткрытой. — А то что-то мне не по себе.

Руслан, подумав, кивнул, подошёл к двери и пнул камень так, что тот отлетел в сторону, звонко покатившись по мостовой. Дверь медленно захлопнулась, отрезав нас от внешнего мира.

— Сезам, закройся, — пробормотал он с облегчением, облокотившись о стену и шумно выдохнув. — Вот и славно.

— Пока что славно, — поправил я, прищурившись. — Не понятно что будет дальше.

Руслан лишь фыркнул, уставившись в потолок.

— Когда это дальше наступит, тогда и узнаем. Что теперь?

— Пошли проверять квартиры, зачистим тылы, глядишь — кого живого найдем. — Задумчиво уставившись на подъездную лампу, произнёс я.

«Интересно, сколько ещё будет работать электричество?» — Пронеслось в моей голове.

— И что мы этим самым живым скажем?

— Что дом почти зачищен, а дальше они сами по с…

Бум!

Вылетела с петель очередная дверь, не выдержав яростного напора очередного страждущего чужой плоти чудища.

— Я сам. — Бросил я другу.

— Да пожалуйста, — Пожал он плечами, даже не глядя в мою сторону.

«Как же мы всё таки быстро привыкли ко всему этому… Интересно, это так на нас повлияла система или мы сами до такого докатились» — Думал я, подступая к заражённому с клинком наперевес.

Тварь протянула ко мне руки, но быстрый уход влево с нырком под его растопыренными пятернями и лезвие точно вошло прямо в его висок, обрывая его печальную пародию на жизнь.

— Дела… — Как-то даже апатично вздохнул я.

И вот с этим нам придётся всю оставшуюся жизнь бороться?

Мы отряхнулись, насколько это было возможно, хотя липкая кровь и отвратительный запах по-прежнему сопровождали нас, словно напоминание о каждом только что убитом заражённом. Руслан тяжело вздохнул, вытирая лицо рукавом, и посмотрел на меня.

— Ну что, стратег, идем? — хрипло спросил он.

— Ага, — ответил я. — Надо чистить тылы.

Руслан скептически вскинул бровь в ответ на то, как я построил своё предложение, но ничего не сказал. Мы двинулись к первой двери, которая выглядела относительно неповреждённой. Лёгкий удар молота по ручке — и дверь распахнулась.

Внутри была тишина. Мы шагнули внутрь, осматриваясь. Комната казалась пустой, мебель стояла на своих местах, но запах, прилипший ко всему в этом проклятом здании, не оставлял сомнений: здесь уже не жили.

На кухонном столе мы нашли несколько банок консервов и пару упаковок печенья, уже просроченных. Вода в кувшине уже давно застоялась, а холодильник издавал какой-то жалобный скрип, будто хотел пожаловаться на произошедшее. Зато в кладовке мы обнаружили коробку с аптечными принадлежностями: бинты, обезболивающее, даже упаковку спиртовых салфеток.

— Ну, хотя бы что-то, — пробормотал Руслан, забирая всё в найденную здесь же сумку.

Следующие пару квартир не дали ничего, кроме пыли, сломанных вещей и вида пустых кроватей, что заставляло задуматься о том, что случилось с их владельцами. Уехали?

В одной из квартир мы нашли пару разбитых окон, напомнив мне о раннем поведении заражённых. Им явно не нравятся закрытые помещения.

Но всё изменилось, когда мы выбили очередную дверь. Глухой удар молота, деревянный треск — и створка с грохотом упала внутрь. Мы вошли, настороженные и готовые к схватке, но вместо этого лишь наткнулись на женщину. Живую женщину.

Ей было лет сорок. Он сидела на полу, вся сжавшаяся в углу комнаты, дрожа от страха. В её глазах читался искренний ужас, который я видел у людей на улице, прежде чем они становились очередными жертвами заражённых. Руки женщины были плотно прижаты к груди, губы беззвучно шевелились, а из глаз непрерывно текли слёзы.

— Эм… Простите за дверь, — неуверенно пробормотал Руслан, наклоняясь и пытаясь поднять сбитую створку, чтобы хотя бы притворить её обратно. — Мы просто… мы тут, ну… зачищаем.

Я вздохнул, наблюдая за его тщетными и нелепыми попытками вставить дверь обратно в петли. Женщина даже не смотрела на него. Её взгляд был прикован к другой части комнаты, в её глазах отражалось что-то давящее и пугающее.

— Эй… — я осторожно присел рядом, пытаясь привлечь её внимание. — Мы не враги. Мы… мы хотим помочь. Всё хорошо. Теперь вы в безопасности.

Она не реагировала. Слёзы лились потоком, а взгляд оставался таким же безжизненным. Я проследил за направлением её взгляда, и у меня внутри всё оборвалось.

На противоположной стороне комнаты, в маленькой детской кровати, стоял заражённый ребёнок. Ему было не больше двух лет. Неровно стоя на слабых ножках, он держался за прутья кроватки. Маленькие пальчики с едва заметными коготками скользили по деревянным перекладинам, пока его крошечные зубы, едва сформировавшиеся, пытались прогрызть препятствие, чтобы добраться до своей матери. Его пустые глаза, с мутным белёсым налётом, смотрели в сторону женщины, но не с любовью или привязанностью, а с жаждой.

Сердце застучало, голова будто оглушённая гулом.

— Чёрт… — едва выдохнул Руслан, замерев рядом. Его руки, которые ещё мгновение назад пытались поставить дверь на место, бессильно опустились.

Я отвёл взгляд, но тут же посмотрел на женщину. Её взгляд был прикован к ребёнку. Она не делала ничего, только тихо плакала. Это была не истерика, не крик — просто беззвучный поток слёз. Она видела его. И он видел её.

Тишина повисла, давя на нас. Казалось, что время остановилось.

В голове у меня бился единственный вопрос: «Что делать?».

Ребёнок в кроватке, этот заражённый, его маленькие руки, цепляющиеся за прутья, этот отчаянный взгляд… Казалось, что он всё ещё был жив, как будто внутри этого крошечного тела осталась частичка того, кем он был до этого кошмара. Но это было ложью. Иллюзией. И я это знал.

Руслан молчал. Его лицо было тяжёлым, глаза метались между женщиной и её ребёнком. Обычно он что-то говорил, что-то бросал — сарказм, шутку, даже грубость. Но сейчас он просто стоял, и его молчание казалось громче любого крика.

Я чувствовал, как слова застревают в горле, как разум кричит: «Сделай что-нибудь!», но ничего не выходило. Эта сцена сковала меня, будто я был привязан к месту.

Женщина всё так же беззвучно плакала, а её взгляд неотрывно следил за ребёнком. Ей руки медленно поднялись, направленные в сторону своего ребёнка. Своей плоти и крови.

Мы были чужаками здесь. В её мире, где она уже выбрала себе свою маленькую погибель, не осталось места ни для нас, ни для наших попыток что-то исправить.

— Пошли, — наконец произнёс я, хрипло, глухо, будто эти слова вырывались через терновую стену.

Руслан вздрогнул, его голова дёрнулась в мою сторону, но он не сказал ничего. Мы молча развернулись и вышли из квартиры, оставляя за собой эту картину. Ужасную. Неправильную. Невыносимую.

Мы спускались по лестнице, оставляя за собой коридоры, комнаты, двери, но сцена из той квартиры не покидала нас. Она горела в голове, словно пламенное клеймо, напоминая, насколько безумно жестока может быть эта новая реальность.

Руслан шёл впереди. Его шаги были резкими, тяжёлыми, будто он хотел убежать от того, чему мы только что стали свидетелями.

Внезапно он остановился на одной из лестничных площадок, резко обернулся ко мне, и его голос, обычно сдержанный и даже ленивый, взорвался:

— Какого х*я, а⁈ — Он ударил кулаком по стене так, что штукатурка осыпалась. — ЧТО ЗА ХЕРНЯ, СТРАТЕГ⁈ Как, бл*ть, мы вообще до этого докатились?

Я застыл. Его крик был словно эхом моего собственного разума.

— Этот её… ребёнок… — продолжил он, переводя дыхание. — Этого не должно было случиться. Это НЕ ДОЛЖНО… БЫТЬ! — Его голос дрогнул, и я впервые увидел в нём что-то большее, чем злость. Это была боль. Глубокая, пронзающая.