Просторный номер Брахмана в «Георге Пятом» был не убран, что соответствовало его характеру. Он запрещал горничным дотрагиваться до разбросанных где попало снимков, пленок и аккуратно подписанных негативов. Только его дорогая аппаратура, сложенная Данаей в углу, выбивалась из общего беспорядка.

Сбросив стопку холодных лиц манекенщиц со своей огромной кровати, он обнял ее и сказал, что это могло случиться только в Париже. И она поверила ему. Разве не говорят, что Париж просто создан для любви?

Целуя ее, Брахман все крепче и крепче прижимал ее к себе, и она едва дышала.

— Сними свою одежду, — скомандовал он, внезапно отпустив ее и расстегивая свою рубашку.

Даная с удивлением взглянула на него. Разве не полагалось, чтобы он помог ей? Разве так это делается в начале романа?

Брахман успел уже снять брюки, и, бросив их на пол, нахмурился при виде ее, стоящей в неуверенности.

— Поторопись, Даная! — воскликнул он. — Чего ты ждешь?

Расстегнув блузку, Даная взглянула на него искоса, удивленно отметив про себя, что тело Брахмана было худым, а кожа белой. Его тело, кажется, не видело солнца лет десять. Сейчас она вспомнила, что он как-то говорил ей, что ненавидит влажный климат и никогда не берет отпуска — только деловые поездки.

Брахман лежал в кровати, заложив руки за голову и закрыв глаза. Даже в такой момент его брови были нахмурены, а рот и подбородок выражали недовольное нетерпение. Раздевшись, она нервно приблизилась к кровати.

— Господи, Даная, да ложись ты скорее! — закричал он на нее. Потом, улыбнувшись, с удовольствием оглядел ее. — Ты красивая, — пробормотал он, — очень красивая, Даная, хрупкая, как балерина, а кожа у тебя, как перламутр. Иди ко мне, моя красавица.

Он протянул ей руку, и она скользнула в кровать рядом с ним, почувствовав тепло его тела, когда он притянул ее ближе. Брахман целовал ее, и Даная закрыла глаза, до сих пор с трудом веря, что все это происходит с ней. Проводя пальцами по его спине, она могла пересчитать его ребра. Боже мой, какой он худой… Но худоба не портила его: тело было стройным и крепким, как у голодной пантеры…

— Красавица, — шептал Брахман между поцелуями. — Теперь ты скажи мне, что я красивый, Даная…

Даная хихикнула. Сначала у нее вырвался просто смешок, но потом она не могла остановиться.

— Ты красивый, Брахман, — удалось выговорить ей.

— Ради Бога, — ошарашенно проговорил Брахман, — что смешного?

— О, хо-о… ха-а… — визжала Даная. — Ой, Брахман, ничего смешного, просто у меня дурацкое чувство юмора, ой, Господи, ха-ха-ха…

— Да замолчи ты, ради Бога! — рассердился Брахман. — Ты сейчас должна думать о любви, а не хохотать как сумасшедшая.

Он лег на нее и закрыл ей рот рукой, но от этого она захохотала еще громче. Разочарованный, он смотрел на нее, чувствуя неловкость.

— Что с тобой? — спросил он, недоумевая. — Что тебя так рассмешило, Даная?

— Просто… когда ты попросил меня сказать тебе, что ты красивый, — пыталась говорить она, — больше ничего, Брахман…

— А разве я некрасивый? — озадаченно спросил он. — Другие женщины говорили мне, что да. И никто никогда не смеялся над Брахманом.

— Я не над тобой смеюсь, — ответила она. — Просто ты сказал это таким тоном, что мне стало смешно.

— Ну тогда скажи мне, что я красивый, Даная. Мне приятно будет услышать это от тебя.

Он наклонился к ней ближе, когда она торжественно повторила эти слова за ним, потом, довольный, он сжал ее в объятиях.

— А-а-а-а! — вскрикнул он вдруг. — А-а-а-а!.. Боже… Зажатая его телом, Даная напряженно ждала, спрашивая себя, являлись ли эти тарзаньи крики проявлением новой формы венгерской страсти.

— А-а-а-а!.. — продолжал кричать Брахман. — Помоги мне, Даная, помоги же!..

— В чем дело? — вскрикнула она. — Что случилось?

— Спина! Опять сдвинулся позвонок, он защемил нерв! Господи, Даная, встань ты наконец. Сделай что-нибудь! Позови доктора!

С трудом выбравшись из-под него, она испуганно взглянула на него. Лицо Брахмана было бледнее, чем обычно. Его глаза блестели, на лбу выступил пот. Было очевидно, что ему больно.

— Доктора! — простонал он. — Вызови доктора!

Подбежав к телефону, Даная попросила немедленно прислать доктора в номер Брахмана. Вернувшись к нему, она вытерла влажный лоб краем простыни.

— Это ты виновата, — пробормотал он, блеснув глазами. — Если бы ты не смеялась, этого бы не случилось! Ну? Где же доктор?

— Он будет здесь через пятнадцать минут, Брахман.

— Через пятнадцать минут? Мне крупно повезет, если я до тех пор не умру от боли! — Он закрыл глаза, а она неуверенно топталась около кровати. — Ну? Что ты еще ждешь? Не стой тут просто так, — неожиданно добавил он. — Собирай вещи и силы. Тебе надо вылететь ранним рейсом, в шесть тридцать. Тебе придется ехать в Лондон без меня. Теперь ты будешь фотографировать.

— Я? — Ее голос от волнения стал тонким.

— Давай не будем опять устраивать сцены, — устало проворчал Брахман. — Разве ты не мой ассистент? Ну, давай, отправляйся немедленно в Лондон.

Даная готова была расплакаться. Только что он обвинял ее в том, что она причинила ему боль, а сейчас он предлагает ей то, о чем она и мечтать не смела. Она, Даная Лоренс, должна фотографировать лондонскую коллекцию одежды! Жаль только, что ее роман с Брахманом оказался таким коротким, но будет еще время для этого. Если он, конечно, когда-нибудь простит ей, что она смеялась над ним! Только когда она направилась к двери и заметила свою одежду, валявшуюся на полу, она вспомнила, что была совершенно голой.

— И вот еще что, Даная, — позвал ее Брахман с постели, — у тебя хорошенькая фигура.

В Лондоне все было по-другому — одежда, цвета, манекенщицы, модельеры. В воздухе витали молодость и безрассудство. Здесь ничего не напоминало прилизанный стиль Милана и элегантность Парижа. Здешняя мода была для молодых и дерзких, для тех, кто хотел произвести впечатление совершенно другим образом. Это была одежда для звезд эстрады, для путан с Кингс-роуд,[14] для молодых душой и телом, и Даная легко и быстро освоилась на новом месте, как будто все было знакомо ей с детства.

Она пришла к выводу, что ей нужен ассистент, кто-то, кто знал бы город и ориентировался в обстановке, поскольку в Лондоне она была новенькой и ей предстояла очень ответственная работа впервые в жизни. Она не могла позволить себе не справиться с ней. Брахман снабдил ее необходимыми телефонами, и ее первый звонок Дино Марлею, одному из ведущих фотографов, оказался удачным, так как Дино отдал ей своего помощника Камерона Мейса на всю неделю.

Камерон оказался очень энергичным человеком, и Даная облегченно вздохнула и с удовольствием взяла на себя роль Брахмана. Ей очень нравилось, что теперь отдавала распоряжения она сама, а кто-то другой кидался их выполнять. Но она ни на секунду не забывала об огромной ответственности — Брахману нужен был только успех.

Они буквально разрывались на части между показами одежды в большом, похожем на барак зале в «Олимпии» и демонстрациями мод самых знаменитых модельеров, которые предпочитали узкий круг в таких ресторанах, как «Ландганз», или роскошные отели, как «Ритц».

Она выбирала молодых манекенщиц, чтобы уравновесить экстравагантную одежду, которую они демонстрировали, фотографируя их на лошадях в льняных шортах на фоне величественного здания; она делала снимки в парной сауны с обнаженными манекенщицами, не считая некоторых деталей одежды фирмы «Боди Мэп», таких, как обтягивающие топы, леггинсы и мини-юбки. Она фотографировала сногсшибательные вечерние туалеты на сексуальных девушках в лондонских такси — в объятиях симпатичных юношей, гораздо моложе их по возрасту, набранных из старших классов британских школ.

Даная улетала в Нью-Йорк, увозя с собой драгоценные пленки и негативы в большом коричневом конверте, который боялась выпустить из рук. Когда Брахман просматривал их на свету, изучая ее работу, она нервно заглядывала ему через плечо.