Я взглянул с любопытством на один из монументов. «Шелест Червонович», – прочёл я странные полустёртые буквы. Постарался разглядеть дату, но видны были только первые цифры 1 и 8. Довольно быстро мы обошли небольшой некрополь и снова каким-то образом вышли к могилке Шелеста Червоновича. С ней рядом на низенькой скамейке оказался человеческий силуэт. Серёга отказывался подходить, утверждая, что ощущает запах плесени. Лёнька, напротив, взбодрился и направился к человеческой фигуре в надежде узнать верное направление.

Сидящий оказался пожилым мужчиной, одетым в какую-то холщовую хламиду с клочьями шерсти. Он посмотрел на нас слишком тёмными задумчивыми миндалевидными глазами, казавшимися молодыми на этом изрезанном морщинами лице. Не дожидаясь нашего вопроса, он произнёс:

– Позвольте представиться, Червоний Шелестович. А здесь батюшка мой покоится – Шелест Червонович.

– А я думал, что это фамилия, – не к месту произнёс я, засмотревшись на старое, поросшее жёсткой шерстью. ухо старика.

– Не спорю, у нас в роду непривычные для людского слуха имена, – меланхолично произнёс скорбящий.

– А идти вам через поле обратно. Вы ведь из леса, что на той стороне вышли? – изрёк он, словно угадав наш вопрос. – Возвращаться всегда надо туда, откуда вышли.

Сергей ускоренно рванул к полю.

– Вы грибы позабыли, молодые люди! – крикнул нам вслед дед.

Лёнька по-прежнему надёжно держал свою корзину. Мой небольшой пакетик с грибами легко помещался в рюкзак. «Серёга, твои что ли забыли? Ты собирал?»

«Нет!» – почти взвизгнул взволнованный друг и прибавил шагу.

Становилось прохладно, чувствовалось, что уже осень. Лес густел, кроны деревьев зловеще шелестели, скрипели, шептались. Впереди что-то забелело. Серёга напевал, бормотал, пританцовывал, – явно был не в себе. Леонид кряхтел, но мужественно прокладывал дорогу. Мы подошли к высокому пню и разглядели никелированный овал, который обычно помещают на могильные памятники. С фотографии на нас взирало знакомое лицо. Червоний Шелестович Кинокефалов – прочитали мы.

– Это же тот дед с погоста, – пролепетал Серёга.

– А он не наоборот был? Может, это папа его?

– Нет! Нет! – верещал Сергей, – это он! Мы с покойником говорили!

– Он на пса похож, кажется, который возле нас сидел, – крякнул Лёня. – Я читал, что кинокефалы – это псоглавцы или собакоголовые; такие зооморфные мифологические персонажи. Что-то тут нечисто, друзья.

– Ты это только сейчас понял? – истерил Сергей.

– Успокоимся. Давайте лучше как-то выбираться, – попытался примирить я друзей.

Мы не стали трогать кладбищенский овал. Спиной мы чувствовали, как провожает нас знакомый задумчивый взгляд миндалевидных глаз.

Как мы не старались найти путь, ночь застала нас в лесу. Серёга совсем раскис, Леонид кряхтел, крепко прижимая к себе корзину с пожухлыми грибами. Я старался не падать духом…

Огонёк костра вдалеке мы восприняли по-разному: Лёнька сразу принял решение идти туда, Серёга сопротивлялся, утверждая, что ничего хорошего нас там не ждёт. Я предложил тихонько подойти на безопасное расстояние. Словно тати в ночи, мы крались к костру… Как на грех, хрустели мелкие веточки, сучки цеплялись за одежду, каждый шаг, разливаясь гулким эхом, обнаруживал нас.

…О Боже! Силы небесные! У костра сидели странные, даже ужасные существа. Их было немало. На телах, схожих с человеческими, воздвигались самые разнообразные головы, морды, пасти, рожи, хари! Были здесь и медвежьи, и лошадиные, и козлиные, и пёсьи, и совсем непонятные с вывернутыми ноздрями, выпученными глазами, вывалившимися кровавыми или раздвоенными языками; на некоторых телах наростами выступали самые разнообразные предметы – телефоны, пропеллеры, различные непонятные механизмы и даже …торт.

Существо с пёсьей головой повернуло к нам морду, в руках оно держало колоду карт. Розовая пасть его ухмылялась, а миндалевидные глаза оставались печальными.

– Ну, подходите уже. Куда теперь вам спешить? Люди всегда приходят туда, откуда вышли, – изрёк собакоголовый. – Позвольте представиться, Кинокефалов Червоний Шелестович. Вижу, что удивлены. Извольте, объяснюсь. Кинокефалы – псеглавцы. Я всю жизнь интересовался этой темой, даже научный труд написал. Ну, и грешным делом, себя псом иногда представлял. А ещё я хотел всегда выигрывать в карты, ставя на червонного туза. Иногда я, как когда-то и мой романтический отец, замирал, слушая шелест ветра, и размышлял о его вечности и вездесущности. Вот только отца в отличие от меня больше интересовала подземная вечность. Он теперь всё о ней знает. Думаю, и вам теперь понятно, откуда берутся здесь фамилии имена и отчества. В этой компании у каждого своя история, свои нелепые мечты. Кто проходит туда-обратно поле нелепых желаний, неизбежно сталкивается с их исполнением…

Рядом тоскливо заржала женщина-лошадь и хохотнул хоботом могучий слонопотам.

«Неужели они когда-то захотели стать вот этими существами?» –подумал я, и тут же холодный пот побежал по моей спине: я вспомнил свои нелепые фантазии!

Рядом копошился Серёга, выделывая замысловатые танцевальные па. Я заметил, как ноги его переплелись между собой, образуя единую плотную ножку гриба, а на голове вместо шляпки разросся приличных размеров граммофон, из которого слышались звуки вальса, тревожившего всю дорогу нашего бедолагу-друга.

Чуть поодаль прокашливался Лёнька. Обернувшись, я увидел, как из рыхлого ай-тишника он преобразуется в перекаченного, очень мышечного бодибилдера. Мускулистой серой лапой он по-прежнему прижимал к себе корзину, в которой уже вместо грибов копошились мыши. Одна из хвостатых уже свисала с перекушенным хребтом из довольной зубастой кошачьей пасти бывшего системного администратора Леонида. Глаза его ещё удивлённо таращились, а могучей лапой он автоматически по привычке заедал проблему, поедая мышек одну за другой. Вероятно, когда-то он хотел есть и не толстеть, а поигрывать мышцами. Я вспомнил и о его «котовьих мечтах»: как-то в очередную пятницу под пиво Лёнька проговорился, что очень завидует своему коту…

Нелепые мечты сбывались! Кинокефалов кивал умной пёсьей башкой, поглядывая на наши превращения.

– Ничего, ничего, – он посчитал своим долгом утешить нас, – как только вы приведёте сюда новеньких, сможете на какое-то время вернуть человеческий облик.

Новых? Сюда? Ни за что! Я Макс, ничем не примечательный менеджер среднего звена, напишу огромное письмо-предостережение, прикреплю его к тому странному забору, чтобы любой неосторожный прохожий поскорее уносил отсюда ноги!..

В зрачках миндалевидных глаз Кинокефалова при ярких оранжевых бликах костра я увидел сиреневые тени, почувствовал, как четыре ушка вырастают из моей головы, на том месте, где был мой среднестатистический лоб, вырастает могучий розовый рог, а затылок оттягивает всё удлиняющаяся бесконечная коса, как у принцессы Рапунцель… Скорее! Мне надо всё успеть записать, пока сиреневые лапы ещё слушаются меня. Я – добрый Лунтик! Что там я ещё представлял? Скоро у меня появятся жабры, как у Ихтиандра, и мне придётся искать водоём…

Люди! Не ходите сюда! Не представляйте себе всякий нелепый бред! Зафиксируйте одну единственную мысль, если случайно пойдёте туда-сюда через поле нелепых желаний: «Человеческая оболочка – это лучшее, что есть на свете!» Со мной согласен гриб-граммофон Серёга, прожорливый качок-котяра Лёнька и десятки несчастных, что сидят сейчас у костра в сумеречном лесу на ***километре.

– В общем, с желаниями надо осторожнее быть, – завершил Саня историю Макса и его друзей.

Помолчали. За окном вечерело. Небо обложили дождевые тучи. Ветер налетал порывами, завывал, играл поломанными ставнями, хозяйничал на чердаке. Или это не ветер?

– Витёк, что это у тебя на чердаке? Или кто? – поинтересовался Арсений.

– Дед, наверно, – вяло пошутил друг.

Внезапно наступила тишина. Какофония звуков замерла. Наверно, дед прислушивался. А наследник избёнки продолжал: