Мышиный дух курений болиголова смешивался с естественным запахом Алёшеньки. На разложенном по столу сукне мелом размашисто была начертана пентаграмма, в центре её лежал маленький серый трупик – мышак Алёшенька. Над ним склонились две всклокоченные головы, почти касаясь друг друга остатками седых клочковатых волос. Спитое лицо пожилой женщины выражало скорбь и мольбу. Сосредоточенное лицо деда хлопотало всеми морщинками, олицетворяло озабоченность и тревогу.

– Татьяна, заклятие Вы должны прочесть, – строго произнёс дед.

– Ой, перезабуду всё, дедуся. Память слаба стала, – залепотала женщина.

– Вы учительницей были, завучем работали, – пристыдил её дед.

– Так это когда было! Согласна, согласна, – закивала тётка, увидев, как нахмурился дед.

Тёткой Татьяна стала не так давно. Всё в её жизни как–то перевернулось, перепуталось.

Щёлк-щёлк, щёлк-щёлк – кинетический антистресс – маятник Ньютона на деревянной подставке издаёт через равномерные промежутки времени успокаивающие звуки. Небольшие металлические шарики, раскачиваясь, стукаются друг об друга и своим щёлканьем забавляют огромного рыжего кота. Он, сидя на столе, бьёт по ним подушечками могучей лапы и внимательно наблюдает за раскачиванием маятника. В разумных глазах кота читается: «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус». Зовут кота не Бегемот, а Мирон. Такое имя дала мохнолапому питомцу его хозяйка – школьный завуч и учитель литературы Татьяна Дмитриевна.

В комнате пахнет пачулями. Возможно, чтобы перебить кошачий запах. На рабочем столе Татьяны Дмитриевны царит идеальный порядок: аккуратные стопки методичек, отчётов, тетрадей и рукопись неоконченной работы по теме «Метамодерн как этическая концепция ХХI века». Женщина учится на курсах переподготовки, мечтает защитить диссертацию и стать преподавателем в ВУЗе, где работает её муж.

Пока кот Мирон наблюдает за шариками маятника, его хозяйка руководит учебной частью большого коллектива. Это непросто! Особенно с молодым педагогическим составом. Вот преподаватель истории уже пятый год в школе, а дисциплины никакой!..

…Алёшенька работал в школе пятый год. Сразу после университета пошёл. Не по призванию «сеять разумное доброе, вечное», а потому, что с дипломом историка-политолога податься больше было некуда. Поначалу даже было интересно: объясняя материал старшеклассникам, он представлял себя ведущим передачи «Большая игра» или «Вечер с Алексеем Соловьёвым». Но ученики слушали плохо, были равнодушны к дискуссиям, которые продумывал Алексей, готовясь к урокам в первый год преподавания. Они лишь сидели в мессенджерах своих телефонов или списывали друг у друга домашку по русскому и математике. Спасибо, что не кидались грязными тряпками и жёваной бумагой. И он быстро охладел к ток-шоу своих неудавшихся уроков. Обидно было, что ученики звали его Алёшенька, игнорируя статус педагога. Коллеги называли его так же, улыбаясь, как им казалось, по-матерински. Он робко просил прибавлять отчество, они извинялись, но шёл пятый год в школе, а ничего не менялось – отчество не прибавлялось. Хотя уже и очёчки, и причёска, как говорили ученики, «озеро в лесу», казалось бы, должны добавить заветное – Фёдорович!

Коллег своих Алёшенька не любил, сторонился; кому-то завидовал, на кого-то обижался.

– Алёшенька, у вас в электронном журнале темы за целый месяц не заполнены! – сдабривала строгость улыбкой стянутых в ниточку губ завуч.

– Заполню обязательно, Татьяна Дмитриевна, – бурчал Алексей, выделяя интонацией её отчество.

– Алёшенька, я зайду к вам на урок. Будьте любезны, подготовиться! – оповещала пожилая методистка.

– С нетерпением буду вас ждать, Наталья Ивановна, – мрачно отвечал он.

– Алёшенька, почему вы не соизволили прийти на родительское собрание? – сурово выговаривала директриса.

Алёшенька молчал… С некоторых пор он стал утешаться писательством. Поэтому на опостылевшей работе ходил всё более задумчивым, отрешённым.

Но не просто пописывал молодой учитель! Он зажигал чёрненькую свечечку, брал особую ручечку и чёрными чернилами писал о тех, кто его обидел, задел, не оценил, покритиковал, высмеял или просто пошутил неудачно в его адрес. «Всмотритесь. Этот знак начертан плохо. Наружный угол вытянут в длину и оставляет ход, загнувшись с края». И Алёшенька выводил пентаграмму – по уголочку за каждый год работы в школе. Почерк его был аккуратен, каллиграфически старателен, словно «Иегумен Пафнутий руку приложил».

В драматической повести он выводил эпиграф: «Эта женщина больна, эта женщина одна. Муж в могиле, сын в тюрьме…» А далее следовал кровавый текст, где главными героинями были дорогие коллеги, и Алёшенька в своих опусах мог делать с ними всё, что угодно. Особенно доставалось завучу – Татьяне Дмитриевне…

Круглая глупая луна смотрела в окно равнодушно, лёгкий сквознячок шептал: «Тиш–ше – тише–ше! Лёш–ша пиш–шет!» Когда ретроградный Меркурий проходил транзитарно через холостяцкую келью Алёшеньки, через несколько дней пожилая методистка Наталья Ивановна некрасиво и больно падала в школьном коридоре, зацепившись каблуком за непонятный бугорок; у директрисы воспалялся имплант, и она с огромным флюсом вынуждена была бросать все дела. Но изощрённее всех страдала Татьяна Дмитриевна – завуч. Неожиданно её сына, студента престижного столичного ВУЗа, задержали с дозой, муж, не выдержав судебных разбирательств, слёг с сердечным приступом…

Алёшенька уволился из школы. Некоторые его произведения имели успех на разнообразных форумах, даже выиграл какой-то конкурс. Чувствовал себя великим! Многое из того, что он выводил на бумаге «чёрной ручечкой» имело свойство сбываться! Для финансовой стабильности он нашёл репетиторство, и жизнь наконец заиграла яркими красками! «Когда воскликну я: «Мгновенье, прекрасно ты, продлись, постой!» Тогда готовь мне цепь плененья, земля разверзнись подо мной!»

Со временем Алёшенька стал подозрительным, мелочным, параноидальным. Причёска «озеро в лесу» утратила почти весь лес, оставив лишь жалкие кустики. Мысли о расплате за грехи всё чаще стали посещать его, зелёный змий стал другом… «Чёрный человек, Чёрный человек, Чёрный человек на кровать садится, Чёрный человек спать не даёт всю ночь». Алёшенька чувствовал – время запустило таймер обратного отсчёта…

«Итак, она звалась Татьяна!» Танечка, ещё учась в школе, стала Дмитриевной, потому что всегда бралась за ответственную работу: учебный штаб, староста, председатель совета дружины, старшая пионервожатая. Ещё в школьные годы она с удовольствием отметила, что у неё имя отчество милого идеала, созданного Пушкиным. Потому выбор будущего был очевиден – филологический факультет педагогического института; затем школа, где возможен карьерный рост до завуча; приличный муж, отличный сын. «Мой муж – прелестный муж! Мой сын – прелестный сын!» Потом обязательно защита кандидатской, например, «Метамодерн как этическая концепция ХХI века». «Мета – маятник колебаний между крайними противоположностями. Метамодерн творится здесь и сейчас, в том числе нашими руками».

Жизненный график был строен! Но вот уже полгода, как что-то сломалось в продуманном порядке вещей. Сына, студента престижного столичного ВУЗа, поймали с дозой. Конечно, он говорил, что подбросили недоброжелатели, но доказать обратное было недёшево. Срок дали небольшой, но все сбережения ушли на адвоката, поэтому, когда слёг с инфарктом муж, денег уже не было. Операцию ему сделали, но нужны были сиделки, медсёстры, уход. А у Татьяны Дмитриевны времени нет, потому что – школа. Вот и умер он после операции от какой–то внутрибольничной инфекции. «Муж в могиле, сын в тюрьме, помолитесь обо мне». Словно про меня написано», – мелькнуло в голове Татьяны Дмитриевны, когда спрашивала с одиннадцатиклассников Ахматовский «Реквием».