Рейнальдо скрипнул зубами. Он мечтал о покое, мечтал о спокойствии, но все его мечты разрушились в одно мгновение. Он понимал, что должен был что-то сделать и делал. Он должен был защитить сына, чего бы ему это не стоило. Ведь он так и не сказал ему. Не сказал, что их брак трещал по швам, что они были в процессе развода. Он многое своему сыну не сказал, позволив боготворить ему его мать, изменявшую ему с мужем Оливии…

…что-то в ней изменилось, когда она взяла нож, Оливия поняла, что не в состоянии была убить его. Он просто не могла лишить жизни своего мучителя… почему в прошлом у нее получилось, почему сейчас, когда этого требовали обстоятельства, она отступила? Что с ней случилось? Она медленно поднялась с колен, практически не чувствуя ног.

Тысячи иголок впились в стопы. Кровь с трудом протискивалась по венам и сосудам. В висках стучало, отдавая в груди, сердце щемило. Она чувствовала себя отвратительно и эта вонь… она пропахла им насквозь.

«Сегодня без душа, так пойдешь!» – всплыли его слова. Он лишил ее маленький радости – душа. Всегда после насилия, он позволял ей купаться у него в душе, всегда смотрел на нее, как она купалась. Он был прав, она не в состоянии этого забыть, не в состоянии стереть из памяти. Он впечатал себя в нее. Он стал частью ее тела и души. Двадцать лет – это половина ее жизни, если не считать три года. Ей было всего двадцать три года, когда она попала в тюрьму. Совсем еще юная, но уже познавшая измену мужа, заявившего о разводе, в то время, как она сообщила ему о беременности. По глупости подписала документ, дающей ему право распоряжаться ее фирмой, они тогда вновь повздорили с Артуро, который был против руководства ее мужа и был прав, ее брат был прав. Ее муж хотел отобрать у них все, он и его любовница, которая ждала от него ребенка.

Оливия пошевелила пальцами ног, боли уже не ощущалось. Встав, она сняла штаны и рубашку, подошла к раковине. Он не позволил ей искупаться, так уже было, не раз, и она мыла части тела, нагнувшись над раковиной.

Как бы повернулась ее жизнь, если бы она не вышла замуж, если бы не подписала доверенность, если бы не бросила дротик, если бы не нажала на газ. Столько роковых ошибок, отдаливших ее от сына, от маленького Санти, теперь уже совсем взрослого. Она всхлипнула. Такого же, как она, еще совсем юного. Ее сыну всего двадцать три года. Она как девчонка влюбилась в Маркуса, намного старше ее. Потом появилась Вероника с мужем. Уже в тюрьме она поняла, что Маркус и Вероника давно состояли в отношениях, у них были свои планы, которые так губительно сказались на жизни Оливии, Рейнальдо, Артуро, Сантьяго и Максимилиано. Порой она задавалась вопросом, Рейнальдо – настоящий отец Максимилиано или нет.

Два темноволосых мальчугана, ее сын и Максимилиано, они сразу подружились, играли вместе. Оливия попыталась улыбнуться, но лицо исказила гримаса. Это было так давно, что уже лицо сына начало стираться с памяти. Оливия вытерлась грязной рубашкой и надела свежую, такую же большую, выданную ей не по ее размеру. Бросив на пол грязные рубашку и брюки, забралась на кровать с ногами. Упершись спиной об стену, обхватила колени руками, спрятав пальцы ног под тонкое одеяло. Она никак не могла согреться.

Почему он не отправил письмо? Что значили его слова? Остался один день апреля. Она понимала, что никто не придет. Ее мучителя просто переводили, увольняли или еще что-нибудь, никто никогда не выпустит ее из этой камеры. Никогда. Оливия закрыла глаза, она устала думать. У нее было предостаточно времени для этого. Она не хотела, но мысли роем крутились в голове, будоража итак воспаленное сознание.

Она не сразу услышала лязг, скрип, лишь когда свет ударил в глаза, она встрепенулась, а сердце остановилась на миг, а потом забилось с такой силой, что она не слышала, что ей говорили. Она просто смотрела на надзирателя и его двигающиеся губы.

– Встать! – донеслось до нее словно, как из трубы. – Возьми свои вещи!

Оливия моргнула, тяжело дыша, словно бежала и только что остановилась.

– Что? – хриплым голосом переспросила она.

– Встать! – рявкнул надзиратель. – Вещи нужны какие-то?

– Какие вещи? – она не понимала, что от нее хотели, зачем спрашивали про вещи.

Сердце уже знало, а сознание отказывалось принимать реальность.

– Выходишь, сеньора, – в этот раз он говорил с некоторой долей учтивости.

Что значит – выходишь? Оливия сидела на кровати и смотрела на него. Она двадцать лет провела в этой камере без право на прогулку, а теперь ее куда-то хотели отвести. Куда?

– Не понимаешь? – он подошел к ней. – Совсем с ума сошла? Так бывает, не верят, – хмыкнул он. – Вставай, тебя выпускают на свободу.

В его руках звякнули наручники. Оливия не верила. Свобода?! Зачем наручники? Они смеялись над ней. Они издевались, мучали.

– Встала, повернулась, руки, – рявкнул он      .

Оливия среагировала. Именно эти слова она слышала двадцать лет подряд. Она опустила ноги, повернулась, холод металла коснулся запястий. В этот раз шагов было больше, на сотом она сбилась со счета. Узоры на полу и стенах менялись. Страх заставлял ее сердце сжиматься и биться неровно, а первый солнечный луч, скользнувший на ее лицо, чуть не свалил ее с ног. Она почти забыла, каково это – видеть солнце, чувствовать его тепло. Слишком быстро, так мимолетно, видимо ей это показалось.

Остановка, решетка, коридор, поворот, еще поворот. Повеяло свежестью. Она всей грудью вдохнула, раскрыв рот жадно дышала, как будто бы после долгой задержки дыхания.

– Хватит, еще надышишься, – ее грубо толкнули к стене.

Она ударилась головой, не успев среагировать. Такого страха она уже давно не испытывала. Только когда холод металла, сковывающего запястья, отпустил ее, и она смогла свести руки, чтобы обхватить себя, она начала верить. Это стало правдой – ее отпускали.

– Твои вещи, – грубый женский голос.

Она прижала к себе небольшой сверток и шагнула за порог…

…Исабель переступила порог кабинета Рейнальдо и поставила на стол чашку с горячим кофе. Эва встала с кресла.

– Ваш кофе, сеньор Рейнальдо, – она не смотрела, как он взял чашку, ее внимание было обращено к телефону.

– Вот именно так, как я люблю, – отметил Рейнальдо и сделал еще глоток.

Эва бросила взгляд на Исабель. Ей совершенно не понравилось, что та умела делать кофе, который предпочитал Рейнальдо, но девушка не замечала гневных взглядов Эвы.

– Сеньор, – Исабель посмотрела на часы, – извините, мне нужно уехать, вы можете отпустить меня пораньше, я потом все отработаю, – она посмотрела на Рейнальдо.

– Сначала обсудим этот договор, – Рейнальдо пододвинул документы, – а потом можешь идти, – они совершенно не обращали внимание на Эву, позабыв о ней, смотрели документ.

– Вы собираетесь работать? – ей не нравилось то, что она почувствовала себя лишней в этом кабинете, стоило появится Исабель.

Гораздо интереснее было сидеть возле Рейнальдо и смотреть на него. Иногда касаться его руки, хотя он этого и не замечал, но сейчас это место было занято Исабель, может она бы приревновала к ней, но та каждую минуту поглядывала на телефон, не стремясь прикоснуться к Рейнальдо, что немного успокаивало ее.

– Да, Эва, мы будем работать, – кивнул Рейнальдо, откровенно наслаждаясь вкусом кофе.

– Тогда я схожу в офис отца, может быть он уже вернулся, – Эва направилась к выходу. – Исабель, я оставляю Рейнальдо на тебя, ты отвечаешь за него.

Исабель кивнула, Рейнальдо рассмеялся, он понимал, что девушка даже не слушала, что ей говорила Эва. Она крутила в руках телефон, явно ожидая звонка или сообщения.

– От кого ждешь звонка? – спросил Рейнальдо, стоило только Эве выйти.

Он бы с удовольствием остался бы один. Присутствие Эвы его слегка утомило, но ему нужно было, чтобы Исабель внесла правки в документ и распечатала ему готовый экземпляр, а ради этого он готов был потерпеть еще.