Та застыла, потом снова опустилась на пень:

– Верно. Обсказать надо. Живут от веку четыре колдуна: Зима, Весна, Лето и Осень. Люди, имеющие силу великую. Оберегают землю сотни лет, а потом им черёд приходит свой. Тогда сильнейший ученик заместо него становится. Мужчина или женщина. Сейчас Мороза зовут Лют, Весна – это Цветана, недавно она место своё заняла, юная ещё, Лето – Зарев, ну а Осень – Руен. Самая большая сила у Люта, Руен тоже могучий волшебник, но колдовство то недоброе. Весенняя колдунья слаба, одно великое умение у неё, оживлять людей может. Лишь ей это подвластно. Зарев, летний колдун силён, но забот у него столько, что и его умений порой маловато. Живут они каждый своим двором. Отыскать их никому не подвластно. Волхвы те тропы знают, да колдуны. Сила в дорогах заповедных: шаг сделал, а уже пол-леса прошёл. Но берегись, если человека простого, али волшебника недоучку на той тропе бросить, век он будет по ней ходить, до самой смерти. Как я сказала, попадёшь ты к Люту. Держись тише воды, ниже травы, а знания впитывай. Силу свою расти. Так и судьбу исправишь, время придёт. Я всё тебе сказала.

Кикимора встала, поманила меня за собой. Мы прошли через лес. Он был грозным: нависали древние деревья неприветливо над головой, скрипели ветвями. То и дело через бурелом приходилось карабкаться, весь сарафан изодрала. Ноги покрылись ссадинами и кровоточили. Тропинок не было, а Кикимора, как и вчера, легко шагала впереди, словно и нет преград для неё. Я же еле поспевала за проводницей.

– Скажи, – пыхтела я на бегу, – почему ты мне помогаешь?

Дева даже не обернулась:

– В мирах должно равновесие сил блюсти. На то мы и приставлены. Раз уж довелось мне тебя спасти, то и оберечь должна, подсказать. Лучше бы Яге ты попалась. Та силой большей владеет.

– А она существует? Баба-Яга?!

– Ты так при ней не скажи, коли встретишь, – обернувшись, оскалилась Кикимора, – какая она тебе баба? Ведунья лесная, охранительница троп заповедных. Яга!

– А вас все люди видят?

Кикимора застыла так резко, что я едва успела притормозить, всё равно уткнувшись носом ей в спину:

– Запамятовала совсем, – она повернулась, и её зелёные глаза чуть не пробуравили меня насквозь, – не видят нас люди. Только колдуны и волхвы. Не сказывай обо мне. Никому.

– Хорошо, – потёрла я щёку, искусанную комарами.

К полудню мы вышли на опушку.

– Гляди, – Кикимора подвела меня к последним деревьям, – там за рекой село. Иди. Коли расспрашивать станут, скажи, заплутала в лесу, как вернулась, не помнишь. И как ушла тоже. Можешь попенять, мол, будто Леший водил тебя без памяти.

– Так я же его видеть, вроде как, не должна.

Болотная дева рассмеялась:

– Люди всё на нас валят. То Леший увёл, то Кикимора напугала, то Болотник заманил. Поняла?

– Угу, – кивнула я, всматриваясь в далёкие дымки от печей. Топать ещё прилично, – может, ещё меня проводишь?

– Нет, – моё место там, – махнула она на чащу. – Далее владения Полуденницы. Ступай, Тайя. Глядишь, сведёт нас ещё судьба. Прощай.

Кикимора, точно в кино, удалялась, стоя на месте. Её фигурка просто растворилась среди листвы, уменьшаясь в размерах. Миг – и не стало девы.

Я оглядела свой наряд, шмыгнула носом: видок у меня, будто в лапах у медведя побывала. Но другого наряда нет, радуемся тому, что есть. Вздохнула грустно и потопала в деревню. Верила ли я рассказанному? А куда деваться, когда вот оно волшебство, перед глазами моими. Поживём, как говорится, разберёмся.

Я вышла в поле, засеянное пшеницей, и огляделась: дороги не видать, только тропка вилась среди колосьев. По ней и пошла. Из-под ног прыгали кузнечики, изредка выпархивали какие-то мелкие пичужки, отчаянно ругаясь на меня. Тёплый ветерок трепал прядки волос. Дойду до речки, хоть умыться надо. Кикимора сарафан-то подсушила, но ведь не стирала. Он попахивал болотной жижей и было бурым от грязи, а когда-то, вроде синим. И не разберёшь теперь. Ноги саднили от мелких ранок, идти больно, а надо. Так хотелось прилечь прямо здесь, среди пшеницы, и проспать желательно до завтра. Рядом с ухом зудели мелкие мошки, странно как-то, точно убаюкивали, от прогретой земли поднималось прозрачное марево. Веки стали тяжелеть. Э, нет. Так не пойдёт.

Я распустила волосы, до сих пор стянутые простой «резинкой», расчесала их, как могла, пальцами, заплела косу. Вроде так здесь принято выглядеть. Сонливость отступила.

Вдруг раздался задорный девичий смех. Оглянулась. Никого. Мерещится, что ли? Тут и не поймёшь: то ли колдовство, то ли глюки одолели. Потопала дальше. Рядом опять кто-то расхохотался. Звук словно витал вокруг меня. После встречи с болотником и ночёвки у кикиморы страх притупился.

– Эй и не стыдно вам людей разыгрывать? – сказала я громко, непонятно кому.

– А кто в моё время пшеницу тревожит? Разве не велено в полдень всякий труд прекращать?

Повертела головой, говорящую по-прежнему не было видно.

– Так а я и не тружусь. Ходьба разве работа?

– Твоя правда, – голос стал раздосадованным, – скучно мне, – вздохнули рядом, и из воздуха соткалась высокая голубоглазая девица с роскошными пшеничными волосами.

– Ты кто? – я замерла среди поля, разглядывая новое чудо.

– Тебе солнце голову напекло? Меня и не признала? – она опять громко расхохоталась. Игривое, как погляжу, у девицы настроение.

– Знаешь, у меня ночка не из лучших выдалась. Сама себя не признаю.

– Оно и видно. Бредёшь непонятно куда. Меня не боишься…

– А надо?  Извини, в лесу такого насмотрелась, что и страх пропал куда-то.

– Ох, и странная ты, – девица появилась прямо передо мной, – Полуденница я, коли запамятовала. Наказываю тех, кто работать в моё время в поле выходит.

– Ну? Я тут причём? Иду, никого не трогаю.

Смешливая девушка призадумалась:

– Всё верно. Только скучно мне, – Полуденница зашагала рядом, искоса разглядывая меня, – а ты не сказала, куда идёшь. Вдруг на работу?

– В деревню, домой, – только сейчас поняла, что не знаю, как моё жильё выглядит. М-да-а. И как быть? У селян спрашивать? Полоумной сочтут. – Если тебе скучно, проводи меня до дома. Всё веселее, чем в поле одной торчать.

– Белены объелась? – полуденница замерла, уперев руки в бока, – нет мне ходу в деревню. Да и ты не туда идёшь.

– Как так? Тропка одна.

Девица опять расхохоталась:

– Одна, да на конец поля, а не к жилью. Уговорила, иду с тобой. Странная ты. Мне нравится.

– Эм, спасибо на добром слове. Куда же теперь?

– Ступай за мной, – Полуденница развела руками тугие колосья и шагнула вперёд, я старалась шагать за ней след в след. Минута и мы на берегу реки, поле шумело за спиной, точно прощаясь.

– Ловко, – оглянулась, удивившись, – спасибо тебе, Полуденница.

– Редко кто меня благодарит, – вдруг вздохнула она печально, – всё больше боятся. А я ведь не злой создана. Только порядок блюсти надобно. Не шали в моё время, так и не обижу.

– Хочешь, ещё раз поблагодарю? – улыбнулась я ей.

Девушка расхохоталась, лицо снова стало весёлым:

– А ты откуда такая? Али Леший по лесу водил всю ночь?

– Не-е, у Кикиморы ночевала, когда от Болотника ушла.

– Ушла? Живая?  – Полуденница приблизилась, поглядела на меня сверху вниз, – не из робких, получается. И в таком виде домой пойдёшь? – Она провела ладонью по грязному рукаву.

– А что делать? Где я другую одежду здесь найду? Сейчас на речке состирну.

Чудо-девица насторожилась.

– Когда время твоё выйдет, – спохватилась я.

– Смекалистая, – довольно улыбнулась Полуденница, – за это помогу тебе.

Она, точно куклу, завертела меня в разные стороны, отряхивая одежду руками.

– Не поможет, – старалась удержаться на ногах, – жижа болотная въе…

Девица отступила на шаг, и я, запнувшись на полуслове, увидела, что сарафан точно новый и рубаха тоже.

– Вот это да-а-а, – счастливо улыбнулась девице, – сто раз спасибо тебе за это. Чудо так чудо! Ещё одна ма-а-аленькая просьбочка. Будь добра, подскажи, где дом Стужайло?